Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология

Крестьянин

Он — истый дворянин, уже того лишь ради,Что предок общий наш, не жив отнюдь во граде,Земли владыкой был; тот сын, что мать своюСвежует каждый год, чем кормит всю семью;Тот, жизнь прожить кому в одной приятно шкуре —А именно в своей; мужчина по натуре,Но не всегда в речах, — хоть от его словца,Случалось, иногда кривило мудреца,Когда простой мужик решал единым разомВопросы, коими терзался книжный разум.К тому, чтоб просто жить, в нем властвует позыв:Грядущего не зря, минувшее забыв,Донележе война не подопрет к воротам, —Тогда — изволь деньгу добыть кровавым поток,Не то — возьмут скотом, иль отберут зерно,Лен, сено, да еще пристукнут заодно.Солдат завидя злых, сам по нутру не злобен,В соседях и в себе он вызвать ярь способен,Тогда, солдат, беги: предстанут, сея смерть,Мечом — обычный цеп, копьем — любая жердь;В пылу отчаянья — мужик нечеловечьейОтвагой наделен, — презревши сыр овечийИ сливки свежие — готов сожрать врага:Не жажда крови то, нет, просто цель блага.Война ушла; теперь его окинем взором:От мира, как Король, он огражден забором,И столь же властен — пусть лишь в собственном дому:Возможно разве что завидовать сему.Шесть дней с восхода он прилежно лямку тянет,Пока Звезда Любви с небес на нас не глянет;Он добывает хлеб, питаясь без затей,Премудрых горожан едва ли не сытей;Настанет день седьмой: покоя не алкая,Он продолжал бы труд (привычка в нем такая,Что заболеет он, его труда лиши), —Но, честно прилежа спасению души,Он слову Божию идет внимать, как надо:Господь же знает сам — насколь достойней чада,Что просто молятся, склонясь к земле сырой,Чем те, по нотам кто псалмы поют порой.Когда кончается обряд богослужебный —Насыщен дух его; для плоти же потребныИные радости; и, нечего скрывать,Он с поселянками горазд потанцевать;По вкусу выберет, зашепчет: «Что уж там уж,Ты, Трейнтье, вышла бы уж за меня уж замуж,Ужо-тко радостей нам выпадет мешок!Кумекай: из меня — отменный женишок!Ты что-то холодна: ну, сущая ледышка!В моих же чувствиях — наличие излишкаОгня, как будто я кузнечный горн, иль печь:Тщусь оный потушить — ты ж норовишь возжечь;Я — будто котелок над сим огнем любезным,И страсть кипит во мне, как бы в нутре железном,А почки, легкие — суть уголья во мне,Весь прочий ливер мой — давным-давно в огне,И я, быв юношей упитанным доселе,Как сено, высох весь, и более не в теле:Неужто сей беде не хочешь ты помочь?Я верю: ты, Катрин, невестой быть не прочь!Гляди-ка на меня: вот я пляшу — ужелиПомыслишь ты, что я чувствительно тяжелеГусиного пера? А вот еще бросок —На пятку приземлюсь, коль скажешь — на носок;Ой, глянь на, Тениса! Аль посмотри на Кеса —Несчастные, пыхтят от собственного веса!А впрочем, пользы нет в пространной похвальбе —Я мыслю, разница и так видна тебе.Не беден я, узнай: из десяти детишекВ семье — лишь я живой, — Господь прибрал излишекВон — мельница, а там — канал, оттоль-дотольЗемлица вся моя, учитывать изволь;Сплошные клевера, — и надо всем господствоМое, одно мое, по праву первородства.А там, за пастбищем, за городьбою, детка,Есть роща у меня, ну прямо к ветке ветка,Все тянутся ко мне, — а я к тебе, к тебе,Так будь мне женушкой, подружкою в судьбе!»Вот поцелуй, щипок, объятий две минутки,Смутилась Трейнтье вся, стучит сердчишко в грудке,Ланиты — цвет небес ее в иные вечера:Разведрится? А ну польет, как из ведра?Ужели да и впрямь? — помыслит, взор туманя,И в робости шепнет: «Что скажет твой папаня?»Он чует: клюнуло! «Мы с батей заодно,Как виноградный сок и собственно вино.По вкусу ли тебе, ответь, удел марьяжный?»Ответом — поцелуй, не чересчур протяжный,Но недвусмысленный. Колечка сереброНа пальчик ей скользнет — ну вот, ну и добро;Черед — родителям не сохранять молчанья,А, встретясь, обсудить подробности венчанья;Жених к невесте мчит, и не жалеет сил.Ужели Александр от большего вкусил,Иль Цезарь, — нет, они при благородных женахЧетыре были суть предмета обнаженных;Он — ныне столь же наг: равняет всех судьба,На ложа брачные кладя, и во гроба.Теперь — он муж вдвойне, и холостые годыМнит смерти равными: жена — венец природы,Все спорится в руках хозяйки молодой:Начищен каждый чан, распределен удой,Заквашены сыры, порядок в маслобойне,За бережность во всем не можно быть спокойней,А также за барыш. Прирост везде такой,Что должно снедь везти на рынок городской,Сыр, яйца, молоко — назначены к продаже,Телегой правит он, она сидит с поклажей,Там будут торговать, вдвоем, хотя поврозь,Чтоб полных две мошны скорее набралось.Но, прежде чем к себе домой они отвалят,На горожан они ужо глаза напялят,Уж натаращатся, наскалятся ониНа Глупость Пышную столичной суетни!«Ян Говертсе, взгляни, дружок: на той фуфыреПожалуй, вздеты все сорта сокровищ в мире!Ишь, ухнуто деньжищ на ткань да на шитье!Камней — ну ровно блох в волосьях у нее!Пошло на кринолин, видать, полштуки тюля!Ужо бы телешом поставить нас, мамуля, —Нож нешто ножнами одними знаменит?Ты задницу покажь, а мой мужик сравнит.Ты шляпицу сыми, вольно кривляться дуре,Ты волосню свою пощупать дай в натуре,А то как с мельницы приперлась, вся в муке!Да нос еще кривой, да оспа на щеке —Конечно, не видать через вуаль, но сплетнямЯ верю: нет вреда в простом загаре летнем, —Но как не прятаться от Божьего лучаТой морде, что просить достойна кирпича?»«Эх, Трейнтье, — он в ответ, — в бабенках сердце слабо,Но тут что ни мужик, то — форменная баба!Вон в ту карету глянь: болван как в сундукеСидит, кичится тем, что голова в муке;Подумать бы ему, да к общему весельюНедопричесанной себя признать мамзелью;На воротник взгляни, на рубчики манжет —Подобной чепухи, клянусь, не видел свет.Ишь, кружева пустил на воротник сорочки!Нутро — всегда видать по внешней оболочке:Вот, скажем, Библия: смотри иль не смотриНа переплет, а суть — заведомо внутри.Гляди на плащ его: он ярко-рыж снаружи,И зелен — изнутри; возможно, что и хужеБывает, но теперь я знаю: все вранье,Мол, носят ангелы подобное тряпье —Побьюсь на жбан пивца! Ну, прямо ненормальный!На фалды только глянь, на передок крахмальный!На блестки разные! Тут хоть глаза прижмурь…Как пышно, Господи, цветет в столице дурь!Сквозь пену наших дней промчат они с разбега,Квадригой служит им добротная телега —Ну, чем не короли? Владыками судьбыНа мир глядят они: взирайте, мол, рабы,На нас, не чванных, но презрительно молчащих,Без пышной глупости свой век под солнцем длящих;Учитесь укрощать напыщенность свою:Что проку от нее у гроба на краю?Вот — суть важнейшая крестьянского урока,В изысках городских нет никакого прокаТому, плевать кому на блеск и внешний вид,И кто наставницей своей Природу чтит.Богаче нищего на свете ль быть возможней,Кто воду набирал пригоршнею порожней,Пил да помалкивал, со вкусом, не спеша, —И тот — кто в бочке жил — отрекся от ковша,Предмета лишнего, — другой урок ли сыщем,Такой, как мудрецу был подан вшивым нищим?В науках — прок большой, однако никогдаИм не затмить собой премудрости труда!»

Нищий

Он — ветвь неплодная; бродячая звезда;Кортомщик улицы; стервятник без гнезда;Чернец без клобука; архиерей без храма;Он нищей наготой почти затмил Адама;Последыш роскоши; ползучий паразит;О пище вопия, он просит и грозит;Нахлебник страждущих, мятущийся несыто;Беспанцирная желвь; безрогая улита;Обрубок прошлого; теплоподатель вшей;Безродный выродок, пинаемый взашейОт каждой лестницы; клочок зловонной шерсти;Жалчайший на земле отщипок жалкой персти;Скудельный черепок; беспламенная пещь;Укор для христиан; наивреднейший клещ;Гнилого гноища наибеднейший житель;Корзина черствых крох; гроша казнохранитель.

Лишь языком трудясь, промыслит он обед;Где бесполезна речь — он шрамом вопиет,Глаголает культей, увещевает палкой, —Чтоб сострадателю предстать руиной жалкойИ пусть бренчал Орфей на лире золотой, —Шарманкой пользуясь иль дудкою простой,Он львов поукрощать и днесь весьма не промах(Хоть львы — на медяках, ему в кошель несомых).Он вечно празднствует, и, статься бы могло,Я мог бы возлюбить такое ремесло.Зрит жизнь во церкви он, зрит смерть в градоначальне;Заемщика в миру не сыщется бахвальней,Чем он, сулящий рай за каждый медный грош;Он вспомнит о зиме, лишь станет невтерпеж,Когда уже кругом поляжет слой снежинок, —Ошметки собирать пойдет на бутный рынок;Он мерзнет на жаре и греется в мороз,И ни на что притом не сетует всерьез;Одежда есть — добро, а нет — так и не надо:Ползноя Богу он вернет, полснегопада;Он не завидует владетелям ничуть.И все же, Господи, его не позабудь!

Автопортрет живописателя назидательных картинок