Жизнь на общем языке - Татьяна Александровна Алюшина

тобой история, Клавуня. Высшие силы решили, что дружбы и родства душ с нас более чем достаточно.

– Да и аминь, – порадовалась этому обстоятельству Клава. – Слава богу, не будет поводов ругаться и расставаться из-за интимных разногласий, неудовлетворенности и недовольства.

И посмотрела на него в ожидании поддержки, и, увидев, какую мину скорчил при ее словах Васька, начала тихонько посмеиваться, а он, конечно, поддержал, сказал тут же какую-то ужасно смешную и уместную, прямо в точку, хохму. Клавдия начала ржать уже во весь голос, и через пять минут они хохотали как сумасшедшие, ничуть не смущаясь наготы друг друга и того, что продолжают валяться в постели.

Вот так они не состоялись как любовники, чему на самом деле оба были абсолютно честно, даже где-то несказанно, рады, испытав что-то вроде настоящего, внутреннего освобождения и облегчения.

Жили и учились себе дальше, став еще ближе и родней друг другу, чем были до этого сексуального эксперимента. Возможно, до него у каждого из них где-то там, подспудно, в подсознании, совершенно неосознанно возникал все-таки вопрос-любопытство: а как бы у них получился интим и какой бы могла быть их близость? И это нормально для молодых и здоровых людей. Ну вот, они удовлетворили свое тайное любопытство и теперь точно знали, что никакой телесной близости у них не может быть, и это знание освободило их обоих, сблизив еще сильней.

А через два месяца выяснилось, что проведенное ими исследование глубин взаимной сексуальности возымело неожиданное продолжение в виде обнаружившейся у Клавдии беременности.

Ничего обсуждать и выдумывать ни они, ни их родные-близкие не стали, потому что Вася спокойно, твердо и достаточно безапелляционно заявил:

– Мы поженимся. Ребенок – это святое, и у него должна быть нормальная, полноценная семья, мама и папа.

– И куча родни, – закончила за Васей фразу Клавдия.

И ничего так, никто особо не возражал. Да вообще никак не возражал – ни особо, ни изысканно или просто и даже ни намеком каким. И тогда, когда Клавдия с Васей, без всяких утаек и раскаяния, рассказали родным, как именно и почему получилось, что они неожиданно стали родителями, лишь Софья Михайловна с сомнением заметила:

– Так ведь можно и жизнь себе сломать, дети. Как вы собираетесь жить вместе и создавать семью, не имея близости?

– Не создавая из этого факта проблему, – объяснил «как» Василий.

– Ну попробуйте, – не выказала оптимизма бабушка.

Вася с Клавой поженились буднично и тихо: подали заявление в загс и всего лишь через неделю, в будний день, без всякой помпы, пришли после занятий в институте и просто расписались без свидетелей и шумихи. Отметили с родственниками Клавдии у них дома.

Скромно – просто немного более торжественный, чем обычно, домашний обед.

Они больше никогда, ни разу не пытались повторить попытку интимной близости, окончательно поняв: то, что они имеют, гораздо более драгоценно и важно, чем простой, незамысловатый, не самый шикарный и малорадостный секс, какой мог бы у них получиться.

К тому же ирония и сатира совершенно не совместимы с физической любовью и телесной близостью, а они то и дело смеялись да ржали, до близких смешливых слез у обоих, перекидывая друг другу, как мячик по полю, шутки, цитатки и подколки, мгновенно реагируя на любую подачу остроумным ответом.

На большом семейном сборе, на который специально из Тывы прибыли отец и дед Василия, было принято решение, что родители Клавдии, Юрий и Ольга, с братом ее Антошкой переселятся в новую квартиру, которую они давно собирались покупать, а тут вот и повод подоспел, вынуждая принимать окончательное решение по этому вопросу. К тому же небольшая фирма, одним из учредителей которой являлся Юрий Павлович, начала наконец приносить пусть не очень большую, но все-таки стабильную прибыль, и ипотеку они могли вполне спокойно себе потянуть.

На этом моменте обсуждения вмешался старший Донгак, дед Василия Чыргал-бай Увангурович, заявив, что они со стороны своего семейства и рода поучаствуют, оплатив половину первоначального взноса за ипотечную квартиру для сватов, раз их сын и внук входит в семью Алексеевых и будет жить с ними.

Так и постановили, с большим уважением и расположением друг к другу: Василий с Клавдией остаются жить с Софьей Михайловной и дедом Павлом, а родители с Антошкой переезжают в новую квартиру.

Ну и зажили.

Большинство молодых людей, вступая в самостоятельную взрослую жизнь, оказываются к ней совершенно не готовы, причем каждый в каком-то своем, отдельном случае: кто к материнству или отцовству, кто к серьезной работе и необходимости самому обеспечивать себя и близких, а кто к настоящей, а не игрушечной жизни и ответственности.

Вот именно – к настоящей жизни. Для Клавдии ничего особенно-то и не поменялось, кроме того, что родители стали жить отдельно, а вместо них рядом с ней образовался Вася. Она настолько не воспринимала перемены, произошедшие в ее социальном и семейном статусе, что еще долгое время пребывала в каком-то девичьем беспечном состоянии, словно для нее ничего и не изменилось. А вот Василий – совсем иное дело, он сразу же принял на себя всю полноту ответственности не только за себя, Клаву и их будущего ребенка, но с первого же дня и за Софью Михайловну и Павла Саввовича.

Через несколько месяцев произошел между Клавой и Васей разговор, который заставил Клавдию сильно призадуматься о своем новом статусе и тех переменах, что он принес в ее жизнь.

Были ли у Василия связи с другими женщинами или нет, неизвестно. Когда он находился в Москве, то ночевал только дома, никогда не пропадал в «неизвестность» хотя бы на пару часов и телефон не отключал, будучи в доступе постоянно. Мог, понятное дело, задержаться в институте, но у них с Клавдией была настолько сложная и насыщенная учеба и практика, что они порой оба возвращались домой только к ночи. С кем встречался и как проводил время Василий, когда уезжал домой в Тыву, только одному Василию и было известно.

Ну вот как-то раз Клавдия честно так, по-дружески, сунулась расспросить мужа об интимной стороне его мужской жизни, проявить, так сказать, искреннее участие и заботу, но получила в ответ довольно суровый словесный, что называется, отлуп.

– Клава, ты теперь моя жена, пусть и номинальная, и мать моего будущего ребенка, а я, насколько тебе известно, уважающий себя мужчина. И оскорблять тебя и унижать самого себя разговорами и обсуждением с тобой или с кем бы то ни было вообще моих мужских потребностей и левых заходов никогда не стану и никому не позволю. Никаких отношений ни с кем у меня