Соперница королевы - Элизабет Фримантл

– Прошу, скажите, что я не утратил вашу любовь. Я боготворю вас так сильно, что не могу подобрать слов… Я скорее умру…

Да он лучший актер, чем сам мистер Шекспир, думает Сесил.

Елизавета лишь тихо произносит:

– Ступай.

Сесил не верит, что она тронута этими выспренними словесами, однако в нем разгорается зависть: он тоже хотел бы иметь такой дар красноречия. Впрочем, подобные изящные выражения не годятся для уст столь уродливого создания, как он.

Эссекс встает и понуро бредет к выходу. Радость Сесила меркнет. Королева закрывает лицо руками и некоторое время сидит неподвижно.

Наконец она поднимает голову:

– Пигмей, будь добр, налей вина. – И добавляет: – Разбавь, как я люблю. Ты ведь знаешь, как я люблю?

– Да, мадам, три части воды.

Он передает ей бокал. Елизавета пьет мелкими глотками, цедит сквозь зубы:

– Из всех девиц мой великолепный мальчик выбрал самую невзрачную.

Потом выпрямляется, расправляет плечи.

– Что ж, Пигмей, займемся делами. Нельзя оставлять Англию без присмотра.

Как будто ничего не случилось.

Ноябрь 1590,

Уайтхолл

Пенелопа смотрит на ристалище, чувствуя на себе косой взгляд Сесила. Тот аккуратно складывает платок, заправляет его за манжету, стряхивает с дублета невидимую пылинку. Пенелопа прячет под платьем письмо из Шотландии; ее возбуждает, что Сесил, мнящий, будто ему ведомо все на свете, ничего о нем не знает. Трибуны заполнены до краев. Двенадцать тысяч человек со всей округи заплатили за вход, чтобы взглянуть на лучших всадников Англии. Турнир в честь годовщины вступления Елизаветы на престол является величайшим праздником в году; сколько раз Пенелопа сидела здесь, слушая бой барабанов, трубный глас фанфар, рев толпы, грохот копыт и шум аплодисментов. В воздухе стоит гул голосов: зрители обсуждают скрытое значение девизов на щитах участников, строят догадки, чьи ленты, подаренные в знак особого расположения, закреплены на панцирях.

В Лестер-хаусе несколько недель только и разговоров было, что о турнире: брат Пенелопы днем и ночью придумывал фантастические планы, как сделать свое выступление незабываемым. По некоторым признакам, королева готова была простить его за женитьбу; в частности, он получил послание, в котором говорилось, что она ожидает его участия в турнире. Эссекс утверждал, что не задержится в ссылке надолго; похоже, он оказался прав, – от гнева Елизаветы женщины страдают сильнее. Мать, сестра и невестка Пенелопы обречены на изгнание, сама же Пенелопа не позволяет себе даже думать о падении. Достаточно одной-единственной ошибки – случайной оговорки, перехваченного письма. От этой мысли ее бросает в дрожь.

– Вам не холодно, миледи? – интересуется Сесил. У него такой вид, будто он с радостью вцепился бы в нее зубами.

Эссекс серьезно вознамерился вернуть расположение Елизаветы. Ради этого весь дом гудел точно улей: целые свитки стихов скрупулезно разбирались, переписывались и заучивались наизусть; оружейник изготавливал и подгонял новые доспехи; Эссекс долгие часы проводил в деннике, тренируя новую черную кобылу. Летиция подрядила всех женщин шить флаги и вышивать перевязи, поэтому они целыми неделями не выпускали иголки из рук.

Зрители дружно ахают: Ноллис, один из дядей Пенелопы, едва не падает с коня от удара собственного брата. Подавленный, он рысью трусит прочь, бросает сломанное копье на землю. Толпа недовольно гудит: «Позор!», а его брат под шумные аплодисменты делает круг почета.

– Сегодня выступают сплошь ваши родственники, миледи, – говорит Сесил. – Я насчитал четверо дядюшек и целую свору кузенов.

– А мой брат – следующий.

– Верно, – сухо отзывается он.

– Королева лично потребовала его присутствия. – Пенелопа подчеркивает слово «лично». Сесил и так в курсе, однако ей приятно напомнить ему об этом.

– Не могу забыть, как Сидни выступал на турнире, – меняет он тему.

– Вы не одиноки. – Наверняка Сесил заговорил о Сидни, чтобы вывести ее из себя или заставить подумать, будто ему многое известно.

Пенелопа вежливо улыбается:

– С тех пор так никому и не удалось воплотить рыцарские доблести нашего воина-поэта.

Сесил – последний, с кем ей хотелось бы говорить о покойном возлюбленном. Призрак Сидни навеки поселился в ее сердце. А этот Сесил – что он, политик и интриган, может знать о рыцарстве?

– Смотрите, вот мой брат!

На поле появляется Эссекс на колеснице, словно римский император. Зрители бурно аплодируют, кричат, топают ногами. Новые черненые доспехи подчеркивают его атлетическое сложение, колесница выкрашена черной краской, лошади в упряжке чернее воронова крыла, упряжь украшена черными страусовыми перьями. За Эссексом следуют его люди – все с черными перевязями, их кони укрыты черными попонами, как на похоронах. Среди них Уот; это его первый турнир. Пенелопа посылает ему воздушный поцелуй; он изо всех сил старается не улыбнуться, чтобы не испортить атмосферу. Сердце Пенелопы сжимается от нежности при виде, как ее младший брат, теперь уже молодой мужчина, девятнадцатилетний и помолвленный, проезжает перед королевой. Она предложила ему свою Красавицу, зная, что он будет хорошо на ней смотреться; умная смирная лошадь не испугается и не доставит неприятностей.

Эссекс весь лучится от гордости. Даже погода на его стороне: на небе из ниоткуда появились мрачные ноябрьские тучи. Звук одинокой похоронной трубы заставляет зрителей притихнуть. Граф останавливается перед Елизаветой. Двое оруженосцев разворачивают знамя, на котором вышито слово DOLEO. Пенелопа сама помогала его вышивать.

– «Скорблю». Он оплакивает Сидни, – произносит кто-то сзади.

– Мы тоже, – слышится ответ.

– Вы ошибаетесь, – говорит королева. – Эссекс оплакивает утрату моего благоволения.

– Тогда ему придется скорбеть и дальше, – бормочет Сесил.

Пенелопа ясно видит – Елизавете приятно, она прячет улыбку за украшенным перьями веером. Есть надежда, что вскоре Эссекс снова объявится в королевских покоях. Какой прок тайно искать союзников, если рядом нет мужчины из рода Деверо, которому нужны эти союзы?

Эссекс низко кланяется, снимает шлем, откидывает с лица темные кудри. Если королева снова его прогонит, он вполне сможет подвизаться на сцене, думает Пенелопа. Трибуна трещит – зрители подаются вперед, чтобы услышать, как граф читает стихи.

– Мы все восхищены невиданной щедростью ее величества, – тихо произносит Пенелопа, обращаясь к Сесилу. По правде говоря, она нарочно села рядом с ним, чтобы сообщить новость.

– Щедростью? – переспрашивает тот. – Какой же?

На них сердито шикают.

– Вы не знали? – Пенелопа наслаждается моментом.

– Я весь внимание, – шипит Сесил.

– Разве королева не сказала вам, что собирается пожаловать ему Лестер-хаус?

– Разумеется, я знал.

Пенелопа готова побиться об заклад, что он лжет.

– Эссекс-хаус – вполне подходящее название, как вы считаете? Будем соседями. Ваш дом ведь неподалеку, не так ли?

– Верно. – Сесил стискивает зубы. Костяшки пальцев у него побелели.

– Но у вас, кажется, окна