Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Павел Георгиевич говорил весёлым голосом, раздвигая губы в улыбке, но глаза у него были злые-презлые. Отец взирал на него с полнейшим благодушием, но я заметил, как у его высочества багровеет затылок, а это ничего хорошего не сулило.

Ксении Георгиевны к этому времени за столом уже не было — она удалилась, сославшись на лёгкую мигрень.

— Это из-за того, что она приехала? — всё так же улыбаясь и глядя на англичан, спросил Павел Георгиевич. — Ты пойдёшь к ней в «Лоскутную»?

— Не твоё дело, Полли. — Георгий Александрович зачмокал губами, раскуривая сигару. — Ты идёшь в оперу.

— Нет! — воскликнул Павел Георгиевич, и так громко, что англичане даже вздрогнули.

Эндлунг немедленно зачастил по-английски. Георгий Александрович засмеялся, что-то такое присовокупил, а затем, отечески накрыв руку сына своей огромной мясистой ладонью, пророкотал:

— Или в оперу, или во Владивосток. И я не шучу.

— Хоть во Владивосток, хоть к черту! — сладчайшим голосом ответил Павел Георгиевич и любовно накрыл руку батюшки своей, так что со стороны эта семейная сцена, верно, смотрелась просто умилительно. — А в оперу иди сам.

Угроза насчёт Владивостока в Семье звучала довольно часто. Всякий раз, когда Павел Георгиевич попадал в историю или каким-либо иным образом вызывал родительское неудовольствие, Георгий Александрович грозился отправить его своей генерал-адмиральской властью в Тихоокеанскую эскадру — послужить отчизне и остепениться. Однако до сих пор как-то обходилось.

Дальше говорили уже исключительно по-английски, но мои мысли теперь приняли совсем другое направление.

У меня появилась идея.

Дело в том, что смысл перепалки между их высочествами, вряд ли понятный даже и человеку, знающему по-русски, был мне совершенно ясен.

Приехала Изабелла Фелициановна Снежневская и остановилась в гостинице «Лоскутная».

Вот кто мне поможет!

Госпожа Снежневская — умнейшая из женщин, каких я встречал в своей жизни, а ведь мне доводилось видеть и императриц, и великосветских львиц, и правящих королев.

История Изабеллы Фелициановны настолько причудлива и невероятна, что, пожалуй, и во всей мировой истории не сыщешь. Возможно, какая-нибудь мадам Ментенон или маркиза Помпадур в зените своей славы и достигали большего могущества, но вряд ли их положение при августейшем доме было прочнее. Госпожа Снежневская, будучи, как я уже сказал, умнейшей из женщин, совершила поистине великое открытие на фаворитском поприще: она завела роман не с монархом или великим князем, которые, увы, смертны или непостоянны, а с монархией — вечной и бессмертной. В свои двадцать восемь лет Изабелла Фелициановна заслужила прозвище «коронной регалии», да она и в самом деле похожа на драгоценное украшение из императорской Бриллиантовой Комнаты: миниатюрная, хрупкая, неописуемо изящная, с хрустальным голоском, золотыми волосами, сапфировыми глазами.

Маленькую танцовщицу, самую юную и самую талантливую во всех балетных труппах Петербурга, приметил ещё покойный государь. Отдав дань прелестям этой ундины, его величество разглядел в Изабелле Фелициановне нечто большее, чем просто очарование красоты и свежести — ум, такт и задатки верной союзницы престола.

Как человек государственного ума и примерный семьянин, государь не позволил себе чересчур увлечься волшебной дебютанткой, а поступил мудро (хоть, надо полагать, и не без сожалений) — доверил попечению госпожи Снежневской цесаревича, внушавшего августейшему родителю опасения своей чрезмерной набожностью и некоторой неотёсанностью.

Изабелла Фелициановна храбро перенесла разлуку с его величеством и отнеслась к важной государственной миссии со всей подобающей ответственностью, так что вскоре наследник заметно переменился в лучшую сторону и даже совершил некоторые (впрочем, умеренные и нескандальные) безумства, чем окончательно успокоил своего венценосного отца.

В благодарность госпожа Снежневская получила чудесное палаццо на Большой Дворянской, партии в Мариинском театре на собственный выбор, а главное — особенное, даже исключительное положение в придворной сфере, которому завидовали очень-очень многие. Однако держалась она при этом скромно, своим влиянием не абюзировала и — что уже почти невероятно — серьёзных врагов не нажила. Из верных источников было известно, что влюблённый цесаревич предлагал красавице тайный брак, однако она благоразумно отказалась, а когда между наследником и принцессой Алисой наметилась нежная дружба, отошла в тень и в ходе трогательной сцены прощания с «милым Ники» благословила этот союз. Этот поступок впоследствии замечательно себя оправдал, поскольку новая царица оценила его по достоинству и — ещё одно небывалое явление — стала оказывать бывшей сопернице явное благоволение. В особенности после того, как Изабелла Фелициановна, выдержав приличную горестную паузу, вверила своё нежное сердце Георгию Александровичу. Откровенно говоря, думаю, что от этой перемены госпожа Снежневская во всех смыслах не проиграла, а выиграла. Георгий Александрович — видный мужчина, истинно щедрая душа, да и характером несказанно приятней племянника.

О, Изабелла Фелициановна — сама мудрость. Ей можно рассказать обо всем. Она понимает, что такое тайны августейшей семьи, ибо и сама является их хранительницей. Снежневская изобретёт что-нибудь особенное, до чего не додумаются ни изворотливый полковник Карнович, ни грозный Кирилл Александрович, ни даже сам хитроумный господин Фандорин.

Госпожа Снежневская заняла в «Лоскутной» целое крыло, что уже само по себе свидетельствовало о полуцарственном статусе этой удивительной женщины — ведь сейчас, в разгар коронационных торжеств, даже самый обыкновенный гостиничный номер стоил впятеро против всегдашнего, да ещё и не найдёшь.

В прихожей апартамента «люкс» стояло множество корзин с цветами, а откуда-то из анфилады комнат доносился приглушённый звук рояля. Я передал горничной записку, и игра почти сразу же прекратилась. Ещё через минуту ко мне вышла сама Изабелла Фелициановна. Она была в лёгком шёлковом платье сочно-розового цвета, какой вряд ли могла бы себе позволить любая другая блондинка, но Снежневская в таком наряде выглядела не вульгарной, а божественной, другого слова не подберу. Я вновь поразился её светлой, фарфоровой красоте — того драгоценнейшего, очень редко встречающегося типа, когда при виде, казалось бы, уже хорошо знакомого лица всякий раз захватывает дух и берет оторопь.

— Афанасий! — улыбнулась она, глядя на меня снизу вверх, но при этом каким-то чудом умудряясь держаться так, будто стоит не на земле, а на пьедестале. — Здравствуйте, дружок. Что-нибудь от Джорджи?

— Нет, — с низким поклоном ответил я. — У меня секретное дело государственной важности.

Умница, она не задала мне ни единого вопроса. Знала, что Афанасий Зюкин зря подобными фразами бросаться не станет. На миг озабоченно сдвинула брови и поманила меня своей маленькой ручкой.

Я проследовал за ней через несколько сообщающихся комнат в будуар. Прикрыв дверь, Изабелла Фелициановна опустилась на постель, мне жестом велела сесть в кресло и сказала одно-единственное слово:

— Говорите.

Я изложил ей суть дела, не утаив ничего. Рассказ получился длинным, потому что событий за последние дни произошло много, но короче, чем можно было бы ожидать, ибо Снежневская не ахала, не хваталась за сердце и ни разу меня не перебила — только всё быстрее перебирала изящными пальчиками гипюровый воротник.

— Михаил Георгиевич в смертельной опасности, да и над всем домом Романовых нависла страшная угроза, — так закончил я свою пространную речь, хотя мог бы обойтись и без драматизма, потому что слушательница и так отлично всё поняла.

Долго, очень долго Изабелла Фелициановна молчала. Никогда ещё я не видел на её кукольном личике такого волнения, даже когда, по заданию Георгия Александровича, забирал у неё письма цесаревича.

Не выдержав паузы, я спросил:

— Скажите, есть ли какой-нибудь выход?

Она грустно, и, как показалось, с участием подняла на меня ярко-синие глаза. Но голос её был твёрд:

— Есть. Только один. Пожертвовать меньшим ради большего.

— «Меньшее» — это его высочество? — уточнил я и самым постыдным образом всхлипнул.

— Да. И, уверяю вас, Афанасий, такое решение уже принято, хотя вслух о нем никто не говорит. Побрякушки из coffret — ладно, но «Орлова» этому доктору Линду никто не отдаст. Ни за что на свете. Ваш Фандорин — ловкий человек. Идея с «прокатом» гениальна. Дотянуть до коронации, а потом уже будет все равно.

— Но… Но это чудовищно! — не выдержал.

— Да, с обычной человеческой точки зрения это чудовищно. — Она ласково дотронулась до моего плеча. — Ни вы, ни я так со своими детьми не поступили бы. Ах да, у вас же, кажется, нет детей? — Снежневская вздохнула и проговорила своим чистым, звонким голоском то, о чем я и сам задумывался не раз. — Быть рождённым в царствующем доме — особая судьба. Дающая небывалые привилегии, но и требующая готовности к небывалым жертвам. Позорный скандал во время коронации недопустим. Ни при каких обстоятельствах. Отдавать преступникам одну из главных регалий империи тем более недопустимо. А вот пожертвовать жизнью одного из восемнадцати великих князей очень даже допустимо. Это, конечно, понимает и Джорджи. Что такое четырехлетний мальчик рядом с судьбой целой династии?