Совьетика - Ирина Маленко

Самолет выкатился на взлетную полосу. Я не слышала привычного инструктажа стюардессы. Что теперь будет, как я смогу работать с ним вместе после всего, что было? Жить с ним под одной крышей? Ну вот, пожалуйста! Я разозлилась на себя даже за то, что подумала об этом.

Первые полчаса полета мы молчали и не смотрели друг на друга.

Я решила не говорить с ним первой. Наконец Ойшин не выдержал и наклонившись ко мне, тихо сказал:

– Ну, здравствуй! Как жизнь? Дети как?

– Хорошо, спасибо. А что тебе, собственно, за дело до моих детей?

– Да ничего, – посмотрел Ойшин на меня удивленно, – Просто когда ты пропала, я спросил у нашего общего друга, что с тобой случилось. Он сказал мне, что ты ждешь ребенка. Я спросил, а от кого. А он ничего не ответил, но как-то странно на меня посмотрел…

Странно? Ну конечно, ведь Дермот же решил, что…

Мне стало смешно до коликов в животе, и раздражение мое незаметно растворилось.

– Дело было не в детях, а в том, что изменилась обстановка. И в том, что то, чем мы тогда с тобой занимались, вам все равно уже было не нужно. И я это к тому времени уже поняла.

Ойшин тихонько толкнул меня плечом, чтобы я не сказала лишнего. А я и не собиралась говорить лишнее.

– Об этом мы потом с тобой поговорим, ладно? -прошептал он сквозь зубы. Я только пожала плечами – сам завел этот разговор. Хочешь – поговорим, не хочешь – не будем говорить. Мне от тебя скрывать нечего.

А тем временем по левую руку от меня разыгрывалась маленькая человеческая драма.

Кубинцу понравилась его хорошенькая соседка- белокурая Жози из какого-нибудь Дорсета, и он, естественно, по-кубински пытался забросать ее комплиментами. Боже упаси, он вовсе не приставал к ней – он просто оказывал ей знаки внимания. Но на непонятном ей испанском языке. А еще у него с трудом поворачивался язык из-за церебрального паралича – и именно это, по-моему, напугало ее больше всего. Жози смотрела на него почти с какой-то гадливостью и незаметно пыталась от него отодвинуться.

Когда я увидела, как эта хорошенькая дурочка реагирует на спортсмена-инвалида – красивого темнокожего парня, на которого заглядывались бы девушки всех времен и народов, если бы он не сидел в инвалидской коляске и не говорил бы с таким большим напряжением, я вспомнила СИРЕН, вспомнила танцующих кубинских докторов -и у меня сжалось сердце. Маленькая, глупая английская мерзавка!

– Давайте поменяемся с Вами местами!- предложила ей я. Она обрадовалась так, словно я явилась на белом коне спасти ее от ужасов преисподней:

– Ой, правда? Вы уверены? Спасибо, огромное Вам спасибо!

Пустая глупышка.

– Чего это она? – недоуменно сказал кубинец мне, когда я села с ним рядом. – Ничего не сказал же чике , кроме того, что она красивая…

Я махнула рукой:

– Лос инглесес … – мол, что с них взять…

Понять его и вправду было нелегко. Тем более с моим мизерным знанием испанского. Но я старалась. И парень начал расцветать на глазах. Когда мы пролетали над Саянами, и мне вспомнилось наше советское одноименное ситро, он уже читал мне наизусть какие-то революционные поэмы и цитировал Че, Камило и Хосе Марти. А потом мы с ним хором пели «Катюшу» и «Гимн 26 июля». Один из его товарищей по команде, проходивший мимо нас, увидел, как мы поем, подмигнул моему кубинскому соседу и протяжно, с одобрительным выражением сказал ему:

– Mа-а-аchо !

А Ойшин, оказавшись по соседству с англичанкой, совсем прокис, закрыл глаза и притворился спящим…

…– Женя, мы только еще начинаем работать, а ты уже чуть было себя не выдала!- сказал он мне , когда через долгие 12 часов мы пересели в Париже в самолет на Лиссабон.

– Это еще почему? До Кюрасао нам еще лететь и лететь.

– Никогда нельзя быть чересчур осторожным. А ты проявляешь такой интерес к кубинцам.

– Это не интерес, это человеческое участие, понимаешь ты, Железный Дровосек? – рассердилась я, – Ты что, не видел, как эта маленькая поганка чуть не довела парня до слез? Знаешь, как важно для инвалида чувствовать, что к нему относятся как к любому обыкновенному человеку?

– Знаю, – неожиданно резко оборвал меня Ойшин. И уже мягче добавил – Удивляюсь я на тебя, Женя. Никогда еще не сталкивался в жизни в подобным идеализмом. Только в книжках. Революционер должен быть практичным.

– То-то вы добились больших успехов на революционном поприще со своей практичностью, – не удержалась я, – Особенно в Полеглассе и в Твинбруке . Ну просто авангард мирового революционного движения. Еще немножко – и оттуда все население разбежится.

– Я тебе сейчас объясню…

– Не надо мне ничего объяснять. Не учите меня жить, парниша. А если я вас не устраиваю, то надо было послать с тобой пару-тройку ваших «восходящих звезд»…

– Ш-ш-ш… – он схватил меня за руку.

Я была так возмущена, что вырвала ее у него.

– Вот чудачка! Ну, не обижайся так, но при нашей работе надо сдерживать себя…

– А я и сдерживаю. Иначе ты бы уже давно вылетел через иллюминатор!

Ри Ран нашел бы, что на это ответить. Но Ойшин только молча побагровел и отвернулся. «Зануда!»- подумала я. – «И он еще мне когда-то так нравился!»

Всю оставшуюся дорогу до Лиссабона мы не разговаривали. Хорошенькое начало для совместной работы, что и говорить!

Наверно, мне надо было промолчать. Иногда кажется, что женщина всегда обязана молчать – и что в этом залог успеха любых ее отношений с противоположным полом, от деловых до дружеских и уж тем более до личных. Но нет, это не так – ведь с Ри Раном я могла говорить обо всем на свете, не опасаясь его реакции…Самое замечательное, что с ним можно было спокойно говорить даже об очень возвышенных вещах – без боязни натолкнуться в ответ на цинизм и непонимание. Ри Ран, Ри Ран, где ты сейчас? Когда я тебя теперь увижу?…

Когда мы прилетели в Лиссабон, уже смеркалось. Было еще совсем тепло, хотя осень уже перевалила за середину. Португальский язык, раздававшийся вокруг нас, здорово напомнил мне папиаменто. Многое было мне понятно, хотя португальский я никогда специально не учила.

Багажа ни у меня, ни у Ойшина с собой почти не было. Мы спокойно прошли через паспортный контоль, таможню и, выйдя наружу, вопросительно уставились друг на друга. Я не выдержала первой:

– А дальше что?

– А дальше мы берем напрокат машину и едем в Кашкаиш. У тебя водительские права с собой?

– А раньше ты спросить не мог?

– Что, значит, нету?

– Есть. Но я не водила машину уже давно. И меня учили ездить по другой стороне дороги! А ты сесть за руль случайно не желаешь?

Ойшин замялся:

– А у меня нет прав. И никогда не было.

– Великолепно.

Мы постояли еще несколько минут в раздумьи, что же теперь делать.

– Ну ладно, – сказала я, видя, что дело не двигается с мертвой точки, – Так уж и быть. Я попробую, но если что-нибудь случится…

– А ты потихонечку. Я вообще не любитель быстрой езды, – посоветовал мне отважный совершитель побегов из британских тюрем.

На этот раз я вовремя прикусила язык.

Когда нас спросили, какую машину мы хотим взять напрокат, я только пожала плечами. Да какую угодно! Лишь бы она не сломалась по дороге. Это в детстве так безумно хочется сидеть в трамвае именно на красном сиденьи и непременно чтобы у окна. Помню, как я дулась тогда на взрослых;которые этого не понимали. У многих этот рецидив детства, видимо, сохраняется как хроническое заболевание – и когда они подрастают, оно выражается в новых формах: подавай им непременно «тачку» только определенной марки и модели, а то начнут пускать пузыри и сучить ножками.

– Только ты не отвлекай меня разговорами, – предупредила я Ойшина- А то я за себя не отвечаю. Лучше смотри по карте, куда нам надо, и говори мне. Будешь моим штурманом.

Ойшин молча кивнул.

Эти 20 с небольшим километров до Кашкаиша мы ехали, наверно, чуть ли не час! Мне было очень неудобно, но, к счастью, некогда особенно глубоко об этом задумываться, потому что дорога казалась мне такой извилистой, что у меня время от времени темнело в глазах.

– Во всем негативном есть что-то позитивное, – уговаривала я себя вслух, – Ведь на Кюрасао тоже наверняка придется водить машину, там на общественном транспорте далеко не уедешь! Так что надо привыкать.

Ойшин посмотрел на меня с удивлением – он ведь никогда еще не видел меня беседующей саму с собой. А я делаю это частенько – привыкла еще за время брака с Сонни, когда меня все равно некому было выслушивать.

Когда мы добрались до отеля в Кашкаише, как назло, в номере оказалась только одна кровать. Это было уже слишком!

– Я на полу посплю!- сразу густо покраснел Ойшин.

Ничего другого я и не ожидала. Каков, однако, гусь, а? Неужели он думает, что он меня еще интересует? Здесь тебе не Корея, циновками для тебя не запаслись!

– Спина будет болеть,- сердито буркнула я. -Можно же и одетыми спать, между прочим. И вообще, не бойся, не трону я тебя! Но если хочешь заработать радикулит, это твое дело.