Элли и арфист - Прайор Хейзел

– Шесть лет назад вы с Родой были очень увлечены друг другом, верно? Я имею в виду не так, как сейчас, а в интимном плане. Верно?

Я внимательно рассматривал свой бутерброд. Это был бутерброд с арахисовым маслом, количество арахисового масла в нем зашкаливало. Хлеб был мягкий и тонкий, однако углы треугольников получились ровными и заостренными.

– Верно? – настойчиво переспросила Джо.

Я ответил да, хотя у меня было ощущение, что это неправильный ответ. Я почти всегда говорю правду, хотя знаю, что так поступать не следует. Но я ничего не могу с собой поделать.

– А потом, вскоре после того, как вы сошлись, она надолго исчезла из твоей жизни, не так ли?

Я снова ответил да.

Она пристально смотрела на меня.

– Дэн, послушай. Мы хотим сообщить тебе кое-что очень важное, кое-что, что тебе нужно знать. Это открытие сделала Элли. В то время, когда вы долго не виделись, Рода родила ребенка.

Я услышал слова, но их смысл проскользнул мимо моего мозга и умчался за пределы досягаемости.

– Твоего ребенка, – продолжила Джо.

Что-то всколыхнулось глубоко внутри меня. Рывок был таким сильным, будто мое сердце висело на конце веревки, а кто-то дернул за нее и вытащил его прямо через грудную клетку. Стало трудно дышать. Перед глазами поплыли два лица.

– Ты меня понимаешь?

Я ответил да, а затем добавил нет.

– Послушай, Дэн. Рода все это время держала ребенка от тебя в секрете, но Элли об этом проведала, и мы считаем, что и тебе пора об этом узнать.

Мои губы шевелились, но слова никак не выходили из рта.

– У тебя есть пятилетний сын, – сказала Джо.

Я не знаю, как долго я там сидел и что они говорили после этого. Но я знаю, что в какой-то момент Джо ушла, потому что ей нужно было идти на работу. А через некоторое время после этого я вышел на улицу покормить Финеса. Еще через какое-то время я вернулся и стал брать в руки разные инструменты для изготовления арфы, один за другим, но руки дрожали так, что я не мог ничего в них удержать. На столе стояли кружка остывшего кофе и огромная гора нетронутых бутербродов.

Элли все еще была там, с собранными в пучок волосами и нахмуренными бровями. Увидев, что я вернулся, она пошла на кухню и вышла оттуда с чашкой свежего чая.

– Выпей это, – сказала она.

Мои руки не смогли ухватиться за чашку, и я выплеснул все на брюки. Повязка и все остальное пропиталось чаем. Я подскочил к крану, и вода разбрызгалась во все стороны.

– Остановись, Дэн! – закричала Элли. – Слишком много воды! Ты утонешь!

Мои руки шлепали по воздуху и плели в нем узоры. Глаза беспрестанно моргали. Изо рта вырывались сдавленные звуки. Я себя больше не контролировал.

Элли обняла меня и прижала к себе. Она была очень теплой, и через ее свитер цвета ржавчины я чувствовал, как бьется ее сердце.

– Все хорошо, все хорошо, – повторяла она. – Дэн, успокойся! Все будет хорошо.

Финес сегодня много ел. Он слопал все оставшиеся бутерброды. На следующей неделе придется посадить его на диету.

Я не могу делать арфы, не могу есть и не могу спать. Я уже чувствую, что то, что я должен делать, и то, что я хочу делать – не одно и то же. У моей мамы были бы четкие представления на этот счет, но ее уже нет в живых, поэтому она мне не поможет. Я уверен, что у моей сестры Джо тоже есть четкие представления о происходящем. Последние два часа телефон не умолкает, и я знаю, что это она. Но я не ответил ни на один звонок.

Элли уехала домой готовить мужу ужин. Финес пришел в амбар и устроился в своей постели.

Я выхожу. На улице темно. Придется взять фонарик, но, к счастью, фонарик у меня есть. Я буду бродить в темноте среди деревьев и размышлять, потому что теперь у меня – вдруг – есть сын, и хотя я не верю в это на сто процентов (на данный момент всего на восемь с половиной процентов), этот процент неуклонно растет. Когда я доберусь до ста, мне придется решать, что делать, потому что нельзя внезапно обнаружить, что у тебя есть пятилетний сын, и ничего не предпринять.

Я надеваю сапоги и бреду по аллее. Я бреду и бреду, а мысли все приходят и уходят. Над головой тысячи звезд. В небе тонкий осколок луны. Морозец впивается в мое тело. Сова ухает, замолкает и снова ухает. Справа в живой изгороди что-то шуршит. Луч фонарика сверкает в замерзших лужах на дорожке. Шаги пронзают ночную тишину, как барабанный бой. Я иду и иду и в конце концов понимаю, что у меня болит нога, очень, очень сильно. Я не обращаю на нее внимания и иду дальше. Неба почти не видно; сосновые ветви вытесняют звезды. Под ногами хрустят ветки. Я продолжаю подниматься вверх по склону, пока не чувствую, как деревья уступают место вересковой пустоши. Ветерок холодит лицо.

У меня есть сын, у меня есть сын, у меня есть сын.

Я сажусь на камень и выключаю фонарик. Сколько там звезд? Я считаю, начиная с левого края неба и продвигаясь по нему дюйм за дюймом. Одни из них ближе, другие дальше, одни яркие, а другие настолько тусклые, что я не уверен, существуют ли они на самом деле или я их себе лишь представляю, и отличить одно от другого нелегко. Обычно я хорошо считаю и не теряю концентрации до нескольких тысяч, но сегодня вечером я никак не могу уследить за числами.

У меня есть сын, у меня есть сын, у меня есть сын.

Легко ступая, передо мной мчится животное. Это олень, самец. Я вижу блеск глаз, ветвистые рога на фоне мерцающего неба. Олень чувствует мое присутствие и галопом уносится в темноту. В Эксмуре полно оленей, но они видят нас чаще, чем мы их.

У меня есть сын, у меня есть сын, у меня есть сын.

Я начинаю новый отсчет, на этот раз со стороны моря, и делю небо на прямоугольные участки, но это бесполезно. Звезды то появляются из ниоткуда, то снова исчезают. Они играют со мной в игры.

Моему сыну пять лет.

Я пропустил пять лет жизни сына.

В ушах стоит свист, похожий на шум ветра в деревьях или на море.

Почему Косуля мне не сказала? Я чувствую гнев, какого никогда прежде не испытывал, словно гром и молния бьются в моем черепе, пытаясь вырваться наружу.

Холодно, а я слишком долго сижу на камне. Я встаю. Я окоченел, мышцы стонут от напряжения. Я не обращаю на них внимания. Я иду не останавливаясь до тех пор, пока на небе не начинают появляться первые пятна рассвета и призраки деревьев не выходят из мрака.

Я возвращаюсь в Амбар «Арфа». Я знаю, что делать.

28

Элли

– Эл, оставь брови в покое!

– Извини! – Я отдергиваю руку. Я не осознавала, что тереблю брови. Из-за этой вредной привычки в них остаются небольшие проплешины, что не слишком привлекательно. Придется раскошелиться на карандаш для бровей.

Клайв развел огонь в камине. Темнеет рано, и мы оба чувствуем потребность в этом радостно потрескивающем источнике тепла. Мы только что проглотили безумное количество пиццы. Я задержалась в Амбаре «Арфа», и у меня не осталось времени приготовить нормальный ужин. Я разрезала пиццу на куски, чтобы мы могли есть ее руками, поставив тарелки на колени перед теплым камином. Теперь мы растянулись на диване и поджариваем пальцы ног.

Жаль, что я не смогла подольше остаться с Дэном. Он выглядел таким потрясенным, что я испытала шок. И страх. Страх от того, что он что-нибудь натворит в ближайшее время. Долгосрочные последствия пугают меня не меньше.

Почему я пошла туда и все выболтала? Потому ли, что верю в необходимость честности, или потому, что считаю себя должной отстоять права Дэна как отца? Или я втайне надеялась, что он возненавидит Роду за ее обман? И (возможно, чисто теоретически) направит свою любовь на меня, потому что я именно обнаружила его замечательного сынишку…

Тогда это казалось хорошей идеей, но теперь я боюсь, как бы все не пошло наперекосяк.

Дэн найдет в лице своего сына новую любовь и будет слишком занят, чтобы думать обо мне. А как же Рода? Джо сказала, что он без ума от Роды. Зависть сдавливает мое сердце. Перед глазами постоянно мелькает их образ в сливовом саду. Я добавляю к картинке маленького, щуплого, черноволосого мальчика, и передо мной возникает великолепная, счастливая семья. Разве это не то, к чему будет стремиться Дэн?