Падение «Вавилона» - Андрей Молчанов

Паркер вздохнул, посмотрев на часы.

— Итак, мы едем в город?

— По девочкам? — лукаво прищурился Терехин.

— Ага. Походя и уточним кое-что… Совместим приятное с полезным.

Они взяли такси, доехав до узкой торговой улочки, где лавчонки с местной сувенирной продукцией соседствовали с многочисленными бардаками «гоу-гоу», гремевшими музыкой и сиянием неоновых вывесок над козырьками входов.

Проститутки-транссексуалы хрипловатыми мужскими голосами зазывали всех одиноких мужчин составить им временную компанию; не отставали от них и не менявшие свой пол девочки с панели, настойчиво приглашая посетить их комнатенки, расположенные в близлежащих домах; привратники у дверей «гоу-гоу» хватали за рукава, уверяя, что их заведение — лучшее из лучших во всей стране…

— Здесь забавно прогуляться, — сказал Терехин. — Но если хотите что-то приличное и более или менее респектабельное, я знаю один массажный салончик… Едем?

Джошуа снисходительно кивнул.

Он нарушал все служебные установки, идя на столь неформальный контакт с объектом, но, с другой стороны, понимал, что дальнейшая прокачка этого русского не имеет никакой перспективы: неглупый парень успешно вывернулся из капканов всех предыдущих игр, а в новые авантюры влезать не собирался, спокойно доживая свой век на теплом тропическом побережье, чья экзотика постепенно превращалась для него в устоявшийся быт… Так что совместное безнравственное времяпрепровождение никого ни к чему не обязывало, и ником образом ни на чем не могло отразиться… Хотя, прознай об этом шефы из ЦРУ, выволочки бы не избежать.

В массажном салоне за стеклянным экраном, подобно курицам на насестах, сидели, снабженные инвентарными номерами, довольно привлекательные тайки.

— Встречаемся через полтора часа, — сказал Терехин, подзывая менеджера и указывая ему на приглянувшуюся шлюху.

— Пожалуй, — отозвался Джошуа, — обойдемся без каких-либо обязательств друг перед другом. Я не хочу смотреть на часы…

— Таким образом, наше знакомство исчерпано?

— Думаю, да. Но постарайтесь завтра остаться в отеле. Вдруг какие-то уточнения?..

— Я понимаю.

Джошуа выбрал двух девиц, под руку сопроводивших его в номер — прокуренный, с нечищенным ковром, сомнительной свежести простынями на продавленной широкой кровати и ванной, стоявшей впритык к стене.

Джошуа сразу же дал девочкам чаевые — по двадцать долларов каждой. Сказал:

— Все должно быть очень хорошо, поняли?

Тайки согласно кивнули, тотчас же принявшись раздеваться.

Вымыв его в ванной, они около часа делали массаж, а затем начался секс — профессиональный, равнодушный, с глупой имитацией страсти.

Заведение Джошуа покинул в полночь.

Утром, отправив информацию в резидентуру, он отправился загорать около бассейна, то и дело навещая бар, где вскоре появился приветствовавший его небрежным кивком Терехин.

К нему Джошуа не подошел. Зачем? Философские пассажи собеседника Паркера утомляли, а именно к ним тот неизменно склонялся в своих пространных рассуждениях.

Странный вообще-то засранец. Эксцентричный. Подонок философствующий. Но везучий же…

К вечеру из резидентуры пришло уведомление: объект оставить в покое, завтра же возвратиться в Бангкок, после чего последуют указания о новом задании.

Джошуа удовлетворенно улыбнулся. В распоряжении у него была еще одна ночь рядом с многочисленными обителями разврата. И не воспользоваться предоставляемыми ею возможностями, по его понятиям, было просто-таки греховно!

Тем более СПИД его не страшил. Его вообще ничего не страшило.

ЧАСТЬ 2. ШТУРМ БЕРЛИНА

1.

Поздней ночью пожиратель дорожного пространства по кличке «мерседес» остановился у подъезда моего дома.

Увидев знакомый дворик своего детства, я на какой-то миг испытал ощущение, будто очнулся от привидевшегося кошмара, но два персонажа этого кошмара, сидевшие рядом со мной в машине, наглядно свидетельствовали о том, что попросту одна реальность — неблагополучная — сменилась на иную — покуда неизвестную, однако отмеченную любезными моему взору приметами.

— Слушай, Толя, боевой приказ, — устало произнес Михаил Александрович, закуривая. — Сейчас ты поднимешься к себе в квартиру и скажешь маме, что у тебя отпуск, после которого отбываешь на новое место службы. То же самое говоришь не только маме, но и вообще всем. Через три-четыре дня я тебе позвоню и сообщу, что будем предпринимать дальше. Если, — с нажимом добавил он, — в течение данного отрезка времени сподобишься угодить в какую-либо историю, обещаю лично и очень больно дать тебе в голову. Ясно?

— Я объявляю себе домашний арест, — пообещал я. — Не беспокойтесь.

— Документы твои останутся у меня. А теперь главное: ты, Толя, пускай, перстами легкими как сон, но коснулся провода под очень высоким напряжением. Что за провод и что за напряжение, уточнять не стану. Но оно тебя шандарахнет с гарантией, если кому— нибудь по глупости, доверчивости или…

— Можно я перебью вас? — спросил я.

— Попробуй.

— Я понял.

— Что понял?

— Все. В том числе, что на известных мне фактах стоит гриф «хранить вечно».

— А я, Толя, — вступил в разговор Олег, — с тобой не прощаюсь. Дослужи, а там, даст Бог, свидимся. И еще. В случае абсолютно безвыходной ситуации можешь воспользоваться тем номером телефона, что я тебе дал. Однако поправка: две последние цифры — другие. Тридцать семь. Запомнил? Скажешь: говорит Сержант… Не против такого наименования? — Пока соответствует… Пока не разжаловали. Чудом!

— Вот оно — чудо, — кивнул Олег на своего приятеля. — В общем, представишься, скажешь, что ищешь… кого?

— Карла Леонидовича.

— Именно. Ну, все. — Он протянул мне руку. — До встречи, спаситель…

И я, подхватив вещмешок, покинул автомобиль.

Дома меня поджидал сюрприз: в квартире, помимо маман, находилась еще одна личность — мужчина лет пятидесяти, с физиономией номенклатурного погонялы, кто, в отличие от моей ближайшей родственницы, встретил меня с ощутимым неудовольствием.

Я сразу же почувствовал себя явно лишним в данной компании.

Погоняла, как выяснилось, занимал в недавнем прошлом должность заместителя министра какой-то вспомогательной промышленности, ныне грабил страну с помощью посреднического совместного предприятия и за поздним застольем, организованным в мою честь, обещал мне должность менеджера в своей шарашке, на что я отреагировал с обидным для него равнодушием.

Он даже не представлял, насколько далекими и абсолютно чуждыми были для меня все его философствования о сегодняшней общественной жизни и всякой коммерции; перед глазами моими маячили лица солдат, офицеров и зеков, и я бояся выглянуть в окно, дабы не обнаружить там строевой плац…

Да, жизнь в столице кипела, шла борьба за передел собственности и за большие деньги, стремительно менялись люди и ценности, но я находился в ином пространстве бытия, где действовали незыблемые законы тюрьмы и казармы, и новые веяния омывали это пространство, как волны остров, окропляя его лишь отдельными брызгами.

Следующий день ознаменовало интересное событие: в «стране мечтателей, стране героев» грянул путч, в дальнейшем уточненный прилагательным «августовский».

Танки, пальба, бестолковые страсти, карикатурная компания заговорщиков-дилетантов, чем-то напомнившая мне приехавшую после побега комиссию и, наконец, торжество олицетворенной в Ельцине демократии, чья суть для меня представлялась пока что весьма неясной.

В слепом победном ликовании над поверженным коммунизмом и его трухлявыми идолами, отчего-то мало кто задавался, во-первых, вопросами конкретной будущей программы, а во-вторых, каким образом бывший партийный руководитель, ставший лидером, со всеми своими вошедшими в плоть и в кровь ухваточками и вообще мировоззрением способен обновить заржавленный локомотив государства и повернуть рельсы под ним в четко выверенном направлении, пролегающим мимо пропастей, сулящих катастрофу.

Впрочем, в первую очередь меня заботили не столько мировые проблемы, сколько сугубо личные.

Уже неделю я неотлучно сидел около телефона, но никаких вестей от Михаила Александровича не поступало, зато начинали поступать закономерные вопросы от маман в отношении моей дальнейшей службы, и мне приходилось выкручиваться, чтобы не выглядеть дезертиром.

Но наконец-таки звонок раздался, и знакомый голос бесстрастно произнес:

— Завтра в семь часов утра спускайся к поъезду. С вещами. Форма одежды — полевая. Деньги у тебя остались?

— Я практически не выходил из дому…

— Спасибо. Теперь выйди и обменяй бумажки на немецкие марки.