Альманах «Российский колокол» №1 2020 - Альманах Российский колокол

моя мама в детстве говорила, что у меня красивые волосы, должно быть, это тоже повлияло на то, что у меня появились пейсы. Ну что ж, видно, судьбе было угодно, чтобы они сыграли именно такую роль в моей жизни.

Ирина Листвина

Лиcтвина Ирина Исааковна родилась 23 апреля 1944 года в Новосибирске. В трехмесячном возрасте была доставлена родителями в эшелоне в послеблокадный Ленинград.

Окончила ЛИТМО (1966 г.) и 4 курса вечернего отделения филфака ЛГУ (1970 г.). Работала около 20 лет техническим переводчиком на одном из ЛНПО.

В первые годы перестройки испробовала ряд новых профессий – от замещения библиотекаря в Доме творчества писателей в Комарове (плюс договорная переводческая работа) вплоть до рассылки финских детских библий во все регионы РФ, но всё это разнообразие длилось недолго.

В 1996 г. увезла своего тяжелобольного отца лечиться в Израиль, где и осталась с семьей в г. Хайфе. Но в 2010 г. вернулась в Санкт-Петербург и несколько лет прожила там.

В настоящее время живет то в г. Хайфе (Израиль), в семье сына, то в Санкт-Петербурге.

Недавно в издательстве «Геликон+» при участии «Реноме» (Санкт-Петербург) вышли две книги И. И. Листвиной: «Гербарии, открытки…» и сборник стихов «Прогулки вдоль горизонта». В 2019 г. отрывок из «Гербарии, открытки» был опубликован в альманахе «Достояние» (Иерусалим), ряд отрывков был опубликован в «Российском Колоколе» Интернационального Союза писателей. У И. И. Листвиной имеются и предшествующие публикации (стихи, рассказы).

О «Коконе» Иринки и раннем эпосе Твилики

1. Театрик «Кокон» (Иринкин)

…Играть во дворе и в скверике у большой церкви напротив мне разрешали, но поначалу не одной и недолго. И я играла в основном дома, моими главными площадками (от четырех до шести лет) были эркер, тахта и уголок перед ширмой.

На глазах у мамы я играла как все девочки: рассаживала кукол и мягко-шерстистых персонажей моего зоо за их длинным пластмассовым столом, они общались, рукодельничали, за чаем принимали гостей, сами во что-то играли… Это была моя маленькая (но ничуть не настоящая) домашняя сцена, а «нашими зрителями» была мама. Она была рядом всегда, но всё равно уходила – в работу и пение[11] одновременно. Порой от таза со стиркой, едва отерев руки, она подходила к пианино, внезапно начинала играть и петь вокализы, затем, не прерывая их, возвращалась к стирке, к быту, но еще некоторое время продолжала быть и рядом, и где-то далеко.

Когда она так уходила, то я спешила последовать ее примеру. Ведь и у меня был свой мир, который я называла театриком «Кокон». В нем не было нашей комнаты как таковой, были только ее отдельные углы, расширенные и сценически переоборудованные воображением.

В нем были и места наших с дедушкой и отцом (но не с мамой!) прогулок – мосты, площади, сады и прочие красоты города, сколлекционированные мной главным образом из трамвайно-троллейбусных окон. Они были упрощены до декораций из больших кубиков, на которые их можно было бы собирать и разбирать, хотя играла я вовсе не в это. В нем были также моря, озера, костелы (Литва), поля и пруды мест нашего дачного отдыха, но все они тоже были открыточно-безразмерными и свободно помещались в моих излюбленных уголках.

Но всё это было как бы общим фоном, ведь у меня были также и любимые вещи (да полно, не совсем вещи, а что-то куда более живое – одушевленнее и оживленнее): начиная от лодок и островков на озере и вплоть до безделушек – например раковины ли, какой-нибудь елочной или настоящей, но легкой и миниатюрной игрушки. А для меня все они были отнюдь не безделушками и игрушками, а действующими лицами магического «Кокона».

Действо же разыгрывалось само, я его никогда заранее не придумывала, содержание его отчасти определяли прочитанные (мной или мне) детские книжки и сказки. Отчасти же – всё что угодно: сценка на улице, где мы с мамой стояли в очереди за продуктами, сценка на общей кухне, игра с детьми во дворе, сценка из живого настоящего зоо на Зверинской и многое другое. Но далеко не всё и не всех я принимала и звала в «Кокон». Многое из него просто изгонялось, как случайно залетевшая в комнату осенняя муха или жужжащая оса.

Принцип сохранения внутренней гармонии этого маленького мира превалировал, но от меня самой сей мирок, пожалуй, зависел не вполне. Гармония была строга, значительно строже дедушки и мамы: у нее были свои неясные законы, за нарушение которых можно было поплатиться утратой пропуска в ее миры. Уже тогда она почему-то была превыше моей любимой безудержной фантазии.

А кем же была при этом я сама – режиссером? Да нет, я скорей уж была всей труппой, но каждым по очереди – это было похоже на чтение пьесы в театре одного актера. Но моей ведущей ролью была сама пружина действия. Чтобы попасть в свой волшебный мир, я вначале должна была подпрыгнуть на месте и закружиться как волчок, да и возвращалась я на мамин голос также коротким спиральным прыжком.

Играют ли с детьми эльфы и феи, как в «Питере Пэне» (который, кстати сказать, тогда не входил в круг детского чтения и был прочитан мной годы спустя), я толком не знала (и ни за что не стала бы отвечать на этот вопрос), но в глубине души была уверена, что – да…

Своим «Коконом», как его ни назови: мирком ли или моим собственным маленьким театром, я очень дорожила. Ничуть не меньше (нет, больше!), чем домашним уютом да и красотой всего окружающего мира (ведь я жила в Ленинграде, на одной из его прекрасных и несчастливых площадей) или чем маминой музыкой… Честно говоря, мне казалось, что я дорожу им больше всего. И только любовь к близким была еще выше и больше. Я это понимала и принимала, но почему-то не без затаенной грусти.

Я обладала огромным аппетитом к жизни – в те ранние годы девяти жизней и тридцати городов мне было бы, может быть, мало. Но любя беготню, всевозможные приключения (да и вкусно поесть), по-настоящему и до подлинной страсти я любила всё же книги и чтение…

2. О матрешке из двух девочек

1. Об Ине Твилике

(и еще немного «Кокона»)

Малышка Ина возникла вместе со мной, это было выбранное мною самой (с незапамятных времен) сокращение данного мне имени. Она была с самого начала существом непризнанным, так как никто не стал меня