Рок-звезда - Б. Б. Истон

меня, мои веки изнутри засветились ярко-розовым светом. Как будто я зажглась, а мои кости превратились в неоновые трубки.

Я вскочила, игнорируя опасность того, что черное зеркало внизу поглотит меня, сделай я один неверный шаг, и забралась на колени моего прекрасного мальчика-наоборот.

Я верила, что он удержит меня, а он верил, что я не брошу его.

Мы целовались медленно и глубоко, как будто за нами не было ничего, а перед нами – целая вечность. Но Ганс не был таким уж терпеливым. Держа меня одной рукой за талию, он начал где-то шарить второй. Он расстегнул мою куртку, всю покрытую наклейками с панк-рок-группами, которые я больше не слушала, и сдернул хлопковый покров с моих плеч. Я вытащила руки из рукавов, одну за другой, и только ахнула, когда порыв ветра надул ее, как парус, и унес вдаль. Пуф-ф. Вся моя прежняя жизнь, моя школьная личность, мой облик… ушли в небытие.

И я не жалела ни секунды.

Когда холодный ночной воздух окутал мою кожу в веснушках, я задрожала, но Ганс тут же согрел меня своим горячим дыханием. Он покрывал поцелуями каждое пятнышко, а его рука продолжала свой путь. Пальцы скользнули под бретельки лифчика и маечки и стянули их вниз, сперва с левого, потом с правого плеча. Я откинула голову, а Ганс целовал мне ключицы. Мои глаза нашли в небе самое яркое пятнышко, и я улыбнулась, поняв, что оно движется.

«Первая звезда, что видишь, может ею не быть».

Лифчик под собственным весом сполз мне на талию, и соски немедленно отвердели под тонкой тканью маечки. Блуждающая рука Ганса тут же воспользовалась этим, накрыв их сквозь ткань, а мои бедра, прекратив борьбу, начали ерзать по нему кругами.

– Слушай, – снова сказал он, возвращая руку мне на спину.

Держа меня обеими руками, он откинул меня назад и начал целовать от шеи вниз. Я напряглась, зажмурив глаза и вцепившись в его свитер, но, почувствовав на своем соске теплые, влажные губы, сдалась и расслабилась. Открыв глаза, я смотрела на летящий спутник и слушала, как Джим Эдкинс пел о ночной езде и любви под лунным светом.

Казалось, вся вселенная, сговорившись, специально подстроила этот момент. Небо разогнало облака и добавило блеска звездам, чтобы сманить Ганса с дороги. Джимми нашептал нам в уши, что надо послушаться этого порыва. А все боги остановили движение по плотине, чтобы никто не помешал нам выполнять указания.

Я встала на ноги и поглядела в глаза своей родственной душе. Наши руки одновременно схватились за пряжки ремней друг друга. Мы двигались точно в унисон, как будто музыка была нашим кукловодом, а звезды в воде под нами – нашей аудиторией. Нагнувшись вперед, я поцеловала Ганса, наши языки сплелись в скользящей синхронности, и мы расстегнули джинсы друг на друге. Я стянула свои ниже задницы, а Ганс просто выпустил себя наружу. Не прерывая поцелуй, я повернулась к отраженному небу и только ахнула, когда Ганс, обеими руками раздвинув мне ноги, до упора насадил меня на себя, наполняя сантиметр за сантиметром эйфорией.

Когда мы наконец соединились воедино этим единственным известным нам способом, Ганс обхватил меня за талию своими сильными, теплыми руками, опустил подбородок мне на плечо и вздохнул. Ветерок холодил мои открытые места, где были его губы, отчего мои соски снова напряглись под тонкой тканью. Я вращала бедрами, отзываясь тихим постаныванием на фрикции внутри меня. Шум воды и ветра подхватывал мои стоны и уносил прочь: «Тут необязательно быть тихой», – говорили они.

Я сильнее крутанула бедрами, чувствуя себя смелее, и скользнула руками вниз, к коленям Ганса.

– М-м-м-м, – замычала я, ощущая вибрацию во всем теле.

– Черт, – прорычал Ганс, делая рывки бедрами.

– М-м-м-м-м-м, – замычала я громче и повернула голову, чтобы поцеловать его прекрасное лицо.

Втянув мой язык, Ганс вонзился в меня еще сильнее.

Я заскулила так громко, как хотела, и начала подаваться к нему, прижимаясь теснее с каждым рывком.

– Господи, я так люблю тебя, – прорычал Ганс, скользя рукой по моему животу к промежности.

– Я тоже тебя люблю, – пропела я, обхватывая левой рукой его затылок, – сильно-сильно.

При этих словах я почувствовала, как Ганс напрягся и замер внутри меня. Мои глаза захлопнулись, и сердце застыло, его руки на моей талии сжались, он ворвался в меня снизу, а его пальцы прижались к моему клитору. Мы кончили вместе, поврозь и снова вместе, в таком ярко-розовом взрыве, что его, должно быть, было видно из космоса. Наши молекулы смешались в воздухе, а когда они снова опустились на землю, мы с Гансом изменились навсегда.

Но эти изменения были не к лучшему.

19

Когда взрослые велят тебе держаться подальше от наркотиков и всячески нудят о том, как они разрушат твою жизнь, они, конечно, правы. Но они ничего не говорят о том, как именно они разрушат твою жизнь. Ты можешь предположить, что ты потеряешь работу и, может, попадешь в тюрьму за проституцию или распространение. Но правда в том, что наркотики разрушат твою жизнь гораздо, гораздо более тонким способом. Они украдут у тебя радость. Потому что, когда ты единожды испытаешь отчаянную, уязвимую, обнажающую душу подростковую любовь, во много раз усиленную экстази, вся остальная жизнь будет казаться лишь бледной тенью этого ощущения. Самые счастливые моменты никогда не будут такими же эйфоричными, а самые мрачные дни покажутся еще мрачнее по сравнению с этим химическим восторгом.

После той блаженной ночи на Бадфордской плотине Ганс как-то притих. Стал сонным. Очень занятым. Я спросила, в чем дело, но он сказал, что это «понедельничная хандра».

Когда я спросила, что это значит, он раздраженно объяснил, что это: «Когда ты после экстази чувствуешь себя дерьмом, потому что прошлой ночью сжег весь свой серотонин, и ничего не осталось».

Ну ладно. В этом был смысл. Тебе приходится пережить такое, и у этого должна быть своя цена. Я тоже чувствовала себя усталой.

Но настроение Ганса так и не исправилось.

Когда в понедельник я уходила учиться, он еще спал. Когда я вечером вернулась с работы, он все еще был притихшим. И едва дотронулся до спагетти, которые я сделала на ужин во вторник. Закрыв нетронутую тарелку пленкой, я поставила ее в холодильник рядом с тарелкой с прошлого вечера. Я начала волноваться, может, наркотики причинили Гансу какой-то непоправимый вред? Ведь мне уже стало лучше, почему же ему – нет?

Я получила ответ, когда начала разбирать почту, которую Ганс бросил на столе. Выбрав все хозяйственные счета, я отложила их в сторону, чтобы оплатить как можно скорее, потому что месяц уже подходил к концу.

«Месяц подходил к концу».

Пока Ганс сидел в одиночестве на террасе, куря и глядя на озеро, я