За точкой невозврата - Александр Борисович Михайловский

было довольно жарко, кофточка этой молодой особи была застегнута до самой шеи. Но при этом ее налитые острые груди так натягивали материал, что казалось, пуговицы вот-вот расстегнутся. Что-то сладко заныло у меня ниже пояса – и похмелье сразу каким-то волшебным образом улетучилось. Она заметила мой взгляд; губы ее дрогнули, и она тут же опустила глаза и ссутулилась, подняв узелок, который держала в руках, до уровня груди, точно пытаясь защититься…

В ту же ночь она была у меня в комнате. Я прекрасно знал, что сильно рискую, но просто обезумел от желания обладать ею. Она тряслась, но при этом смотрела на меня ласково, прекрасно все понимая. Я налил ей вина и предложил поесть. Она не отказалась. Потом налил еще. Я хотел, чтобы она стала томной, податливой. Так и случилось. Она разрумянилась и улыбнулась мне. Сняла косынку с головы и вытащила из волос шпильки… О, это было восхитительно!

Я сказал, чтобы она разделась. Она красиво это делала, маленькая еврейская сучка. Расстегнув рубашку, я наблюдал за ней, откинувшись на стуле. На вид ей было около двадцати лет, тело ее было сочным, свежим, чуть смуглым. Пышные волосы падали ей на плечи, и темные соски соблазнительно-невинно торчали вверх…

Всю ночь я не мог насытиться плотскими утехами с «юде». Осознание запретности этого действия делало наслаждение еще более насыщенным. Она оказалась страстной штучкой. Она шептала мне что-то… О том, что у меня красивое тело, что я нравлюсь ей… Меня раззадоривали ее слова, и я сам удивлялся своей неутомимости. Впрочем, я допускаю мысль, что она притворялась – возможно, ей просто не хотелось попасть в партию тех, кого предстоял умертвить… Но это не имело особого значения.

Это приключение необычайно взбодрило меня и помогло преодолеть боль от потери жены. Я не считал произошедшее предательством по отношению к памяти Луизы, ведь евреи – это не люди.

Она еще несколько раз приходила ко мне. Но потом получилось так, что ее отправили в газовую камеру… Я ничего не мог с этим поделать. Слишком явственно вмешиваться в решения начальства было опасно. Легче было найти новую игрушку. И я находил… Все эти еврейские кошечки были покорными, и каждая была по-своему хороша. Но я понимал, что хожу по лезвию ножа. Стоило кому-то прознать о моих шашнях с «юде» – и карьере конец, разжалуют и отправят на Восточный фронт. Однако ничего не мог с собой поделать. Немки, которых достаточно много работало в нашем лагере, меня не интересовали, хотя некоторые из них довольно откровенно давали понять, что не против интрижки со мной. Еще бы! У меня всегда водились деньги благодаря кое-каким делишкам, я старался выглядеть привлекательно, пользовался дорогим одеколоном. Кое-кто, правда, намекал, что я слишком много пью. Но не пить у меня не получалось, потому что, будучи трезвым, я был абсолютно апатичен и ни на что не способен – не было ни сил, ни энергии, лишь глухая тоска. Но стоило алкоголю попасть ко мне внутрь – и мир начинал казаться довольно уютным местом.

Однако, засыпая, я попадал в самый настоящий ад. Там осознание (точнее, предчувствие) неизбежного наказания подводило меня к пониманию того, что деяния наши ужасны. В своих смутных видениях я, жалкий и поверженный, пытался оправдываться. Да, наши дела ужасны – но что ж было поделать? Все это мы делали во славу любимой Германии, ради величия нашей нации. Мы хотели порядка, хотели научить унтерменшей жить правильно. Ну и что, что для этого их количество надо было существенно сократить. Они должны были понять одну священную истину: что наша Германия – превыше всего. Те из них, кому мы позволили бы существовать, могли бы быть вполне счастливы, служа великому Третьему Рейху. Но эти бестолковые славяне невосприимчивы к священным истинам и не желают признавать свое место в истории.

Однако те, кто чинил допрос в моих снах, только надсмехались надо мной, напрочь отметая все аргументы. На их стороне теперь та неведомая сила, что перевернула мир. И теперь никуда не спрячешься и не укроешься от сокрушающей мощи русских. Потому что сила, что помогает им, несет в себе не только материальное воплощение: все эти танки, винтокрылые машины, стремительные самолеты, а также полчища злых и отлично подготовленных бойцов. Эта сила имеет и свою незримую сторону – и именно она наиболее важна. Под ее влиянием меняется мир, вчерашние враги становятся союзниками, а бывшие друзья вцепляются друг другу в глотку, ну а унтерменши и юберменши меняются местами[23].

Что нас ждет, когда придут русские? Они будут судить нас по своим законам, они не будут слушать оправданий…

В последние несколько дней, когда стало известно, что русские начали еще одно наступление и теперь движутся прямо в нашем направлении, эти мысли стали слишком навязчивы, они просто сводили меня с ума. Разум мой метался, словно ища опоры. Но вокруг расстилалась ледяная пустота. Разум мой взывал к этой пустоте – но ответом была тишина. Тишина, напоминающая о могиле… О холоде, о проклятии, о забвении. Нет, не стать нам уже героями… Не создать великую империю, где унтерменши работают на нас и благодарят за перепадающие милости… Грядет наша погибель – уже слышны ее глухие раскаты. И когда гроза будет прямо над нашими головами, никто из нас не укроется от ударов карающих молний… никто…

28 августа 1942 года, раннее утро. аэродром Рудница северо-восточнее Ченстонхова.

Капитан старого войска польского пан Бронислав Замостинский

Когда заполночь нас привезли на аэродром Рудница, что неподалеку от Ченстонхова, то мы до последнего не представляли, какую именно миссию возложат на наши плечи.

И вот в сине-серых ночных сумерках, рассеиваемых светом полной луны, нас выстроили лицом к большим винтокрылым аппаратам, только что перелетевшим на аэродром; устало опустив к земле свои лопасти, они выстроились в стройный ряд. После чего низенький коренастый подполковник русских из будущего обратился к нам с такой речью:

– Панове офицеры, командованием перед вами поставлена задача захватить и освободить нацистский лагерь смерти Аушвиц-Биркенау. Три года германские нацисты убивали и мучали там ваших братьев – и вот пришел час расплаты, которую им принесет самая первая и лучшая часть нового Войска Польского. Ваша задача – не допустить убийства узников, которое непременно произойдет, если лагерь будут освобождать наземные подразделения, а также предотвратить бегство охраны и прочего обслуживающего персонала. Мало победить и разгромить нацизм, его требуется осудить открытым судом и торжественно повесить.

Собственно, про этот Аушвиц-Биркенау (он же Освенцим) у нас знают все, ибо эта тема входит в типовой набор советской