Я – Товарищ Сталин 2 - Андрей Цуцаев

глаза горели местью. Они разделились на три группы: первая, с холодным оружием, ворвалась в итальянские окопы на западе, где расчёты спали. Абиссинцы резали глотки, кровь брызгала на песок, крики итальянцев разорвали ночную тишину. Вторая группа атаковала артиллеристов, их пули пробивали тенты, ящики, черепа, гранаты подорвали орудия. Два Cannone da 75/27 взорвались, их расчёты закричали, тела упали, разорванные осколками. Третья группа, подожгла склад боеприпасов, его взрыв осветил ущелье, пламя лизало небо, а пепел падал на скалы. Тесфайе, 19-летний солдат, с гранатой, подполз к складу, его лицо было грязным, глаза горели решимостью. Он встал и замахнулся, но пуля пробила ему грудь, он упал, а граната взорвалась, разорвав склад и унеся жизни 10 итальянцев. Итальянцы, в панике, открыли огонь, их пулемёты ожили, пули косили абиссинцев. Абиссинцы после боя потеряли 300 человек, их тела, изрезанные штыками, расстрелянные из пулеметов и разорванные гранатами, лежали в ущелье, кровь стекала в лужи. Итальянцы потеряли 80 солдат, 2 орудия, и склад с 300 снарядами. К рассвету абиссинцы отступили. Рас Имру сказал:

— Мы еще вернёмся! Адуа будет наша!

К утру 16 октября итальянцы достигли реки Мареб, их танки Fiat 3000, гремя гусеницами, пересекали пустыню, пушки стреляли по холмам, где окопались абиссинцы. Абиссинцы, под командованием Рас Каса, 50-летннго вождя, с седыми висками, держали оборону на холмах, их окопы рушились под снарядами. Их армия, из 4 000 человек, была измотана, вода кончалась, лица покрылись коркой пыли. Рас Каса, стоя на холме, кричал, пытаясь перекрыть грохот:

— Держите холмы! Бейте танки! Не давайте им переправиться!

Итальянцы, под командованием Пьетро Бадольо, наступали с трёх сторон. На севере наступали танки, их гусеницы крушили кусты, пушки разрывали окопы, а рёв заглушал стоны раненых. Один танк, подбитый гранатой, вспыхнул, его экипаж кричал, сгорая заживо.

На западе наступала пехота. На востоке била артиллерия.

Авиация сбрасывала бомбы, их взрывы разносили укрепления, пламя пожирало пальмы, пепел осыпался на реку. Иприт стелился по низинам, его жёлтые облака душили абиссинцев, их кашель разрывал грудь, кожа покрывалась ожогами. Абиссинцы потеряли 400 человек, их тела, изрешечённые пулями, лежали в окопах, кровь стекала и просачивалась в землю. Итальянцы потеряли 100 солдат, 2 танка, 1 самолёт. К полудню итальянцы форсировали реку, их танки пересекли брод, пехота ворвалась на холмы, пулемёты начали косить всех подряд. Рас Каса, с лицом залитым кровью кричал:

— Отступаем в горы! Мы ещё дадим бой!

Днём 16 октября абиссинцы, собрав большой отряд, устроили засаду в ущелье Тэкэзе. Рас Сейюм, 39 летний вождь, сказал:

— Ждите сигнала! Бейте танки, артиллерию!

Его солдаты, с винтовками, копьями, гранатами, укрылись за скалами, их лица покрыты коркой пыли, руки дрожали от голода, глаза пылали ненавистью. Итальянская колонна — 15 танков Fiat 3000, 700 пехотинцев, 8 орудий — двигалась через ущелье, их гусеницы гремели, голоса тонули в рёве моторов. Абиссинцы ударили с двух сторон: первая группа с гранатами подбила передние танки, их пламя осветило ущелье, взрывы рвали воздух. Один танк, объятый огнём, застыл, его экипаж выл, сгорая, крики эхом отдавались в ущелье. Вторая группа атаковала пехоту, их клинки вонзались в глотки, пули пробивали черепа, кровь брызгала на камни. Третья группа, стреляла по артиллерии, их пули рвали тенты, ящики, плоть. Итальянцы потеряли 4 танка, 70 солдат, 2 орудия, их крики тонули в рёве огня. Абиссинцы потеряли 300 человек, их тела, изрезанные штыками, лежали в ущелье, а кровь стекала в трещины скал. Йоханнес, 17-летний юноша, с копьём, бросился на итальянца, но штык пронзил его живот, он упал, кровь хлынула на песок, глаза застыли, глядя на небо родной страны.

Вечером 16 октября абиссинцы, собрав большой отряд, попытались остановить итальянцев у холмов Аксум, где древние обелиски возвышались над красным песком, а их трещины хранили тени веков. Рас Деста, вождь, с жёстким взглядом, руководил обороной, его голос гремел, перекрикивая стрельбу:

— Окопы держать! Бейте танки!

Абиссинцы стреляли из пулемётов, их пули косили пехоту, но танки наступали, а их броня отражала выстрелы. Абиссинцы потеряли 250 человек, их тела, изрешечённые пулями, лежали среди обелисков, кровь пропитала песок, смешавшись с ним. Итальянцы потеряли 80 солдат, 2 танка, 1 орудие. К ночи итальянцы захватили холмы, их танки ворвались в окопы, пехота добивала раненых, штыки блестели в лунном свете. Один абиссинец, Мэконнен, с разорванным боком, полз к обелиску, сжимая нож, его кровь оставляла след на песке, глаза угасали, но он шептал:

— За Абиссинию…

Рас Деста, раненный в ногу, хромая, отступил в пустыню:

— Мы ещё сразимся! Аксум не будет итальянским!

* * *

Карл Вольф, немецкий шпион, получил новое задание из Берлина. Его миссия была в том, чтобы добыть паспорт главного инженера завода Виктора Соколова. Соколов был 50-летним, лысеющим мужчиной, с усталыми глазами, тяжёлой походкой и привычкой теребить лацкан пиджака. Паспорт был нужен для других немецких агентов, готовящих тайную операцию в Москве. Прямой доступ к Соколову был затруднен. Вольфу нужен был посредник, и он нашёл его в лице Светланы.

Светлана, 24-х летняя девушка, с длинными тёмными волосами, бледной кожей и красивыми голубыми глазами, была проституткой, работавшей в элитных гостиницах — «Метрополе», «Национале», «Савое». Её клиенты — партийные функционеры, иностранные дипломаты, инженеры — ценили её за остроумие, умение слушать и хранить секреты. Её платье, тёмно-алое, с глубоким вырезом, подчёркивало её фигуру, а тонкий аромат французского парфюма «Shalimar», подаренного шведским коммерсантом, выдавал её связи с иностранцами. Её улыбка, отточенная годами, была ослепительной, но глаза хранили холод расчёта, а иногда — проблеск боли, как будто она вспоминала жизнь, которой у неё никогда не было. Вольф заметил её в холле «Метрополя», где она, сидя в плюшевом кресле, потягивала коктейль, её губы, накрашенные алой помадой, изгибались в лёгкой улыбке, когда она перебрасывалась взглядами с постояльцами. Он следил за ней неделю, изучая её манеры: как она поправляла волосы, касалась руки собеседника, как её смех, мелодичный и лёгкий, скрывал стальной расчёт. Она была идеальной: незаметная в толпе элиты, опытная с иностранцами, достаточно смелая для риска, но уязвимая из-за ее незаконной деятельности, что делало её жизнь в Москве шаткой, как карточный домик. Вольф знал, что её отчаяние — его козырь, но её ум и интуиция могли стать проблемой.

Вольф начал день с подготовки. В своей комнате в гостинице «Савой», он проверил инструменты: наган, спрятанный под пиджаком, миниатюрную камеру, замаскированную под портсигар, шифрованные заметки, написанные невидимыми чернилами. Его пальцы, привыкшие к холодному