За точкой невозврата - Александр Борисович Михайловский

пропаганды. Но только нас пропагандировать не надо. Нам, тут присутствующим, хорошо известно, как ведет себя немец на польской земле, как уничтожает не только коммунистических активистов и евреев, но и учителей, и ксендзов с монахами. «Одна четверть польской нации будет онемечена, – вещали идеологи гитлеровской расовой теории, – а оставшиеся три четверти мы уничтожим». Ну а потом на Берлин налетели тяжелые бомбардировщики русских из будущего, и большинству из этих идеологов не стало надо уже ничего. Покойники вообще люди непритязательные, особенно если из-под развалин их извлекают по кускам. Но зверства на территории Польши продолжились даже после смерти тех, кто придумал байку о белокурой расе господ. Прекратиться эти ужасы могли только с полным изгнанием германцев с польской земли.

С вертолетами мы тоже тренировались, отрабатывая погрузку на борт, а также десантирование: с посадкой с машины на землю и с зависанием в воздухе, когда люди спускаются вниз по тросам. Это, конечно, не прыжок с парашютом, но все же дело не для слабонервных. Но в настоящем деле мы еще ни разу не были – все как-то обходилось, слава Иисусу. А потому мандраж, конечно, присутствовал. Но не к лицу настоящему польскому офицеру показывать страх и сомнения. Поэтому, обсудив между собой план операции, мы с солдатами надели выданную нам подвесную десантную амуницию из брезентовых широких ремней, после чего поднялись на борт воющих и вибрирующих аппаратов. Навстречу своей бессмертной славе мы отправились в предутренних сумерках, когда заря восходящего солнца встречалась с зарей заходящей луны. Славу мы, поляки, любим, пожалуй, даже больше, чем успех. И хоть красоваться во время боя не придет в голову ни одному пану-штурмовику, но когда смолкают пушки, ни один польский воин не откажется пройтись гоголем перед панёнками и блеснуть своими заслуженными наградами.

Захватывающ полет на предельно малой высоте, когда вершины деревьев и крыши домов проносятся внизу буквально на расстоянии вытянутой руки… Вот в стороне промелькнула дорога, по которой идут русские панцеры, густо облепленные бойцами броневого десанта. А вон хутор. Выбежит крестьянин из дома в столь ранний час, разбуженный утробным воем турбинных моторов и стрекотом лопастей, а потом долго крестится, глядя на низко проносящихся боевых краснозвездных ангелов нового Апокалипсиса, похожих на доисторических летающих ящеров.

Но еще страшнее этот полет для тех германцев, что пока еще топчут польскую землю. Домброву-Гурничу, небольшой городок тысяч на тридцать жителей, почти прямо у самой цели, мы по широкой дуге обошли восточнее, и почти сразу хеликоптеры, на которые перемещалась наша бригада, разделились. Один батальон отправился на старый лагерь Освенцим, а остальные силы нацелились на новую территорию это небогоугодного заведения, которую гитлеровцы организовали на месте снесенной деревни Бжезинка, по-немецки Биркенау.

И скоро сверху нас обогнали штурмовые самолеты из будущего, носящие мирное сельское прозвище «Грачи». Когда русские из будущего говорят: «Грачи прилетели», – то они имеют в виду нечто другое, чем русский художник Саврасов, написавший картину с таким названием в 1871 году. «Будет теперь эсесовцам лагерной охраны хорошая головомойка вместо завтрака», – подумал я, проводив взглядом грозные аэропланы, тяжко увешанные орудиями своего ратного ремесла. И точно: через минуту, или даже меньше, перед нами в окончательно посветлевшее небо, украшенное розовыми облаками, поднялись столбы черного дыма, и даже сквозь шум моторов донесся грохот взрывов. Очевидно, пилоты «Грачей» веселились вовсю, вымещая германцам за все подлые дела. В этот момент хеликоптеры с десантом приотстали, а вперед вырвались винтокрылые машины огневой поддержки по прозвищу «Аллигаторы» – настоящие огненные мясорубки, под короткими крылышками которых были подвешены пушечно-пулеметные установки.

Когда мы подошли к цели, казармы охраны, расположенные левее лагеря, пылали ярким пламенем, среди огня метались какие-то полуодетые люди, но «Аллигаторам», да и нам тоже, не было дела до этой человеческой мелочи. Если что, их «подберут» те панцеры с десантом, что торопятся вслед за нами.

Опустив носы, ударные винтокрылы двумя группами атаковали вдоль лагерной ограды, огненными струями пушечно-пулеметных очередей снося вышки и убивая часовых, патрулировавших периметр между двумя рядами колючей проволоки под током. Звук при этом такой, как будто гигант рвет могучими руками несколько слоев брезента. Полетели обломки и от караульного помещения СС, через которое проходят главные ворота лагеря… И снова мелкие разбегающиеся во все стороны фигурки эсэсовцев – на этот раз не полуголые, а при полном параде, но все так же спасающиеся от занесенной над ними карающей длани.

А дальше нам уже было некогда смотреть. Пилот осадил наш аппарат – так же, как всадник осаживает разгоряченного скакуна, поднимая его на дыбы, – и хеликоптер завис неподвижно над проходом между рядами бараков. Стрелки у пулеметных турелей, установленных возле раскрытых настежь дверей, сбросили за борт тросы, и я, чтобы увлечь за собой солдат, первым пристегнул карабин и с криком: «Еще польска не сгинела!» заскользил вниз, одной рукой в кожаной перчатке регулируя скорость спуска, а другой крепко сжимая автомат – все как учили. Несомненно, этот крик прямо с небес должен был ободрить польских заключенных этого лагеря и сказать им, что на выручку спешат свои солдаты Войска Польского.

Опустившись на землю и при этом довольно жестко ударившись об нее каблуками, я отцепил карабин и, шагнув в сторону, осмотрелся по сторонам. Повсюду с краснозвездных винтокрылов, зависших почти неподвижно, вниз по тросам скользили польские солдаты, по пути с небес на землю издавая такие возгласы, что не публикуются в обычных словарях. Впрочем, торжественности и радостности момента это ничуть не снижало. Уцелевшие эсэсовцы, оказавшиеся в ничтожном меньшинстве против злых и хорошо вооруженных польских солдат, всеми силами стремились покинуть это злосчастное место. И то же самое намеревались делать их пособники и подручные из числа заключенных. Их, несмотря на такую же полосатую одежду, как и у большинства узников, можно было узнать по сытым круглым рожам, тогда как основная масса обитателей этого злосчастного места – что мужчины, что женщины, что дети – были истощены и едва таскали ноги.

Поймав в прицел перебегающую между бараками чуть поодаль пригнувшуюся фигуру в черном, я нажал на спуск. Штурмовой автомат АК привычно сказал «ду-дух», толкнув прикладом в плечо, а эсэсман споткнулся и упал. Куда ж вы, курвы, пся крев, бежите, даже не попрощавшись? Подождите, поговорим! Мы долгих три года ждали этого дня, чтобы рассчитаться с вами за все, а вы пытаетесь скрыться. Ну ничего, сегодня нас много и мы повсюду – а потому виселицы, на которых вы прежде вешали польских патриотов, сегодня украсятся телами в черных мундирах (или в исподнем, как кому повезет).

Держа упавшего эсесовца на