Пловец Снов - Лев А. Наумов

не для того, чтобы он ломтями правду-матку нарезал. Он подвёл друга!.. Подвёл, помимо прочего, и в том, что Георгий искренне хотел помочь, но не вышло… За это и огрёб. Правду говорят, не делай добра – не получишь зла!.. Какой скотский тезис, даже противно. Горенов пробудился окончательно. Он чувствовал себя сбитым с толку и не знал, что делать, но сразу услышал подсказку:

– Сом, иди есть!.. Только штаны надень.

Знакомый, самый родной на свете голос. Настораживала лишь ремарка по поводу брюк. Прежде Лена никогда не подчёркивала этого особо. Очевидно, здесь скрывался намёк на нештатную ситуацию. Впрочем, о ней не просто намекал, а буквально возопил запах рыбы, стремительно наполнявший квартиру.

Георгий вышел на кухню. Дочь смеялась, сидя за столом и стараясь при этом незаметно зажимать себе нос. У плиты стояла Люма. Видимо, здесь шла весёлая женская беседа. Только выглядела Орлова как-то необычно. Не сразу, но совсем скоро Горенов прочитал на её лице чувство вины, очень редкое для человека её статуса. «Неужели всё-таки откажет?»

Книгу G Людмила Макаровна не стала и открывать. Трудно было бы ознакомиться с произведением за один день, но она даже не собиралась этого делать. В ремесле Люмы от текста зависело слишком мало. Ей нередко доводилось принимать решения о публикации или отклонении рукописи, не прочитав ни единой страницы. И чаще такой вердикт оказывался более здравым и взвешенным. Власть букв лукава, считала она.

Если вдуматься, что стоило ей напечатать книгу «её Гошеньки»? Немногим больше, чем не печатать её. Финансовые затраты незначительны. Но на передний план выходили совершенно другие, куда более существенные аргументы и причины. Во-первых, Орлова не могла допустить, чтобы её профессионализм поддался чувствам и эмоциям. Да, пусть автор ей небезразличен, но всё это не должно касаться работы. Она трепещет от Горенова-мужчины, а не от Горенова-писателя. Первый – не такой как все, но второй-то, положа руку на сердце, самый обыкновенный, ничем не выдающийся. Альковные истории должны оставаться в альковах. Правда, никакого романтического сюжета у них пока не было… И вот тут-то наступало убийственное «во-вторых»… Действительно, она без труда могла напечатать эту книгу. А ему что мешает ответить на её чувства? Так сложно? Ведь она не просит ни верности, ни денег, ни ухаживаний. Не требует совместной жизни и других формальных пустяков… Она лишь предлагает ему себя! Она – не обуза, не бремя, но чистый и бескорыстный дар! А человек, отвергающий дар, достоин только порицания!

Люма была зла, но пришла сюда, движимая именно чувством вины… и страхом. Вины за излишне нервозное и откровенное поведение. Человек, относящийся к себе так серьёзно, как она, не мог допустить даже мысли о снисходительной, полной жалости насмешке в свой адрес. Но ещё её привела боязнь потерять Георгия навсегда. Орловой было необходимо убедиться, что между ними сохраняется какая-то, хоть сугубо профессиональная, но связь. Что некие, пусть исключительно коммерческие, планы на будущее объединяют их до сих пор. Однако, кроме того, в этом визите Люма видела возможность совершить ещё одну попытку. И именно здесь таилась главная причина.

– А мы тут с Людмилой Марковной о тебе разговариваем, – таинственно заметила хихикающая Лена.

– …Макаровной, – поправил Горенов. – Вы уже познакомились?

– Людой, – ещё раз поправила Орлова. – Да, Гошенька. Пока ты спал, Леночка пустила меня. У вас тут рыба пропадала, и я решила суп сварить. Такая красивая рыба…

– Да не стоило… Ленка всё равно есть не будет…

– У тебя же гастрит! Я пюре с котлетами принесла, его и Леночка поест, если захочет, правда?

– Да, Сом, хорошо ты устроился… – ехидно заметила дочь.

– А кашу ты не варила?

– Варила, но она остыла давно. Уже час дня, между прочим. Ты кашу будешь?

Люма смотрела на него как-то по-новому. Слишком беззащитно и трогательно, потому отказаться от ухи было невозможно.

Многие женщины отмечали, что есть Горенов умел очень хорошо. Несмотря на подтянутость, он поглощал любую пищу с неизменным аппетитом, естественной благодарностью и приятными для старательной хозяйки аккомпанирующими физиологическими звуками. Эту науку он факультативно освоил в Ростовском мореходном училище.

Кормить его было безусловным удовольствием, потому, когда он съел большую тарелку супа, Орлова изрядно успокоилась. В то же время Лена жевала пюре с котлетами как-то безрадостно, неловко и неумело, будто впервые держала вилку в руках. Это, в свою очередь, настораживало. Неужели ей не нравится?

До того как Георгий проснулся, Люма ненавязчиво расспрашивала его дочь, как ей живётся с отцом, надолго ли она приехала… Людмила Макаровна искренне хотела заложить фундамент добрых отношений с Леной. Удалось. Девочка оказалась уже достаточно зрелой, чтобы понимать: у папы может быть своя личная жизнь, не связанная с мамой. Это радовало. Только что делать, если она понимала это лучше самого Горенова? Всё-таки на маму хотелось бы посмотреть. С другой стороны, ни одной фотографии в доме – хороший знак.

– И как папины книжки? Продаются?

– Замечательно продаются! Твой отец – большой талант. Я им очень горжусь.

– Ты посмотрела то, что я просил? – не выдержал Георгий.

– Гоша, давай потом.

– Ладно, не буду вам мешать… – Лена воодушевилась возможностью не доедать пюре. – Хорошо вам провести время, – сказала она настолько игриво, что смутила даже отца, не говоря уж о гостье.

– Ты уходишь?

– Да. Надо съездить в университет… Встретиться там…

– В какой именно университет?.. С йогом встретиться?

– Папа, пожалуйста… – ответила дочь совершенно спокойно, без нытья. Как редактор, Орлова обратила внимание, насколько по-разному можно произнести эти два слова.

– Серёжки наденешь?

– Папа… Папочка… – голос раздавался из всё более далёких недр небольшой квартиры.

Люма взяла Горенова за руку, и странность возникшего положения удержала его от дальнейших реплик. Двое сидели на кухне молча, прислушиваясь, когда щёлкнет замок. Георгию это напомнило вчерашние события, но с точностью до наоборот. Прошлым вечером он и Надежда ждали этого звука с нетерпением, поскольку знали, что сказать друг другу. К тому же за окном было совсем темно. Теперь же, при свете дня, и Горенов, и Орлова не представляли, как продолжить разговор. Ей было стыдно, а ему, пожалуй, не по себе. Сегодня Георгий предпочёл бы, чтобы Лена не открывала дверь, осталась дома… Тогда они с Люмой продолжили бы стрекотать о женских пустяках, а он съел бы ещё ухи и тихо улизнул в комнату… Она ведь сейчас откажет… Наверняка…

– Гоша, прости меня, – сказала, наконец, гостья.

– За что? Что ты решила?

– Нет… То есть да… То есть… Я не об этом. Прости за вчерашнее. Я не должна была так себя вести. Это глупо