Я пел прошлой ночью для монстра - Бенджамин Саэнс

Я почувствовал, что рядом стоит Эмит. Почувствовал его ладонь на своем лбу.

— Да ты заболел. Причем нешуточно.

Мир, который я носил всё время в себе, оставил меня. Всё казалось далеким, и я боялся закрыть глаза, боялся, что если закрою их, то, может быть, никогда больше не увижу света. Но потом силы оставили меня, и мне стало все равно. Мне хотелось, чтобы буря или болезнь, или что там внутри меня, одержали верх.

Перед внутренним взором стояли серые глаза мамы. Они всегда были цвета сумрачного пасмурного дня. В них никогда не было солнца. Я позвал ее по имени. Может быть, она придет и споет мне, отогнав печаль. Я уснул, зовя ее. Сара.

Мне снились бесконечные сны. В них был океан, мои родители с братом плавали в нем. Я наблюдал за ними, и они были счастливы, а потом сон превратился в кошмар. Брат топил отца, а мама просто смотрела на это. Затем сон изменился — весь мир погрузился во тьму и мистер Гарсия плакал, играя на трубе. Я видел текущие по его лицу слезы, и мне хотелось сказать: не плачь, не плачь, не плачь. Сон снова изменился, и я оказался в одиночестве, где-то, где не было неба, и я знал, что никогда не найду путь из этого темного места без небес. Я проснулся в поту. Меня трясло от холода. Я вытерся полотенцем и переоделся в чистую сухую футболку. Из последних сил сменил простыни и снова упал в постель.

Я спал. Спал, спал и спал.

Люди приходили и уходили. Я слышал голоса. Я потерялся и не знал, где нахожусь. Может быть, в той больнице, где кругом одна белизна? Как-то вдруг очнулся, сидя на стуле рядом со своей кроватью и увидел, что Майкл — один из здешних помощников — меняет на ней белье. Я неотрывно глядел на него, как будто смотрел кино. Помню, как он протянул мне чистые футболку и трусы и спросил, смогу ли я сам пойти в ванную и переодеться. Помню, как стоял в ванной, уставившись на свое бледное, бесцветное лицо, и думал о том, что, может быть, умираю, и о том, что Майкл очень добр ко мне.

Помню, как спросил Эмита: «Я умру?». Он протянул мне стакан воды. «Выпей, — сказал он. — Представь, что это бурбон, приятель». Я выпил воду.

Я постоянно шептал имя мамы. Если бы только она спела мне «Летний день». Сара, Сара, Сара. В ее сердце не было песен. Сны были тяжелыми, и, мне казалось, они никогда не перестанут мне сниться. Мне снился Шарки, снился его голос, снилось, как я нашел его и забрал к себе домой. Мне снились руки Эмита. Они были покрыты такими же шрамами, как руки Шарки. Мне снилось, что я пытаюсь стереть эти шрамы с их рук, отскрести все следы от уколов. Мне снилось, что я сижу с Сэмом в кинотеатре, что он держит меня за руку и я шепчу ему, чтобы он ее не отпускал. Никогда не отпускал. Мне снилось, что я совсем ребенком плачу, потерявшись в парке, и Рафаэль берет меня на руки, поднимает и шепчет: «Не плачь, малыш». И я провожу своими маленьким ладошками по его лицу, и он улыбается. Мне снилось, как мы с отцом идем по пустыне, и я, прильнув к нему, шепчу: «Я люблю тебя, папа, люблю. Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю». Мне снился Адам. Он стоял у входа в лабиринт с улыбкой на лице, и мне было не страшно смотреть ему в глаза, и я сказал: «Адам, у меня замечательный день».

Комната была залита светом. В ней было тихо. Мне пришла в голову мысль: уж не умер ли я? Это вызвало у меня смех. Небеса вряд ли похожи на кабинку номер девять.

Я сел в постели. Я ощущал слабость, но не мог сдержать улыбки. По щекам текли слезы, и я больше их не стыдился. Вы только посмотрите не меня — я не боюсь чувств. Приняв душ, я принялся внимательно рассматривать себя в зеркале. Я выглядел изможденным и осунувшимся. Оглядев себя, я пришел к выводу, что немного исхудал. Какие у меня сегодня глаза? Больше зеленые, чем темные. Может быть, так казалось в свете утреннего солнца, проникавшего сквозь окно в ванной.

— Привет, Зак, — прошептал я. — Я тебя вижу.

Мне захотелось прочитать что-нибудь из дневника Рафаэля. Я прошел в комнату и сел на пол, прислонившись спиной к кровати. Полистав дневник, я решил, что лучше почитаю письмо. Не знаю почему, но меня прямо тянуло его перечитать. Меня не оставляли мысли о Рафаэле, и мне хотелось сказать ему, что я пережил последнюю бурю этой зимы. Я пел, Рафаэль. Я пел для монстра.

Подняв глаза, я увидел входящего в кабинку Эмита.

— Хей, да ты ожил.

— Да, я ожил.

— Ты слег на несколько дней.

— Какой сегодня день?

— Воскресенье.

— Кажется, я серьезно приболел.

— Это точно, приятель. К тебе сюда и врач приходил, и все такое. Они чуть не упекли тебя в больницу. Знаешь, ты много чего болтал во сне. Ты говорил со всеми, с кем только можно — с Рафаэлем, Адамом, мной, Шарки, Сантьяго, мамой и отцом. Ты даже говорил со своей мертвой собакой Лилли.

Часть меня хотела спросить его, что я такого говорил, но другая часть уже знала ответ. Часть меня чувствовала смущение, другая же — нет. Мои губы растянулись в насмешливой улыбке.

— И что я сказал тебе?

— Приятную вещь. Ты повторял, что может быть у тебя получится стереть все следы от уколов на моих руках. Это очень тронуло меня.

— Вот меня колбасило-то, — засмеялся я. Было здорово — смеяться.

Я чувствовал себя уставшим, но чистым, после того как принял душ и сменил белье на постели. Я несколько часов читал Эмиту выдержки из дневника Рафаэля. Думаю, Рафаэль был бы не против. Эмит же напоминал ребенка — ему ужасно нравилось, что ему читают. Так мы и провели с ним половину воскресного дня, вслушиваясь в слова Рафаэля.

Странно это всё — влюбиться в слова Рафаэля, влюбиться в бури, влюбиться в свою собственную жизнь.

Утром в понедельник я пропустил занятие в группе — мне назначили прием у врача, что вызывало негативные чувства. Мне очень хотелось пойти в группу, и это было необычно и классно одновременно. Вместо этого же я должен был ехать к врачу с одним из здешних работников. Хорошо хоть меня повез к нему Стив, против него я ничего не имел. По мне, он парень что надо. По пути к врачу, он вдруг улыбнулся и сказал:

— Да ты поешь, Зак.

— Разве?

— Да. Ты поешь.

— Ну, наверное.

— Никогда бы не подумал, что такой парень как ты умеет петь.

— Правда?

— Правда.

— Наверное, люди меняются. — И это сказал я. Я. Люди меняются. Если бы в машине сидел Адам, он бы насмешливо улыбнулся и спросил: «Люди?»

И я бы вернул ему его насмешливую улыбку и ответил: «Я, Зак. Зак изменился».

И мы бы снова улыбнулись друг другу — по-настоящему, искренно.

Ну вот видите, не очень-то я и изменился. Сижу тут в машине и вместо того, чтобы вести реальный разговор со Стивом, веду воображаемый с Адамом.

— Зак? — удивился Адам, увидев меня стоящим в дверях его кабинета.

— Ты ожидал увидеть Эмита?

— Да, именно его я и ожидал.

— Мы с ним поменялись местами.

— Поменялись местами?

— Я пошел к тебе вместо него, а он потом пойдет вместо меня.

— Это твоя идея или его?

— Моя.

Губы Адама изогнулись в мягкой улыбке.

— Чему ты улыбаешься, Адам?

— Да так. Просто удивлен.

— Почему?

— Чуть раньше ты прогулял два сеанса.

— Неправда это, я их просто пропустил. И один — по болезни.

Улыбка Адама сменилась полуусмешкой.

— Я всегда предполагал, что ты приходишь ко мне по принуждению.

— Не все твои предположения в отношении меня верны.

Он кивнул, но я знал, что в душе он все еще улыбается.

— Так ты жив?

— Аха.

— Что ж, должен сказать, что для того, кто провел последние четыре дня в постели, выглядишь ты довольно неплохо.

Он рукой показал, чтобы я прошел к нему в кабинет. Я сел в свое кресло. Адам сидел в своем. Ничего не изменилось, но при этом ощущалось как-то по-новому и необычно.

— Как ты чувствуешь себя?

— Мы начали Разбор?

— Да, начали.

— Я чувствую физическую, духовную и эмоциональную связь.

— Умничаешь?

— Ага. — Я улыбнулся. Улыбка прямо липла к губам. Не знаю. Я был счастлив. — Я хорошо себя чувствую, Адам.

— Я волновался за тебя.

— Мне это приятно.

— Ты ешь?

Да, я знаю, что выгляжу немного костлявым.

— Врач говорит, что я выздоровел. Что я маловато вешу, но в целом — здоров. И пришли результаты анализа крови, которую я сдал на прошлой неделе. Печень у меня в норме. Не поражена.

Адам кивнул и внимательно посмотрел на меня.

— Ты выглядишь по-другому.

— Я чувствую себя по-другому.

— Хочешь об этом поговорить?

— Была буря, — сказал я, — и я пел для монстра.

— Значит, теперь ты поешь для монстра?

— Да.

— Объясни это мне.

Я рассказал ему о том, что произошло на дыхательной гимнастике, о том, как я пошел в лабиринт, о том, что была буря и что рядом со мной были Рафаэль и мистер Гарсия.