Только вперед! - Денис Старый

не сразу. Нужно было для вида покочевряжиться. Но недолго, не дай Бог, испытывать терпение хана. Ведь понятно же, что будет альтернативной тому, если Норов не даст согласия. И собственная смерть его мало заботила. Но Гильназ так и останется в рабстве.

Нет… Лукавил все же Норов. Ему очень хотелось признания. Он сделал такие записки по увиденному на пути к Хиве. Записывал дороги, нравы, обычаи, вооружение… Все, что видел и о чем додумывал сам. Ведь в России почти ничего и не знают, как и чем живут люди сильно южнее Сибири. И с этими записями ученых хотел издать книгу. Как ту, Афанасия Никитина, про путешествие за три моря.

— Насколько Россия дружна с Ираном? — когда Александр дал свое согласие служить, спросил какой-то вельможа хана.

Норов уже знал, что назревает конфликт между персами и хивинцами. Это закономерно. Сейчас, когда персидская держава занята войной с Османской империей, персидский шах не обращает внимания на соседей. Но как война закончится, а она, учитывая действия России, должна быть победоносной, Хива станет объектом для персидской экспансии.

— Может ли быть дружба между странами? Только выгода, — изрек мудрость Норов.

— Ты не только великий воин, ты еще и мудрец! — сказал Ильбарс-хан. — Но ты не ответил мне, почему ты тут. Россия хочет попробовать второй раз нас покорить? [хан имеет ввиду поход русского военачальника Бековича-Черкасского. В целом успешного, но убитого обманом ханом Шергази].

— Нет, уверен, что Россия не собирается посылать войска, — соглгал Норов.

Он не был в этом уверен.

Хан переглянулся со своими приближенными. Кивнул им.

— Нам нужна поддержка. Мы не хотим проиграть войну персам. Нужны ваши пушки и ружья. Мы готовы это купить… Тайно, — сказал вельможа.

Норов задумался. Ситуация политическая, ничего не скажешь. И это шанс… Большой шанс вырваться и даже кем-то стать в Петербурге.

— Я передам послание, — сказал Норов. — Но могу ли я просить.

— Выкупить из рабства твою женщину? Ради которой ты пересек Степь и преодолел такое расстояние? Ради которой пришел сюда не со своими славными воинами, а почти что один? — к ужасу Норова говорил вельможа.

— Да, выкупите ее, я сам выкуплю. И тогда все сделаю, — раскрыл себя Александр Матвеевич.

Чувства и эмоции — скверные предатели во время переговоров. Впрочем, наверняка люди хана уже и так просчитали Норова. Норова… Да не того. И это главный их просчет.

— Она уже выкуплена. И тут, в ханском дворце, — сказал вельможа, сделал жест стражнику.

Не прошло и минуты, как в помещение вошла…

— Гильназ! — сказал Норов и рванул к любимой.

Его никто не останавливал, не препятствовал. Александр обнял любимую.

— Они спутали меня с братом, говори, что я гвардейский офицер, — на башкирском языке, путаясь, частью и с русскими словам целовал и шептал Норов. — Если поняла, поцелуй мне руку.

Девушка поцеловала.

Норов отстранился. Он любовался Гильназ. Она была в красном наряде, закрывающим все, даже лицо. Бесформенный наряд, но это не мешало Александру видеть за одеждами свою любимую.

— Когда будет ответ от твоей правительницы, Гильназ уедет с тобой, или с кем другим от твоего имени. Ее, как женщину, не брали. Не портили товар. И тут, во дворце, не тронут. Но тебе полгода, не больше. Потом она станет наложницей… Всех стражников, — сказал вельможа, передал бумаги Норову.

— Не беспокойся за свою женщину. Беспокойся за то, чтобы твоя правительница решила с нами торговать вашим оружием, которым вы османов бьете малым числом, — сказал хан, усмехнулся. — Женщины… Они зло, они делают великих воинов слабыми.

Норова вывели из дворца, но не оставили без сопровождения. Лишь только предупредить друзей-башкиров осталось. И бежать стремглав в Петербург. Падать в ноги Анне Иоанновне, просить. Или же просить своего брата. Он поможет… Он же не такой, как другие, он верит в людей. А потом… Александр Матвеевич готов быть хоть бы и рабом, но только у своего брата.

Глава 13

Инновации в сельском хозяйстве могут изменить мир, но они требуют смелости и решимости.

Норман Борлауг

Поместье неподалеку от Каширы.

10 августа 1735 года

Я смотрел на них, они не смели смотреть на меня. Мужики в руках мяли шапки, неизменно пялились в пол. Смущались. Так, только украдкой, словно исподтишка, когда уж никак было невозможно совладать с любопытством, поглядывали, рассматривали скудное убранство небольшого охотничьего домика на окраине моих земель.

Домик этот был хоть и скуден своим убранством, сравнительно аскетичный, но для поистине нищих крестьян наверняка мог показаться роскошным. Пусть смотрят. А то, если они увидят убранство, пусть и лишь некоторых, комнат в больном усадебном доме, так вовсе обомлеют. Не рассматривали эти люди комнаты вельмож российских. Вот где…

А касается охотничьего домика, так он мне вовсе не нужен? Нет, охоту я люблю. Любил в прошлой жизни. Но для того, чтобы полюбить это занятие вновь, мне необходимо побольше свободного времени. Мне вовсе кажется, что охотой в этом времени могут заниматься только сибариты. Люди, которые прожигают свою жизнь.

Если уж когда придётся свободного времени вдоволь заполучить, так лучше уж построить какую добротную, но небольшую заимку. А эти строения использовать более рационально. Тут же мало того, что дом на семь комнат, так и добротные пристройки к нему.

Есть тут склад. Выполненный из кирпича! Тут же конюшня, из которой недолго сделать добротную кузницу. Так что я всерьёз рассматривал вариант, чтобы мастера Фому и его домочадцев переселить в охотничий домик. Как минимум, это сэкономит мне деньги на строительстве новых зданий и сооружений под завод. Максимум — нужно будет построить ещё один цех.

— Ну, мужики, как живётся? — спросил я, наблюдая, что, кроме меня, разговор начать некому.

Тишина была мне ответом. Активисты от селянского сообщества оказались не такими уж и активистами. Насколько же это разнилось с тем, как резко со мной разговаривал кузнец. Я видел в мужиках хозяев. Наверняка в своих коллективах они даже грозные, кажутся могучими.

— Не молчать! Барин спрашивать вы, — попробовал мужиков сподвигнуть на диалог управляющий.

— Так с Божьей помощью и живём. На Господа и на тебя, барин, уповаем, — сказал один из мужиков.

Он и выглядел, и был одет чуть получше остальных. Уже то, что имел начищенные сапоги и не самый худой картуз, выдавало в мужике зажиточного