Элли и арфист - Прайор Хейзел

– Здравствуй, я твой отец, – говорю я.

Его губы складываются в форму буквы «О». Я чувствую, как что-то снова дергается в моем сердце, очень сильно.

– Правда? – Он с удивлением смотрит на меня.

– Да. Да, это так. А это значит, что ты мой сын.

Какое-то время мы созерцаем друг друга. Мать Косули громко ахнула, когда я произнес слово «отец». Мы с сыном замечаем, как она корчится на заднем плане, заламывая руки, но никто из нас не обращает на нее внимания.

– Это мой грузовик, – он протягивает мне игрушку. – Тебе нравится?

Я осматриваю его, немного провожу по ковру, чтобы опробовать колеса, и объявляю, что грузовик хороший.

– У меня и поезд есть, – сообщает он. Я изображаю изумление и восторг. – Он ходит по полу в моей спальне.

– Неужели?

– Да! – и он добавляет: – Хочешь пойти и посмотреть?

Я отвечаю, что хочу.

Он берет меня за руку и ведет наверх мимо своей бабушки, раскрывшей от ужаса рот.

Возможно, мне следует отметить, что Косуля не обрадовалась тому, что я решил нанести визит Эду. По телефону она сказала, что я ни в коем случае не должен к нему приезжать. Я ответил – что бы она ни говорила, визит к Эду – это именно то, что я собираюсь сделать. Я не навещал его пять лет, и сейчас самое время мне его повидать. Более того, я знал, что он живет с ее родителями, и знал, где они живут, поэтому, даже если она попробует мне помешать, у нее ничего не получится.

– О, ладно, делай что хочешь! – вздохнула она. – Но не вини меня, если все закончится слезами!

Я пообещал ее не винить. Я мог бы обвинить ее в других вещах, но винить ее в этом я бы не стал.

– Я предупрежу маму, что ты приедешь. Завтра после школы будет удобно.

Я ответил, что меня это устраивает.

– Меня там не будет, – кислым тоном произнесла она.

Я сказал, что это, вероятно, и к лучшему, поскольку внутри меня сейчас сражаются самые разные эмоции, и если я увижу ее прямо сейчас, эти эмоции могут взять надо мной верх, и я перестану отвечать за свои действия. А мне не хочется, чтобы в первый раз, когда я увижу своего сына, перед ним разыгралась сцена физического насилия.

– Физическое насилие! – рассмеялась она. – Дэн, да ты и мухи не обидишь!

Я ответил, что это правда, мухи я не обижу, но мне все больше и больше хочется наброситься с кулаками на нее, что, как я подозревал, могло причинить ей недюжинную боль.

Она замолчала. Я собирался положить трубку, но она произнесла:

– Послушай, Дэн. Я не могу помешать тебе встретиться с ним, но помни, что он и мой ребенок тоже. У меня есть право голоса. И я не хочу, чтобы он уже сейчас узнал, что ты его отец. Возможно, когда он подрастет, но не сейчас. Согласен?

Я не был с этим согласен, поэтому положил трубку.

Наверху в доме родителей Косули в Тонтоне в комнате, в которой спит мой сын Эдвард и которую он называет своей спальней, я делаю несколько важных открытий. Я узнал, что Эдвард, мой сын, любит камешки, деревянные грузовики, поезда, самолеты, деревья, музыку, футбол, перья, грязь, бутерброды, животных, снег и лужи. Десять из этих вещей нравятся и мне. Десять из тринадцати – это более семидесяти шести целых девяти десятых процентов. Неплохая пропорция. Мы договорились быть друзьями.

Поезд у Эдварда хороший, как и положено быть поездам. У него зеленые, красные и синие вагоны, и, проезжая по рельсам, он издает приятный щелкающий звук. Он не шумит, и он не переполнен пассажирами, как настоящие поезда. Откровенно говоря, складывается впечатление, что в нем вообще никого нет.

Я говорю об этом своему сыну Эду.

– Иногда я сажаю на его крышу своего кролика, – делится он со мной.

Я отмечаю, что это хорошая идея.

– У тебя тоже есть кролик? – интересуется он.

Я сообщаю ему, что, к сожалению, кролика у меня нет, зато есть фазан. Моего фазана зовут Финес, и он любит бутерброды с арахисовым маслом и игру на арфе. Но я сомневаюсь, что он хотел бы ездить на поезде. Ему не очень нравится находиться в машине, но в день нашей первой встречи его подстрелили, так что обстоятельства были необычными. Эд кивает, как будто понимает абсолютно все из того, что я говорю.

Я спрашиваю Эда, можно ли мне познакомиться с его кроликом. Он тянется к полке, где собраны самые разные животные. Среди них оранжевый кролик с колючими усиками и ушками, одно свисает больше, чем другое.

Эд берет кролика и гладит его по носу.

– Кролик, это мой папа. Папа, это мой кролик.

Мы с серьезным видом пожимаем друг другу руки/лапы.

Я спрашиваю мистера Кролика, на каком из вагонов поезда он предпочитает сидеть. Мистер Кролик смотрит вниз на поезд и отвечает мне писклявым голоском:

– Конечно же, на первом!

Я замечаю, что если это правда, то он очень храбрый кролик. Может быть, он захочет мне это продемонстрировать?

Итак, мистер Кролик запрыгивает на поезд, и тот снова трогается с места. Мистер Кролик занимает почти весь вагон, и ему удается довольно удачно балансировать, если учесть скорость, с которой он движется. Но поезд делает поворот, и кролик внезапно опрокидывается набок. Он лежит под прямым углом к вагону еще сантиметров пятнадцать или около того, а затем они с поездом расстаются.

– Не волнуйся, он не пострадал. Он иногда так делает, – объясняет Эд. – Он видит кусочек ковра, который ему особенно нравится, и сразу хочет сойти с поезда. Он не может ждать, когда поезд остановится.

Мистер Кролик внимательно изучает свой любимый кусочек ковра, поэтому мы оставляем его и снова сосредотачиваемся на поезде. Мы заставляем его проехать по кругу еще двенадцать раз, затем разбираем рельсы, соединяем их по-новому и запускаем поезд еще на двадцать пять кругов, после чего разбираем рельсы, соединяем их по-новому и запускаем поезд еще на тридцать кругов.

Пока мы катаем его поезд, Эдвард задает мне вопрос:

– Если ты мой папа, значит, ты женат на моей маме?

Я отвечаю, что нет.

– Почему?

Я отвечаю, что раньше его мама была моей девушкой, но некоторое время назад она передумала. В каком-то смысле жаль, но я не могу это изменить. Она сообщила мне об этом совсем недавно. Я приношу прощения у Эда за то, что не связался с ним раньше, но о его существовании я тоже узнал совсем недавно.

Он отделяет от поезда один из вагонов.

– Почему я живу с бабушкой и дедушкой, а не с тобой и мамой?

Я поднимаю мистера Кролика с пола и говорю ему, что у него красивые усы.

Эд решительно берет мистера Кролика и сажает его лицом ко мне.

– Ты не ответил на мой вопрос, – говорит он.

Он проницательный мальчик. Я ему об этом сообщаю.

– Что значит «проницательный»? – задумывается он.

– Умный и мудрый, способный видеть вещи и людей насквозь.

– А быть проницательным хорошо? – спрашивает он.

– Может быть, – говорю я. – Иногда.

– Так каков же ответ?

Я сижу на полу рядом с ним, скрестив ноги. Обычно я не стесняюсь говорить правду, потому что чаще всего это правильно. Я очень хочу, чтобы Эдвард знал правду, ведь я и сам хочу ее знать. Однако я подозреваю, что правда в этом вопросе недобрая. Кроме того, я знаю, что Косуля и без того на меня злится, ее родители на меня злятся, а я натворил кучу всего, чего мне не следовало было делать. Наверное, для одного дня достаточно.

Мой сын смотрит на меня, его лицо выражает доверие и интерес.

Я глажу его по голове.

– Когда-нибудь ты это узнаешь, – отвечаю я.

32

Элли

– Ты сегодня играла на арфе? – спрашивает Клайв так, словно это преступление.

– Да, – признаюсь я.

Прошло уже три дня, а муж не сказал мне ни слова, кроме: «Передай соль». Демонстративно, без «пожалуйста». Правильный вопрос – это, по крайней мере, шаг в правильном направлении. Это дает мне надежду на то, что ему, возможно, становится одиноко смотреть на меня с высоты своего морального уровня. Клайв пьет пиво из бутылки и бросает в огонь еще одно полено. Вылетает несколько искр.