Падение «Вавилона» - Андрей Молчанов

— Будьте готовы к шести вечера, — сказал Терехин. — Я зайду за вами в номер.

— К шести вечера? Не рано?

— Я знаю, о чем говорю!

Джошуа был доволен. Все складывалось, как нельзя лучше. До обеда он проплавал в бассейне среди опавших в воду лепестков магнолии, затем, взяв в баре ледяной стакан с апельсиновым соком, уселся в колодец джакузи, раздумывая о тактике предстоящего разговора.

Парило солнце, бурлящие струи обволакивали тело, сбивая дыхание; рядом в нескольких шагах катил полноводные, грязноватые волны океан, а на горизонте чернел профиль стоявшей здесь на приколе атомной подводной лодки США — гаранта мира и безопасности региона.

"Насос… — глядя на далекую лодку, — подумал Паркер. — Стоит прочно, качает доллары… Нет, все же мы, янки, проворные бестии… "

В шесть часов вечера, Терехин, одетый в белую рубашку с короткими рукавами и в черные брюки строгого покроя, заглянул к Джошуа.

— Стаканчик виски? — приветливо улыбнулся ему Паркер, доставая из мини-бара бутылочку.

— С удовольствием, — наклонил тот обильно тронутую сединой голову.

— А не рано ли мы собрались в город? — вновь выразил Паркер сомнение, доставая из термоса-холодильника оплывшие кубики льда и плотно укладывая их в стаканы.

— Я решил для начала разделаться с официальной частью, — донесся ответ.

Джошуа растерянно обернулся на собеседника, встретив его устало— проницательный, всепонимающий взгляд.

— Что вы имеете в виду?

— Мистер, — сказал Терехин, — если вам нечего мне сказать, то будем считать наше знакомство ошибкой. А если есть что — начинайте.

Такой поворот событий ломал все планы…

Джошуа призадумался, осторожно заливая виски подтаявший прозрачный лед, заполнивший стаканы.

Будь, что будет… Ответим на откровенность откровенностью.

— Меня интересуют некоторые русские ребята, занятые изъятием, скажем так, государственных средств, присвоенных себе другими русскими господами…

— Вы из ЦРУ? — спросил Терехин.

Паркер сделал неопределенный жест рукой — ничего не отрицая, но одновременно и не подтверждая…

— Понятно, — вздохнул Терехин. — Собственно, только оттуда вы и можете быть. Наши спецслужбы я уже не способен заинтересовать. Отрезанный ломоть, без политических и иных перспектив, выжатый… Ну-с, мне ясно, откуда ветер дует и в какую сторону. Но сначала попрошу вас задасться вопросом: мог ли я остаться живым, невредимым, в состоянии полнейшей свободы, если бы обладал какой-либо существенной для вас информацией? Да, кое— что я знаю. Вас беспокоит организация, созданная из профессионалов КГБ и прочих родственных ему ведомств. Лично мне известно одно: организация существует, разделяясь в лучших своих традициях на службу внутреннюю и внешнюю. Имена, явки, точная программа… это вам надо? — Покачал головой. — Не знаю. Иначе бы, повторяю, вряд ли бы сейчас вел с вами беседу. Существует, конечно, иной аспект — степень моей откровенности. Пожалуйста. Готов пройти все ваши детекторы, допросы… Если они неизбежны, то уж лучше от них не скрываться, все равно бесполезно.

— Вы смелый человек, — заметил Джошуа, усмехнувшись.

— Моя смелость, — ответил Терехин, — зиждется на примитивной логике. Существует принцип: если вы больны, лучше побыстрее обратиться к врачу. Да, это неприятно, может, порой и дорого, но в итоге неизбежно. Далее. Я не питаю ни к вам, ни к нашим лихим чекистам никакой симпатии. Тем более наши мерзавцы вытряхнули из меня целое состояние. И я с удовольствием заложу вам того, кто вывел этих идейных рэкетиров на меня: полковник Олег Меркулов. Работал в Штатах, возможно, и ныне там… В светлом коммунистическом прошлом курировал мою деятельность по финансированию всякого рода левых организаций в Америке, отсюда — многое знает. Более того, абсолютно убежден, что он связан с интересующими вас неформалами не просто тесно, но и играет среди них руководящую роль. Вот и все. Хотя… нет, не все. Наверняка вашей конторе он превосходно известен и ничего нового я не сказал. Поскольку опять-таки я покуда еще на поверхности планеты…

— Ну, выпьем, — сказал Джошуа, подняв стакан.

— Надеюсь, вы мне не подмешали какой-нибудь пакости? — брезгливо принюхиваясь к виски, молвил Терехин.

— Надейтесь, — улыбнулся Джошуа.

— Чему быть, того не миновать… — Собеседник залпом осушил стакан. — Ну что же, задавайте вопросы.

— У нас еще будет время, — отозвался Паркер. — А вам что— нибудь говорит слово «Вавилон»?

— В его актуальном значении? Чушь все это! — Терехин подошел к мини-бару, взяв из него баночку с кока-колой. — Вы не возражаете? — обратился к Паркеру. — ЦРУ, я думаю, не затруднит оплатить соду?

— Не затруднит, — уверил Паркер.

— Так вот, — продолжил собеседник. — О Вавилоне. То бишь о бывшей Стране Советов. Дело по ее развалу, вы, конечно, сделали немалое. Но абсолютно напрасное. И такое же напрасное дело продолжаете делать.

— Вы думаете?

— Да. Я вообще имею обыкновение думать о многом, в том числе и о ваших инсинуациях. Они, конечно, масштабны, таинственны, но по сути своей представляют собой зачастую бессмысленные игры. СССР так или иначе обязан был рухнуть. Истлел его фундамент, общество зашло в тупик. И он рухнул. Ваши дорогостоящие агенты влияния дорушат и руины его, прольется кровь, погибнут миллионы… Но эта жертва, уверяю, очистит Россию. И выкристаллизует ее. Даже превращенную вами в пыль. Финал все равно будет непредсказуемым и — абсолютно плачевным для вас. Вы очень умны, а вернее, хитры со всеми вашими еврейскими аналитиками и финансистами, но вы напрочь лишены абстрактного взглда в будущее, космического, если хотите, предчувствия его… А этим качеством как раз и отмечен русский народ. Качеством природным, лежащим вне пределов интеллекта. Это качество спасало его всегда, спасет и на этот раз. В чем-то оно сродни интуиции. Но гораздо универсальнее. Оно помогает выжить в рабстве, оно помогает спокойно умереть, оно — противоядие от каких бы то ни было лишений…

— Вы любите свой народ, — произнес Джошуа с утвердительной интонацией.

— Я? Не то чтобы люблю… Порой, кстати, он мне омерзителен. Самодовольством, ленью, хамством, звериной жестокостью, непомерными аппетитами… Но, что удивительно, — и быдло, подонки, родившиеся на наших просторах, с первым своим явлением на свет принимают в себя не только излучения космоса, но и излучения земли — особую, мистическую микрочастицу ее сути… Спасительную. Вы понимаете?

— В общем, пытаюсь, — сказал Джошуа.

— Так что, если о Вавилоне — так это, скорее, об Америке. Она уже изъедена своим самопожиранием, как проказой. И вот когда, она, Америка, падет… о, я не позавидую вашему роботизированному тупому обывателю. Для него это и будет Апокалипсисом, у него просто расстроится вся мировоззренческая программа, и знаете, чем кончится дело? Погромами и всеобщей бойней, в которых выплеснется вся растерянность вашего населения — по сути, агрессивного, как никакой другой народ на земле. Мне достаточно лишь одного примера, когда в Нью-Йорке выключили на несколько часов ночью свет. Вы помните, что незамедлительно началось? Вакханалия грабежей, поджогов, убийств… Да, Россия — достаточно опасная страна для проживания, но Америка, поверьте, не в меньшей степени. А те, наши ребята, на вашей территории, естественно, из чувства даже элементарной мести подтолкнут шатающегося исполина… Вероятно, такая задача в их программе существует. Потому вы и забеспокоились. Я прав?

— Вам трудно возразить. — Джошуа поднялся с кресла, прошелся по комнате. Спросил: — А почему вы убеждены в существовании некоей программы?

— Она, безусловно, существует, — категорическим тоном заявил Терехин. — Профессионалы без программы — это моллюски, вытащенные из раковины. Существует и программа, и идея. Без нее тоже никак…

— Какая же идея? Возрождения коммунизма?

— Зачем? Это отработанный материал. Есть идея серьезная, практически не реализованная в истории России. Идея национальная. Сначала она овладевает боевой когортой, позже, по прошествии времени разброда, цементирует массы… А России без новой идеи нельзя. Россией всегда руководила вера во что-то… В царя— батюшку, в коммунизм… А вере обязаны соответствовать лозунги. Оригинальные. Пускай и не конкретные. Например: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» Пока разобрались, что таковой призыв означает, глядишь — семьдесят с лишним лет прошло. Пожили. Теперь же, братцы, давайте что-нибудь новенькое сочиним…

— Вы полагаете, будущее России — фашизм?

— Фашизм означает всего лишь объединение нации. В экстремальные периоды истории. Он разнолик. Он был в Испании, в Греции, довольно плавно затем перейдя в иную форму общественной жизни. Он есть и в тех цивилизованных странах, где этот термин лицемерно не любят произносить… Разве не национальны в принципах своих привилегий и самого управления Англия, Германия, Франция? Да те же ваши Штаты… Какой вес имеют в них пришельцы? Пусть и заполучившие сертификат о натурализации?..