Альманах «Российский колокол» №1 2020 - Альманах Российский колокол

дружно стыдили меня, а отец с их согласия отлупил ремнем (что случалось крайне редко) со словами: «За вранье – раз! За вранье – два!»

А я не могла никому из них объяснить, что это не я, что это выходка Твилики, которая долго молчит, а потом – как брякнет или как выпалит! Но зато женщину эту ни разу больше не приглашали сидеть со мной ночью. И с тех пор она не появлялась у нас вообще.

* * *

Первой последовательной хроникой Твилики было повествование о страшных зверюгах под названием «блокадные крысы и пр. нечисть». Эпос о победе, одержанной над ними совсем небольшим с виду, усатым и черненьким с белым созданием без имени. Но при этом аккуратнейшим из всех ей подобных (хотя и огрубевшим на войне) и нежно мурлычащим. Подробности да и сама летопись боев не сохранились.

Итак, об этой ранней хронике военных действий могу сказать лишь, что героиней ее была дикая уличная, но почему-то ужасно милая кошка, которую до этой победы никак не называли, почти не кормили и запирали ночевать на кухне, а после – стали любить и уважать, сообща подкармливать и звать просто – Мурой.

Мы с Юриком Скворцовым освоились с ней и давали ей любые уменьшительно-ласкательные производные от этого скучного, обыденного имени. Особенно если она пищала во время притискивания или запирания «в тюрьму» – чтобы поскорее задобрить и показать, что мы ее любим: Мур-ру-рум, Мурена, Мур-усик… Прижилась она в комнате родителей Юрика (моя мама почему-то не жаловала кошек), но и я имела право принести ее к себе в уголок и играть там.

Ведь она была киской заслуженной, приобретшей в квартире постоянную прописку и право иметь котят, а потом их раздавали знакомым. Таковы были анекдоты и хроники раннего периода, смешанные с реальностью.

4. Рассказ-эпос последнего года перед школой

1) Дом Вайнсонов

Вот и кое-что посерьезнее – хроника эпизода, одного из важнейших в нашей жизни, а также и из самых печальных по последствиям (хотя ни я, ни мама этого тогда не понимали). Пожалуй, рассказ этот требует небольшого предисловия и объяснений.

Типичным и, пожалуй, главным домом гномврихов в представлении Ины Твилики было жилище четы Вайнсонов (давних знакомых родителей), где я оказалась в тот роковой вечер.

«Домá» наших знакомых (как правило, состоявшие из одной, от силы двух больших комнат в коммуналках) представляли собой нечто вроде небольших плотов, где сгрудилось всё оставшееся семейное имущество и достояние, пережившее разрухи первой половины века – от Первой мировой войны и пролетарской диктатуры до конца Второй мировой.

Семья Вайнсонов (со стороны мужа и отца этого семейства, дяди Миши) проживала в нашем городе довольно долго, поселившись в нем чуть ли не при Александре II Освободителе и даже, кажется, до каких бы то ни было реформ. Тетя Эмма (мамина приятельница еще по смоленскому детству) была по своей натуре именно гномврихой, а по предназначению – главной экономкой. Кстати, и работала она тоже инженером-экономистом. Она запомнилась мне как очень маленькая женщина с волевым подбородком, как сжатый комок энергии с копной необыкновенно жестких рыже-каштановых волос, так аккуратно подстриженных и уложенных с помощью бигуди, что они нисколечко не топорщились, а были однородным скоплением колечек-стружек (каждое из которых было промежуточного цвета: от железно-коричневого до ярко-медного). Это был как бы ее воинственный шлем.

В своем отношении к собственности она была прямой противоположностью нашей тете Соне[16]. В их доме уцелело многое, вплоть до таких «мелочей», как коллекция фигурок из мейсенского фарфора. И всё это лоснилось, сверкало, отреставрированное и выставленное напоказ, но, впрочем, тогда – вопреки обычаю и моде.

Тетя Эмма была гномврихой-хранительницей, и воевала она с современностью столь же отважно, как ее почти что тезка («людоедка» Эллочка из Ильфа и Петрова) с бумажно-картонажной бедностью своего времени. Пережив очередную разруху, тетя Эмма вставала на ноги, возвращалась в привычную среду обитания и снова тащила на свой «плот» всё, что можно было схватить или спасти.

Говорили, что когда-то (давно!) она вышла замуж за дядю Мишу по расчету. Но ничто на свете не заставило бы ее продавать свои – а на самом деле его – семейные вещи разным пелагеям (повторяю, так звали одну нашу соседку). Оставшись в блокаду в городе, Вайнсоны как-то просуществовали, работая и не слишком бедствуя. Хотя у дяди Миши появились и навсегда остались отеки. Но «железная подруга» его жизни бегала вечерами по далеко не безопасному городу, занимаясь обменами и мелкими спекуляциями. С тех пор муж и прозвал ее «маленькой великой финансисткой».

Она же (именно тогда) начала презирать его в глубине души: «Представляю, куда бы он скатился, если бы не я». А до того ей приходилось смотреть на него снизу вверх во всех смыслах, так как он принадлежал к старому питерскому интеллигентному купечеству, учился в гимназии и в консерватории, а не только в Экономическом институте. Он был (да и оставался всю жизнь) мягким, замкнутым и благовоспитанным «чеховским» человеком. Он казался Твилике типичным элефстоном из бывших – иными словами, из тех, что поблагороднее (хотя и похожим слегка на чьи-то потрепанные мягкие игрушки). Ну а Эмма была дочкой сапожника (сумевшего незадолго до первой разрухи выбиться в торговцы обувью), девочкой из многодетной семьи, не имевшей ни малейшего шанса на такое замужество, если бы всё оставалось на своих местах.

Итак, их дом был крепостью из начищенной до блеска старинной мебели и мягко светящегося за стеклом мейсенского фарфора. А дяде Мише поневоле пришлось наняться в гномврихи, так как дома они всё делали вместе. При этом она была «старшей гномврихой», но также и уборщицей по совместительству, а он шеф- (и просто) поваром. Вдвоем ходили они и на службу в Проектный институт, но работали, правда, в разных отделах. И только поэтому, а также и благодаря тому, что он блестяще играл в шахматы и в бридж, умея подыграть начальству, дядя Миша занимал на службе должность выше, а она была просто старшим инженером.

Раз уж мама была знакома с Эммой с детских лет, то для нее это было чем-то вроде родства. Кроме того, она уважала ее за те качества, которых сама была лишена начисто, – за характер и железную хватку. Но дружили родители (вернее, понимали друг друга) больше с дядей Мишей.

Дом Вайнсонов славился и возвышался (если можно так выразиться) и настоящим искусством кулинарии. Она была дяди-Мишиным хобби, он собирал старые кулинарные книги и рецепты, а готовил он лучше