Выживший во тьме - Владимир Анатольевич Вольный

надеялся, что он будет служить мне ориентиром. Сытый, отдохнувший, подлечивший раны, я был готов к скитаниям среди мертвого города, но на этот раз знал, что мне есть куда вернуться, если в этом возникнет необходимость. Вряд ли мой импровизированный флаг мог быть заметен на очень далеком расстоянии… Скорее это служило дополнительным средством самоуспокоения.

Пришел день, когда я отважился не вернуться в подвал на ночь. Это получилось скорее случайно, чем осознанно. Не так уж я боялся заночевать в развалинах, благо такого опыта хватало. Да и ночь назвать ночью можно было лишь условно: она ничем существенным не отличалась от дня – вернее, от постоянных сумерек. Только часы, которые я носил в плотном мешочке на груди, указывали на смену дня и ночи. Правда, я им больше не доверял: что-то странное творилось со временем. Если по циферблату оно подходило к полуночи, всем своим существом я ощущал, что в запасе еще как минимум часа четыре. Попытки вставать ровно в назначенный срок провалились из-за несоответствия часов биологических и электронных: я поднимался гораздо раньше, причем вовсе не хотел спать. А то, что я успевал за день переделать кучу дел, удивляло еще больше… Отложив эти вопросы на будущее, я предпочитал доверять себе больше, чем вышедшей из строя электронике. Но выкинуть их не торопился…

В первый раз я честно отошел на расстояние видимости своего холма, но зато на другой день решил продлить поиски. Местность вокруг была настолько изрыта оврагами, приподнята холмами и усеяна провалами, что придерживаться прямого направления стало невозможно. В итоге я забрался так далеко, насколько позволяли припасы в заплечном мешке. Получилось два дня туда – два обратно. Разведка на восток ничего не дала: руины, руины и снова руины. Сколько схватывал глаз – сплошные холмы бывших многоэтажных домов, которые нескончаемо возвышались впереди и по обе стороны от моей тропы. Под ногами взлетала и опять осаживалась пыль, ветер дул то в спину, то в лицо, а вместо солнца светились жутковатые облака. Иногда что-то похожее на молнии прорезало их на миг, озаряя сиянием весь город. Но такое случалось редко.

Я совершил несколько длительных вылазок, понемногу начал осваиваться в бескрайних руинах. Но теперь, по прошествии многих дней, все они покрылись почти беспрестанно падавшими хлопьями, и все стало одного удручающего буро-красного цвета. Хлопья казались невесомыми, сухими на ощупь. Больше всего они походили на свалявшуюся пыль – а может, и были ею. Они застилали все сплошным ковром, мгновенно взлетая и перемещаясь от слабого ветерка. Следов на таком ковре не сохранялось. Зато когда шел дождь, хлопья сразу становились скользкими и жирными. Наступив на них, можно было сразу упасть.

Еще сильнее похолодало. Не имея термометра, я судил по встречавшимся лужам. Если вода в них промерзала до самого дна – значит, явный минус… градусов двадцать ниже нуля. По моим подсчетам, сейчас как раз приближался календарный праздник. Новый год. Я только скупо усмехнулся, подумав, сколь нелепо сейчас о таком вспоминать… Новый не новый, но по-любому – зима. Я боялся даже представить, какой силы могут оказаться ледяные ураганы, если не тепло, подогревающее город изнутри. Но то же тепло могло погубить и тех, кто прятался сейчас где-нибудь в подземельях – так же, как я сам в подвале.

Думая о других, я не мог смириться с мыслью, что повезло уцелеть только мне. Даже если погибли миллионы. Ведь были еще города, громадная территория всей страны, другие государства, наконец! Но если кто-то остался жив… какой будет эта встреча? После того как я откопал в подсобке мясной отдел – мне все же пришлось, сжимая нос от тошноты, выволочь наружу гнившие куски и сбросить их в ближайшую пропасть, – я нашел в нем несколько стальных крюков и багор. Выбранные ножи и топор с длинным топорищем я всегда брал с собой. Для топора сделал ременную перевязь и носил его за спиной, а широкий тяжелый нож – за поясом. Еще один, поменьше, с узким длинным лезвием, был запрятан в рукаве. Добавляя к этому копье, я чувствовал себя настолько вооруженным, что уже не так боялся тех, кого так старательно искал. Я не хотел признаваться себе, что это припасено как раз на случай встречи с человеком…

Подступающая ночь не отличалась от дня ничем – все ограничивалось легкими сумерками, позволявшими видеть окрестности так же ясно, как днем. И я решился. Кратковременные вылазки ничего не дали. Что ж, придется сделать настоящую разведку.

Свой первый дальний поход я направил на восток. Я знал направление, потому что среди всяческого снаряжения рыболова отыскал три простеньких компаса. Не было оснований им не доверять – кроме того, я проверил их самым простым способом: выложил в ряд. Если все станут показывать одинаково – все целы. Если каждый сам по себе – какой-то, либо они все, врет, но это уже не проверить, и доверять им нельзя. Два строго вернулись стрелками на синюю черту – север, и лишь один крутился во все стороны, куда ни поверни. Именно этого я желал. Два не могут указывать направление одинаково, будучи сломанными. Ну а третий… Его я выбросил. Правда, когда надел на руку один из тех, которые считал работоспособными, мелькнула шальная мысль: а тот ли север он показывает? Что, если в результате Катаклизма полюса Земли сменились? Что, если былая география планеты осталась лишь в моей памяти – и сейчас ни один пункт, ни один штрих на карте не соответствует действительности? А континенты… Я с трудом заставил себя остановиться. Шальная мысль не добавила ни радости, ни спокойствия.

Хотелось дойти до края города и посмотреть, что там. Все так же, как здесь, или дела обстоят не столь удручающе? Я понятия не имел, сколько мне для этого придется блуждать. Дорога могла занять несколько дней, а то и больше. Расстояние ограничивалось только запасом продовольствия. Местами попадались бьющие в небо гейзеры из воды, грязи и пара. Нередко вздыбленный асфальт или плитку прорезала трещина, порой достигавшая нескольких метров, и мне подолгу приходилось искать место, чтобы перешагнуть или перепрыгнуть ее без угрозы провалиться. Повсюду валялись остовы сгоревших и покореженных автомобилей, сохранившиеся стволы деревьев, на которых не осталось ни единой ветки. Они торчали верхушками вверх и будто прорезали задевавшее их небо. А небо… Оно не менялось. Словно сверху навис и парил гигантский студень, из которого свисали бахромой влажные и грязные космы. Опустись оно чуть ниже – и я никогда бы не смог вернуться обратно…

Я нередко менял маршрут, увлеченный отсветом дальних