Пловец Снов - Лев А. Наумов

доносится лёгкая музыка… Но нет, это не Латинская Америка, тут не играют в классики. Теперь Горенова уже никто не смог бы переубедить: этот город подходит только для того, чтобы спать или плясать на улице в красном домино.

А может, и в далёких странах вроде Аргентины, Колумбии, Перу, Чили, Мексики и Бразилии тоже всё иначе? Книги часто лукавят. Вот Брэдбери написал про какую-то бабочку, раздавив которую некто изменил будущее. Абсурд! Не то что насекомые, настоящие люди рождаются и умирают, рождаются и умирают… Талантливейшие, прекрасные авторы! И никакого эффекта… Будто человека никогда и не было вовсе.

Нужно спасать! Кого? Всех! Бездействие невозможно! Невыносимо! «Невыносимо» – от слова «Нева»? Откладывать тоже нельзя. Никакого «потом» не будет!

Георгий двинулся дальше. Идти сразу до набережной? Пожалуй, нет. Он свернул к дому Погодина. Вот тут-то уж точно жил самый настоящий Грибоедов, тому имеется множество подтверждений. Квартировал на первом этаже и декабрист Одо́евский, но этот факт Горенову известен не был. Да везде вокруг обитали декабристы.

Значит, «издательство не станет браться за такой проект»… Слово-то какое… В нём есть что-то от эмбриона, но совсем нет ничего человеческого. «Книга» – звучит гуманистически, а «проект» – понятие угловатое, холодное. Пусть и крепкое, монументально-архитектурное, но пугающее, блеклое, черно-белое, без благородной сепии лет.

Орлова говорит, что «они» покупают и хотят читать всякую дрянь. В сущности, это известно давно, никакой новости здесь нет. Тогда как же заставить «их» прекратить? Скорее всего, эти люди не виноваты. Они просто ничего не ждут от книги, не понимают, сколь многое она может дать. Веками чтение считалось особым, благословенным занятием. Текст обладал едва ли не сакральным значением. Когда-то Аристотель написал, что у мухи восемь лап, и все грамотные люди, а в особенности авторы, вплоть до Средневековья верили и переписывали этот «факт». Буквы убеждали сильнее, чем собственные глаза, потому читатели думали, будто шестиногие насекомые вокруг них – не более чем «редкая» аномалия, исключение, шутка природы. Ведь книги не могут врать и ошибаться. Как же вернуть им эту запредельную важность? Как заставить людей снова хотеть большего и лучшего? Причём для самих себя! Как убедить жаждать и требовать от напечатанных слов хоть чего-то существенного, а не довольствоваться шлаком?

Дело, похоже, и правда не в самих текстах… Прекрасные старые романы, великие сюжеты, наполненные добром и красотой, игравшие прежде огромную роль и известные каждому культурному человеку, теперь пылятся на полках, если не попадают в школьный список для чтения. Впрочем, те, что попадают, пылятся тоже. И это несмотря на безусловную литературоцентричность России. Наша страна словно сшита из книг. И нитки, соединяющие вместе пространственные лоскуты, – это площади, проспекты, улицы и переулки, названные в честь авторов. Имя Белинского носят почти пятьсот топонимов. Пушкина – в шесть с лишним раз больше. Хотя среди всех исторических деятелей Александр Сергеевич занимает лишь четвертое место. Угадайте, после кого? Ленин – да. Гагарин – да. А кто третий? Нет. Всё ещё Киров. Улица Пушкина есть в каждом седьмом населённом пункте страны, но выйдите на неё и попросите случайного прохожего назвать пять его произведений…

Люди больше не верят в книгу и не верят ей. Наверное, потому улиц Центральная, Молодежная, Школьная, Лесная, Садовая, Советская, Новая, Заречная, Зеленая больше, чем даже Ленина. Молодёжь, школа и сады, всё это важнее букв? «Они» утратили надежду на то, что красота спасёт мир? Так она и прежде никогда не могла. Довольно пустая фраза. Верить в неё – безумие или болезнь. Хотя, допустим, когда-то данное обстоятельство не казалось столь очевидным.

Рассудим логически: было хорошо, стало плохо. Значит, некоторое время назад случилось какое-то переломное событие, после которого всё пошло не так. Где тот самый поздний момент, когда Истина ещё могла вылезти из колодца с улыбкой на лице? Найти эту точку – задача как минимум фаустианская… Горенов сам не ожидал подобных суждений от автора бульварных детективов. И, главное, была ли она лишь точкой перелома или же точкой невозврата? Возможен ли новый Ренессанс, который обещала Люма? Для решения таких вопросов можно пойти на жертвы… Придётся пойти! Он готов положить себя на алтарь? Безусловно! В замысле колоссального масштаба нет места эгоизму. Можно заключать сделки… если бы кто-нибудь предложил своё союзничество, но ведь сейчас ему даже поговорить-то не с кем. Это Одиссей странствовал по Ойкумене, и отовсюду ему слышались голоса богов. Дьявол, как известно, в греческом пантеоне отсутствовал. Аида таковым считать наивно, хотя в жизни скитальца поучаствовал и он (про Пана и Эосфора Георгий то ли не подумал, то ли не знал). Современный же человек совершает свой путь в звенящей тишине. Это страшно до такой степени, что лучше вообще не смотреть наверх. Кстати, когда плывёшь, наверх посмотреть довольно трудно.

Мир не может спасти красота. Но глупости, безусловно, под силу погубить его. Сомнений это не вызывает. Но ведь именно текст – очевидный, а то и единственный способ противостоять ей. Следовательно, только он действительно поможет сохранить мир.

Книга – спасение. Советские писатели-государственники не были хорошо начитанны русской литературой XIX века или делали вид, словно её никогда не существовало, потому что после Толстого и Тургенева, Некрасова и Достоевского невозможно говорить о каком-то тотальном равенстве, о том, будто все люди одинаковые и им положено, а главное, нужно одно и то же. Книги русских классиков до сих пор наглядно и достоверно показывают, что каждый человек – неповторимая вселенная, поражающая своей индивидуальностью. Те, кто хорошо понял это тогда, умирали потом в лагерях или не могли выехать за Нобелевской премией. А ведь внимательное чтение спасло бы целую страну…

Итак, вот Горенов написал книгу… Не очередной детектив за деньги, но другую, настоящую. Автор не уверен, сможет ли она кого-то спасти, хотя он искренне вкладывал в текст надежду на это. Тем не менее надежда точно не оправдается, если «они» не станут её читать. Если они – довольно уже этих кавычек – не поверят, что новое сочинение вовсе не такое, как прежние. Всю свою прошлую жизнь, те шальные годы, когда он плодил детективы, Георгий мог теперь оправдать: они были нужны только для того, чтобы привлечь внимание к книге G. Но Орлова говорит, так не получится. Спасёт ли текст хотя бы своего автора?

Придётся сделать в рассуждениях шаг назад. Могущественной бескрайней глупости под силу разрушить мир, но может ли его сохранить не книга, а разум как таковой? Вообще, рационализм, философские доктрины и научные школы себя изрядно дискредитировали, однако касается