Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия - Андрей Рудалёв

нужен! А то мало ли…» – говорит шаргуновский Соков. Этот порядок – эманация космоса, противостояние хаосу и разладу. В этом разница подходов: человек вписан в развертывающуюся книгу реальности, это элемент узора в огромном орнаментальном полотне, у него есть свое особое место, свое задание, предназначение, которое он должен понять и реализовать, иначе весь строй постепенно может распасться, весь орнамент превратиться в бессмысленную мазню. В этом мистика Шаргунова, который видит за человеком его долг, его крест. Именно поэтому так важен ответ на вопрос: «Как меня зовут?» Иначе ты потеряешь себя, не обретешь свою миссию и вместо строя ты умножишь хаос вокруг себя.

В повести «Ура!» Сергей пишет, что «жизнь дана целиком, с самого рождения. Отсюда возможность заглянуть вперед, узнать будущее». И в рождении, детстве – квинтэссенция будущности.

Поэтому так и важен для него образ детства, все мельчайшие воспоминания, детали оттуда. В них отгадки, ключи тайн. Там содержится чистое «я» в развитии, становлении. Детство – то зеркало, которое можно поднести к себе настоящему, взрослому. В детстве содержится квинтэссенция, мистический смысл настоящего и будущего. Детство – зерно, которое дальше будет прорастать, во многом обуславливая все последующие процессы. Но эта детерминация свободна – ты можешь потерять связь, забыть, лишиться зеркала, через которое мог бы воспринимать себя, мог бы стать одиноким. Детство постоянно идет параллельно настоящему развитию событий, это твой двойник, это подтекст жизни, его фундамент, который далеко не завершен и не перечеркнут временем. В нем есть промыслительное. Это чародейство, через него можно узреть мистические просветы. Понять истинный смысл настоящего, который постоянно ускользает.

Сергей пытается вспомнить, нащупать моменты мистического чувства, видения, связанные с детством. Такой он приводит в повести «Ура!», когда на войне погиб его дед, а отец «вдруг зарыдал, бросился к матери на кухню. “Что, что такое?” – “Папку убили, папку убили!” – кричал… Был больно бит, но, заходясь в отчаянном плаче, повторял: “А я же не виноват! Папку убили!”».

Дети «эстетичны, видят мир, как цветную летнюю кинопленку», пишет Сергей в эссе «ААП!» В повести «Ура!» он говорит о своей цели: «вновь увидеть мир надежным и ясным – закрыть глаза, протереть глаза, вернуть детское чувственное восприятие жизни». Побывав в Чечне, он пишет, что «эта земля населена детьми» и «дети здесь главное». Нохчи – «дети Ноя».

Для Сергея важен образ отрока Варфоломея, который через чудесное преображение, научение грамоте, а после через подвижнические труды стал святым Сергием Радонежским. Образ этого святого в свое время ему подарила Анастасия Ивановна Цветаева. Момент этого перерождения он и пытается ухватить.

В картине мира Шаргунова детство противоположно, но в то же время родственно смерти – всё это квинтэссенция жизни. Тема смерти – одна из основных у Шаргунова, она неизменно присутствует в его текстах, будучи связана с этим самым перерождением.

Это сильнейшее впечатление Андрея Худякова – героя повести «Как меня зовут?» – от увиденного мертвого тела в гробу во время отпевания в храме: «Черная кусачая дыра, над которой вьется дымок. Умиравшая желала кусаться, так понял». Этот труп отпечатался в памяти, при воспоминании он «наплывал, кусался» (собаки, которые набросились на героя в повести «Вась-Вась»). «Помешанный на смерти, он искал любви», – пишет автор о Худякове. Тот же Худяков в своем дневнике задается вопросом: «А если я возьму и напишу книгу о смерти, о сути суеты…» И через абзац приходит к выводу, что никого не жалко и нельзя жалеть, ведь смерть не пожалеет.

Важнейшая для Шаргунова дата – 1993 год – время похорон и рождения нового. Год окончательного прощания с прежней страной и установление новых порядков. Это касается и его самого. Автор рассказывает, как юную Таню Брянцеву, героиню романа «1993», посетил «вирус смерти». Мысль о ней стала ее преследовать, она думала о ней, «засыпая и просыпаясь, потому что со смертью ассоциировалась крапинка» на потолке.

В романе «Птичий грипп» главный герой рассуждает о членах лимоновской Национал-большевистской партии, как о последних идеалистах (в повести «Как меня зовут?» аббревиатура НБП расшифровывается как «Ненавижу Большую Политику». На этой ниве подвязался двоюродный брат героя из Екатеринбурга Игорь – один из тех самых русских мальчиков, ставших предметом пристального наблюдения автора). Они не забывают в отличие от многих, что «смерть правит миром», и хотят «высечь искру безумную между смертью и любовью» и запустить вечный двигатель сопротивления. Любовь – главный антипод смерти. Сергей знает, что «смертию смерть поправ» возможно только через силу любви.

Важно еще и то, что сама «Россия – территория между жизнью и смертью, волшебная земля, место смыслов и необычайных свобод», как сказал Сергей в интервью «Книжной витрине». Эта «волшебная земля» наполняет его светом и витальными силами: «Родина радует всегда. Радуют родные люди. При любой исторической погоде. Жить здесь – кайф. Особенно на фоне того, что факт человеческой жизни, просто существования на белом свете – награда это или наказание – до конца осмыслить не суждено никому».

Россия – свет миру. Через этот свет и рождается жизнеутверждающая философия Сергея. В интервью изданию «На Невском» (http://shargunov.com/intervyu/sergey-shargunov-hotelos-postroit-gorod.html) Сергей проговорил: «О глобальном контексте глубоко задумывался еще Достоевский, призывавший писателя к “всемирной отзывчивости”. Думаю, русскому человеку – в его лучших проявлениях – эта отзывчивость всегда была свойственна, поэтому Россию называли “светом миру”. “Спасись сам – и тысячи вокруг спасутся”, – говорил святой Серафим Саровский. То есть озаботься Байкалом, накорми голодных, собери беспризорников, дай квартиры молодоженам, усиль “фактор культуры” на ТВ – начни с себя, Россия». Это позиция жизни, а есть другая – смерти. Анна из мамлеевских «Шатунов» выводила: «Какое наслаждение считать себя не просто центром мира, но и единственно существующим. А всего остального нет. Тень. И даже не тень… А как бы нет». Шаргуновская формула другая: узнать себя, вести внутреннюю брань ради мира, в какой-то мере стать светом для него.

Начало пути

С чего всё начиналось? Со стихотворения, сочиненного в четыре года. С того, что в шесть лет стал делать книгу, о которой пишет в «Книге без фотографий». В этом возрасте его манила запретность, ведь у отца был подпольный типографский станок, а ему самому часто в руки попадали книги, отпечатанные на принтере. В своей первой книге шестилетний Сергей рисовал пострадавших за годы советской власти священников, рисунки сопровождал детскими каракулями. Цензура в лице родителей изъяла эту первую книгу, которая была сожжена. После этого он сам ушел в подполье и «продолжал рисовать и писать протестные памфлеты и запретные жития».

Лет с четырнадцати стали копиться рассказы.