Черноглазая блондинка - Бенджамин Блэк

что в один прекрасный день снова выпью «буравчик»[74] в его честь у «Виктора». Это было наше с Терри любимое место, и я пару раз заходил туда поднять за него тост, когда думал, что он мёртв. На какое-то время Терри удалось нас всех одурачить.

Я так устал, что чуть не снёс знак «Вход воспрещен». Повернул направо и сразу увидел впереди огни. На обочине были припаркованы нос к носу две патрульные машины, а также потрепанный «шеви» Берни и «скорая помощь» с открытыми задними дверцами. Было что-то такое в этой сцене, здесь, в этом пустынном месте, под соснами, стоящими на страже.

Я притормозил, а когда вылез из машины, у меня чуть не свело поясницу, настолько я окоченел от этой поездки. С тоской подумал о своей постели, пусть даже без Клэр Кавендиш. Я становлюсь слишком стар для такой работы.

Берни стоял рядом с парнем в белом халате, который, как я подумал, мог быть либо медиком, либо одним из людей коронера. У их ног лежало что-то похожее на тело, накрытое одеялом. У меня была сигарета, но я бросил её на землю и наступил на неё.

После того, как я сделал несколько шагов, мне пришлось вернуться назад и убедиться, что она полностью погасла. Сжечь Западный Голливуд — это одно дело, об этом меня предупреждал старик с улицы Нико Питерсона, а Энсино — это совсем другое. Пожар в Энсино пробьет большую брешь в фондах половины страховых компаний в округе Лос-Анджелес и за его пределами. Дом Терри Леннокса — вернее, дом его жены — стоил сто тысяч, а то и больше. Но беспокоиться было не о чем — земля промокла после недавнего дождя, и все вокруг пахло сыростью и хвоей.

Неподалеку от Берни трое или четверо полицейских в форме и двое парней в штатском в шляпах освещали фонариками землю. Сосновые иголки поблескивали на свету. У меня сложилось впечатление, что никто не был заинтересован в поисках. Пара мексиканцев в машине уже давно пересекла бы границу, и никакие улики не привели бы к ним.

— Почему ты так долго? — спросил Берни.

— Сделал несколько остановок, чтобы полюбоваться пейзажем и предаться поэтическим размышлениям.

— Ну, конечно, ты так и сделал. Ну давай, рассказывай, чем ты занимался после того, как я от тебя уехал?

— Наверстывал упущенное, — сказал я. Я посмотрел на покрытое одеялом тело, лежащее на земле. — Это она?

— Согласно водительскому удостоверению. Опознание не будет лёгким. — Он приподнял угол одеяла носком одного из своих неуклюжих ботинок. — Тебе так не кажется?

Всё верно, мексиканцы хорошо поработали над ней. Её лицо было гораздо больше, чем когда я видел её в последний раз; оно раздулось до размера тыквы, и было всё чёрно-синим. Черты лица тоже были не на своих местах. Кроме того, на горле, под подбородком, был вырезан глубокий второй рот. Это, должно быть, Лопес своим ножичком. На секунду я снова мысленно увидел Линн, стоящую у раковины в доме Питерсона с подносом для льда в руках и поворачивающуюся, чтобы сказать мне, где искать шейкеры от «Канада Драй».

— Кто её нашел? — спросил я.

— Парочка ребят на машине искала тихое местечко, чтобы поразвлечься по-взрослому.

— Как она умерла?

Берни издал что-то вроде смешка.

— Взгляни на неё — что думаешь?

Парень в белом халате сказал:

— Имеется не совместимая с жизнью глубокая сплошная поперечная рана в передней части шеи, задевающая как венозные, так и артериальные сосуды.

Я уставился на него. Он был пожилым, уже повидал всё на свете и выглядел таким же усталым, как и я.

— Извини, — небрежно сказал Берни, — это доктор… Как Вас?..

— Торренс.

— Это доктор Торренс. Док, познакомьтесь, это Филип Марлоу, детектив-ас. — Он повернулся ко мне. — Он имеет в виду, что ей перерезали горло. На тот момент, когда это случилось, я бы назвал это актом милосердия. — Он взял меня под руку, и увлёк за собой, мы немного отошли.

— Скажи мне правду, Марлоу, — тихо сказал он. — Эта дама что-то значит для тебя?

— Я встретил её сегодня… вчера — в первый раз. Зачем?

— Док говорит, что парни с ней славно повеселились. Понимаешь, что я имею в виду? Это было до того, как они набросились на неё с зажженными сигаретами, кастетами и ножом. Мне жаль.

— Мне тоже жаль, Берни. Но это бесполезно — в этом направлении вы ничего не добьётесь. Я видел её только один раз, и мы едва успели перекинуться десятком слов, как ворвались мексиканцы.

— Вы с ней выпивали.

Я вырвала свою руку из его.

— Это не отправило бы нас в магазин за обручальными кольцами. Я постоянно выпиваю с самыми разными людьми. Держу пари, что ты тоже.

Он отступил назад и посмотрел на меня.

— Она, должно быть, была симпатичной, пока до неё не добрались мексы.

— Берни, оставь это, — вздохнул я. — Я не был знаком с Линн Питерсон, во всяком случае, не в том смысле, как ты думаешь.

— Ладно, ты её не знал. Она появляется, когда ты перетряхиваешь дом её брата…

— Ради бога, Берни, я не «перетряхивал» его!

— Как бы то ни было, она появляется, а следом за ней врываются два мекса, бьют тебя по голове и смываются, унося её в своих злобных лапах. Теперь она мёртвая на обочине пустынной дороги в Энсино. Если бы ты был на моём месте, ты бы сказал: «Всё в порядке, Фил, не беспокойся об этом, иди по своим делам, я уверен, что ты никак не связан с убийством этой несчастной леди, хотя ты и искал её предположительно мёртвого брата?» Ну, сказал бы?

Я снова вздохнул. Дело было не только в том, что я был сыт по горло измышлениями Олеа — я смертельно устал.

— Ладно, Берни, — сказал я. — Я знаю, что ты просто выполняешь свою работу, за которую тебе платят. Но ты потеряешь уйму времени, будешь раздосадован и недоволен, если продолжишь пытаться связать меня с этим.

— Ты уже связан с ним, — почти выкрикнул Берни. — Это ты шнырял повсюду в поисках этого Питерсона, а теперь его сестра мертва. Если это не связь, то что?

— Я знаю, что она мертва. Вы только что мне её показали, и Альберт Швейцер[75] изложил всё с кровавыми подробностями. Но послушай меня, Берни: это не имеет ко мне никакого отношения. Вы действительно должны в это верить. Я, что называется, невинный свидетель.

Берни фыркнул.

— Да, честное слово, — ответил я. — Такое иногда