В тени трона - Василий Александрович Зубакин

окрашенной кровью воды. Вглядевшись, великий князь увидел глубоко внизу, на самом дне пропасти, распростертого на острых камнях, бессильно раскинувшего крылья мертвого двуглавого орла. Это было так страшно, что Михаил содрогнулся – и проснулся, открыл глаза.

13

Перед потопом

Разрастающееся Брасово, соединившееся и сросшееся с Локтем – с его уютным дворцом, с обширным ухоженным парком и добросердечными мужчинами и женщинами, было для Михаила и Наташи счастливым островом покоя в бушующем океане – вдалеке от войны, опасных дворцовых интриг и без тревожных мыслей о завтрашнем дне. Но и счастье не бесконечно, счастье хрупко и неустойчиво, как хрустальный бокал на тонкой высокой ножке: упадет – разобьется вдребезги.

Михаил выздоравливал и набирался сил медленно, но каждый чудесный день отдыха под семейным кровом среди милых людей приближал его отъезд: командование 2-м кавалерийским корпусом призывало его, и он, преданный долгу беззаветно, не собирался откладывать отъезд ни на один день. Наташа со слезами на глазах молила мужа упросить венценосного брата о переводе с линии фронта в Ставку или назначении на должность, более соответствующую династическому положению его высочества великого князя, чем командование фронтовым кавалерийским корпусом. Но мольбы ее были напрасны: Михаил считал для себя позорным уклоняться от смертельной опасности на войне. Кроме того, его решение больше ни о чем не просить царя было непоколебимым: он был уверен, что Ники оскорбительно откажет – хотя бы потому, что за каждым его решением, государственным или семейным, стоит ненавистница Аликс. И это, к несчастью, нарушало гармонию в Семье; даже вдовствующая императрица Мария Федоровна, разделявшая неприязнь, чтоб не сказать ненависть, Аликс к «этой нахалке» Наталье Сергеевне, отдалилась от царственной невестки и подумывала об отъезде из столицы в Киев с верным камер-казаком Тимофеем Ящиком и дюжиной самой необходимой челяди. И дело тут было не только в неприязни друг к другу двух женщин – жен ее сыновей, но, прежде прочего, в том, что Мария Федоровна чуяла шестым чувством приближение беды – губительного Потопа, от которого спасутся немногие. Это стало для нее очевидным после отъезда Ники из Петербурга в Ставку, куда Аликс подталкивала его ехать, а сама, оставшись полной хозяйкой во дворце взамен мужа, вообразила себя заодно и хозяйкой всей Земли Русской. Себя и своего «святого черта» – почти что двухметрового роста сибирского мужика Гришку Распутина в рубахе навыпуск и лаковых полусапожках, без своекорыстного совета которого теперь не принималось ни одно государственное решение. Потоп грозит России, кровавый потоп! Один Бог знает, что может стать преградой на его страшном пути.

Михаил от многих слышал о куражах Распутина – и от кузенов – великих князей, и от офицеров Туземной дивизии, да и от Натальи тоже. Однажды на фронте старец даже приснился ему в образе огромного черного лохматого кабана – страшного вепря с громадными клыками и трясущейся головой…

Чем дольше тянулась война, тем все больший разлад царил в столичных верхах. Открытое недовольство царицей все больше ложилось и на самого царя, чье присутствие в Ставке ничуть не изменило ход войны к лучшему. От аристократических сливок общества с их дерзкой критикой верховной власти ни на вершок не отставали уличные низы, пропитанные пропагандой зловредных революционных агитаторов – этих бесов и бесенят российской действительности. Простая публика, измотанная тяготами затянувшейся войны и разгневанная миллионными людскими потерями, была восприимчива к пропаганде бунтовщиков, обещавших легковерам златые горы назавтра же после свержения кровавой царской власти. Аликс во дворце и Николай в Ставке с усмешкой игнорировали донесения жандармских генералов о зреющей, как нарыв, угрозе бунта – они были уверены в мощи и преданности своей охраны, гвардии, казаков.

Прекрасная целительная передышка – с рыбалкой, охотой, чтением и вечерним музицированием – подошла к концу. Пришло время возвращаться на фронт. Ехать предстояло вначале в Петроград, там Михаила ждала завершающая медицинская консультация, а затем в Ставку для получения царских указаний и секретных инструкций от начальника Генштаба генерала Алексеева. Наташа решила ехать с мужем до столицы, а потом вместе с детьми в Гатчине дожидаться приезда мужа в отпуск на Пасху. Без Миши счастье в Брасове не могло быть полным, для по-настоящему безоблачной жизни необходимо его присутствие.

Столичные медицинские светила не спешили с обследованием, проведением заключительного консилиума и вынесением окончательного решения, и пребывание великого князя в Петрограде затягивалось; отъезд в Могилев без конца откладывался. Эта вынужденная задержка никого, казалось, не волновала, кроме самого выздоравливающего. В напряженном ожидании медицинского заключения Михаил с Натальей позволили себе немного развлечься – отправились в Мариинский императорский театр. Давали балет «Эрос» на музыку Чайковского, главную партию танцевала Кшесинская. Но задуманное развлечение вышло боком: по протоколу великому князю Михаилу Романову полагалось сидеть в царской ложе, а графине Брасовой вход туда был заказан. Великосветские зрители, заполнившие зал, узнали разделенных золоченой стенкой ложи царева брата и его жену, и пересудам и сплетням не было конца. Бесцеремонно разглядывая разъединенную супружескую пару, люди с удовольствием чесали языки, а гордая Наталья чувствовала себя оскорбленной и испытывала бессильную ярость. Как только действие закончилось и упал занавес, Михаил поднялся со своего кресла, стремительно вышел и присоединился к жене в ее соседней ложе. Но яд обиды отравил красивый вечер и ей, и ему; не задерживаясь ни минуту, они покинули театр и вернулись в Гатчину.

Жизнь в их гатчинском особняке стараниями рачительной хозяйки была налажена и приятна. Сам особняк, хотя и одноэтажный, с его внушительным штатом прислуги, напоминал великокняжеское жилище куда больше, чем локтовский деревянный дворец. После ремонта, проведенного на высоком уровне, с установкой всех технических новинок, под взыскательным контролем Натальи, дом на Николаевской удовлетворял самым строгим запросам. Но за его пределами требовательная хозяйка шикарного особняка под ироничными, а то и злыми взглядами разгуливающих по улицам особ (Гатчина – городок придворных и чиновников) становилась отверженной обществом женщиной. И великий князь никак не мог ее защитить, разве что увезти подальше от охочей до сплетен и злой на язык публики в тихое Брасово. А Наталье, непризнанной царской невестке, красивой, грациозной, в расцвете сил женщине, хотелось блистать в свете, в перекрестье восхищенных взоров кавалеров и дам, а не оскорбительных взглядов придворных недоброжелателей. Зато к находящемуся в опале великому князю стали проявлять повышенное внимание раздраженные промахами Николая думцы и настаивающие на незамедлительном проведении реформ лидеры оппозиционных общественных группировок. В Михаиле видели потенциального преемника брата. Николай Второй с его нескончаемой чехардой в кабинете министров, утратой реальной власти и военными неудачами выглядел в глазах радикалов политическим банкротом. Михаил на все намеки и подспудные предложения царских оппонентов отвечал однозначным отказом: он не желал России продолжения самовластной монархии, но любезное его сердцу конституционное правление должно быть одобрено народом, а не назначено сверху.