В тени трона - Василий Александрович Зубакин

Германии. О противнике необходимо знать все, включая его преданных друзей и, что не менее важно, коварных врагов. «Враг твоего врага – твой друг» – это проверено на практике.

Друга следует кормить лестью, а врага – деньгами. Чего нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги; это проверено на практике, и неоднократно. Нет, не случайно человечество на своем пути к познанию добра и зла пришло к введению денежной системы взамен примитивных меновых отношений. Деньги правят миром и являются основой существования человечества. А потому надо вкачать побольше денег в засидевшихся в Женеве и Цюрихе русских революционеров, чтобы они увеличили тиражи своих поганых газетенок и пропагандистских листков и наладили их бесперебойную доставку в закипающую Россию. В политической обстановке, складывающейся после устранения Распутина, это оперативная задача номер один.

Вот так и получилось, что полковник германской разведки Вальтер Николаи немало поспособствовал разогреву революционной ситуации в России. Проницательный полковник, надо отдать ему должное, действовал не вслепую: помимо обстоятельных сводок агентуры из Петербурга и Москвы, на стол Николаи легло шифрованное донесение тайного агента русских жандармов Гуго Бринта – по оперативному псевдониму Курт, – адресованное своему жандармскому куратору. Этот Гуго мог быть источником ценной информации, но подобрать к нему ключик было непросто. Осторожный и осмотрительный, он сильно отличался от своих коллег на европейском рынке всякого рода осведомителей, его профессионализм был выше всяких похвал, и подходы к нему были чрезвычайно узки и осложнены множеством препятствий. Но Николаи упорно двигался к цели и, лавируя меж преградами и рогатками на дороге, достиг результата. То была многоходовая операция с использованием кнута и пряника, денег и угроз; обнажить ее тайные пружины и открыть имена причастных к ней политических персонажей еще, как говорится, не пришло время – но оно не за горами.

В донесении Бринта излагалась реакция лидеров русских социал-демократов в эмиграции, в частности Владимира Ульянова-Ленина, на убийство Григория Распутина.

В Женеве, зажиточной, прекрасно приспособленной для комфортного проживания, район Каруж, расположенный чуть на отшибе от городского центра, богатством не блистал и ничем особым не выделялся. Здесь, по обе стороны от трамвайной линии, селились в недорогих съемных квартирах мелкие служащие, приехавшие из-за границы рабочие, студенты и политические эмигранты из Восточной Европы, по большей части из России. Свой неказистый район они называли с оттенком панибратства, подкрашивая русским фамильярным звучанием: «Каружка». Можно предположить с высокой долей вероятности, что на Каружке среди эмигрантов и студентов привольно паслись секретные осведомители служб безопасности России, Англии, Германии и самой нейтральной Швейцарии.

Жили-то русские политэмигранты на отшибе в Каружке, а встречаться для обмена революционными новостями и приятного времяпровождения предпочитали в буржуазном центре города, против входа в Женевский университет, в пивной «Ландольт». За кружкой-другой пива время текло незаметно, в оживленной беседе языки развязывались; революционная ситуация на родине назревала день ото дня, хотя до долгожданного накала, увы, было еще не близко. Убийство Распутина могло вызвать подвижку событий в Петербурге.

Слухачи Гуго Бринта не пропускали ни одной сходки русских социал-демократов в пивной «Ландольт»: подслушанные застольные толки беглых революционеров содержали зерна ценной оперативной информации и давали Курту богатую пищу для отчетов жандармскому начальству.

Свежий отчет, включавший пересказ разговора Ульянова с его соратниками, привлек внимание командира Отдельного корпуса жандармов генерал-лейтенанта князя Татищева. Агент Курт доносил, что Ульянов-Ленин радостно приветствовал убийство Распутина, увидев в нем долгожданный спусковой крючок, который приведет к политическому взрыву в России. Главная задача радикалов-большевиков – раздуть пацифистские настроения на фронте и в тылу, вывести Россию из войны и на плечах либеральных бесхребетных болтунов прийти к власти. Прекращение военных действий на востоке – в интересах Германии, следовательно, считал Ленин, «…мы должны искать союз с немцами; всем настоящим революционерам должно быть ясно, что ради конечной победы позволительно идти на соглашение хоть с самим дьяволом. Конец войны – это миллионы разбежавшихся кто куда вооруженных крестьян и рабочих; эти идейные дезертиры выступят на нашей стороне в гражданской войне, если в ней возникнет необходимость и мы ее объявим, и принесут нам победу. Только слепец не видит перспективы в таком развитии событий! Мы получили великий шанс, он у нас в кармане, и мы должны им воспользоваться. Оружие нам ни к чему, нам нужны деньги для расширения нашей работы в России. Первый шаг в этом направлении – сугубо конфиденциальный контакт с немецким Генштабом; мы теперь союзники». Конец цитаты.

Особенно многообещающей показалась Татищеву заключительная фраза агентурного донесения: Генштаб смертельного врага России оказался союзником беглого государственного преступника Ульянова-Ленина и послушной его воле разбойничьей горстки предателей-большевиков. Политическое руководство России в свое время не уделило должного внимания этой немногочисленной группе радикальных авантюристов, и вот теперь пришел час расплаты за недальновидность: в Берлине, несомненно, ухватятся за эту возможность насолить противнику в его собственном тылу. Работа секретного агента Курта превыше всяких похвал – с его донесением будет ознакомлен начальник Генштаба генерал Алексеев и сам Верховный главнокомандующий в Ставке. Пока не поздно, нужно засучить рукава и взяться за дело – зажать в тиски и обезвредить руководство большевистской банды в Женеве и Цюрихе.

Но было уже поздно: до Февральской революции оставался один месяц.

15

Февраль 1917-го

«Хлеб – царь стола, картошка – царица» – это присловье обрело на Руси законное звучание после открытия Колумбом Америки, откуда привезли вместе с золотом инков, табаком, кукурузой и картошку. Не сразу, но все-таки докумекали русские крестьяне на своих огородах, что в котелок пойдут клубни, что прячутся под землей, а не ботва с цветочками. Вот и стала картошка царицей стола.

В феврале 1917-го в Петербурге не стало царя стола – хлеба, а потом, в марте, и российского царя-самодержца не стало.

Без хлеба человеку не жизнь. А нет его – начинается возмущение в народе. Хлебный бунт – что может быть страшней и разрушительней! Человечество знакомо с хлебными бунтами с давних пор, когда государственная власть поняла, что в обмен на послушание надо дать народу хлеба и зрелищ. На том и держалась всякая власть. Если поставки хлеба истощались и прекращались, тут и зрелища не помогали: обстановка раскалялась донельзя, вспыхивали бунты, все шло вразнос.

В феврале в Петербурге не стало муки, остановили работу пекарни, народ понапрасну простаивал в бесконечных очередях у запертых хлебных лавок и расходился ни с чем. В очередях винили в подступающем голоде царя и изменницу-царицу. Всеобщая забастовка парализовала столицу. Начались народные бунты, публика ринулась громить винные лавки, магазины и казенные присутствия. Долой самодержавие! Даешь республику! Народный гнев, подогреваемый революционными агитаторами, переливался через край.

Николай не верил поступающим к нему тревожным, а то и паническим донесениям министров и жандармского начальства, раздраженно считая их преувеличением: «Монархии ничто не грозит! Казаки разгонят мятежников!» Но на поверку и преданные казаки