Падение «Вавилона» - Андрей Молчанов

— Туфты не засунь! — предупреждал его полковник. — Прошлый раз три нехороших бумажки мне дал, я их еле-еле через военторг реализовал…

— Ничего не знаю, у меня бабки проверенные, — хмуро бубнил мордастый тип.

— Кем? Отделом контроля их производства?..

— Ладно, не скули, качество гарантирую! Государственное.

К машине между тем подносили новый груз: четыре тяжеленные пластиковые сумки расцветки российского флага, именуемые в народе «нищенками». Кивнув на сумки, мордастый сказал:

— В двух — пистолеты, в двух — револьверы. Все в кейсах, с патронами. Как и договаривались.

Один из контрабандистов вытащил из сумки пластиковый футляр, раскрыв его, удостоверился в наличии товара, представлявшего, слава Богу, всего лишь газовую стрелялку, а не боевое оружие, как мне не без опасений подумалось.

— Да тут штангисты нужны, чтобы такие баулы ворочать! — сокрушался второй перевозчик, с трудом отрывая сумку от поверхности планеты.

— Найми штангистов, — равнодушно проронил мордастый.

— Тогда бизнес потеряет смысл.

— Тогда не ворчи.

Полковник отсчитал компаньонам полагавшуюся долю. Затем, озабоченно взглянув на часы, сказал мне:

— Гоним обратно, Толя. С Богом!

— Куда?

— В аэропорт. С Богом! Самолет ждет.

— Кого? — внезапно перепугался я, ожидая после увиденного и услышанного любых подвохов, в том числе и указания вернуться в Москву.

— Кого-кого… Их! — Он кивнул на своих приятелей. — Через час вылет.

— Самолет никуда не уйдет, — тяжело сопя, отозвался контрабандист, обеими руками вталкивающий неподъемный багаж в просвет между сиденьями. — Летуны заряжены. Мы им две пушки провозим. Одни, сука, расходы… Выпендриваешься тут, как муха на аэродроме, а выхлоп — будто комар пукнул…

В Шпиренберге, в пустынном здании аэровокзальчика, где не было ни паспортного контроля, ни таможни, нас ждали пилоты, подсобившие донести трещавшие по швам «нищенки» к трапу лайнера.

— Послезавтра встречайте. В то же время, — попрощались с нами дружки полковника.

— Наращивайте товарооборот! — напутствовал их Михал Иваныч. — Надо крепить материальную базу армии! С Богом!

По пути в дивизион, располагавшийся неподалеку от Берлина, полковник наконец удосужился ознакомиться с пакетом сопроводительных документов и, узнав о моем недавнем конвойном прошлом, немало озадачился, посыпав заинтересованными вопросами о лагерном житье-бытье, причем содержание вопросов наводило на невольную мысль об их вероятной актуальности для моего командира.

Внезапно перед нами возник стоящий на обочине джип с открытым капотом, возле которого растерянно замерли какие-то люди в пятнистой военной форме. Узрев нашу машину, люди энергично замахали руками, призывая нас остановиться.

— Поможем? — Я вопросительно взглянул на полковника.

— Если сможем, — в рифму ответил тот.

— В чем дело? — высунулся я в оконце, различив на груди подошедшего ко мне верзилы из джипа нашивку с надписью: «Армия США».

На ломаном немецком тот попытался ответить, что, дескать, вышла из строя батарея и не могу ли я дать ему прикурить от своей? Я ответил на английском, что если имеются провода, то проблем никаких, и, услышав мою речь, парень на мгновение остолбенел, изучая красноармейскую форму, после чего, изумленным голосом подтвердив наличие проводов, отправился к обратно к джипу.

— Чего у них там? — нервно осведомился Михал Иваныч.

— Аккумулятор накрылся. Прикурят — поедут.

— Стоп-стоп! Ты по-ихнему вроде рубишь, да? Молодец! — оживился полковник. — У меня запасной в кузове, предложи им… Пятьдесят марок, скажи… С Богом!

Я вышел из машины, внеся ограниченному контингенту американских войск коммерческое предложение от лица Российской Армии.

Предложение без видимого энтузиазма было принято. Устанавливая батарею, шофер джипа поинтересовался, где это я так сумел выучить английский язык?

— Там, где родился, — ответил я. — Город Вашингтон, столица Соединенных Штатов.

— Этот мир похож на сумасшедший дом, — пробурчал шофер. — Мой сержант — родом из Одессы…

Реанимировав автомобиль коллег-оккупантов, мы доехали до ближайшего городка, где решили подкрепиться пиццей с кока-колой.

Перекусывая крепкими зубами тягучий расплавленный сыр, полковник неторопливо втолковывал мне:

— Ты, Толя, прибыл на пир во время чумы. Скоро всех нас отсюда под зад коленом. Куда? Понятия не имею. Но одно знаю четко: необходимо использовать момент… Ты мне, Толя, сразу понравился: парень образованный, за рулем чувствуешь себя уверенно, по-английски ботаешь токо так… Учился, что ли? В институте?

Я поведал командиру о своем американском происхождении.

Услышав такую весть, он как-то основательно призадумался, словно что-то прикидывал в уме и наконец вынес загадочное резюме:

— Этому твоему таланту пропасть не дадим… Есть перспектива!

— Какая?

— Позже узнаешь, думаю. С Богом! Так вот, о чем я? Я о том, что надо не хлопать ушами, а зарабатывать, понял? Ты спросишь, как?

— Спрошу, — согласился я, приканчивая вторую порцию высококачественной пиццы.

— А-абъясняю! Возле дивизиона стоят лотки. Там наши мошенники торгуют. Мы их эмигрантами называем. Ну, шушера разная… Кто действительно эмигранты, кто так, бродяги…

— Труболеты, — уточнил я.

— Именно. И ты, значит, будешь собирать с них арендную плату. С Богом. Плату — мне. Теперь. — Он пригубил, поморщившись, шипучую кока-колу. — Бензин. Будешь заливать в их машины. Норма за день — двести литров. Больше не украдем — настучат. На нашей колонке я тебя представлю. С горючкой мы с тобой в пополаме. Марка — литр. Сотня твоя, сотня моя. Это — по-человечески, правильно я говорю? С Богом?

— Абсолютно, — подтвердил я.

— Во-от… Но! — Михал Иваныч Покусаев многозначительно поднял палец. — Работать придется! За деньги, Толя, надо платить! А я плачу тебе за язык. Но не за английский. А за тот, который надо держать на замке. Сейфовом. Иначе… — Он в сотый раз перекрестился.

— Обучен, — сказал я. — Не извольте беспокоиться. Но мысли вы высказали ценные. Хоть тоже их в сейф запирай.

— В сейф не надо, храни в башке, — отозвался полковник польщенно. — А сейчас — гони в часть, сегодня свободен, осваивайся с Богом…

В дивизионе за мной закрепили новенький «уазик» и десять алюминевых канистр, предназначенных для хищений высокооктанового бензина.

Меня прикрепили к взводу водителей, относящемуся к вспомогательной роте, что автоматически означало главенствование надо мной целой иерархии мелких и крупных начальников, однако их я мог воспринимать как сонм иллюзорных теней, ибо, согласно указанию полковника Покусаева, никому, кроме него, командира дивизиона, категорически не подчинялся.

— Всех посылай, — прозвучала директива с нецензурной аранжировкой. — А не поймут — ко мне.

Подобное положение вещей меня устраивало во всех отношениях.

Стоит заметить, что по прибытии в дивизион с полковником случилась некоторая метаморфроза: он неожиданно посуровел лицом, отчитал дежурного по части офицера за плохо выбритую физиономию, раздал десяток нарядов вне очереди попавшимся под руку солдатикам, чтобы служба им не казалась раем, подписал на ходу несколько бумаг, и только тут ко мне пришло ощущение, что я нахожусь все-таки в какой-никакой, но армии и Михал Иваныч — в миру спекулянт и барыга, здесь же — лицо официальное и значительное.

Кстати, при раздаче выговоров и кар, полковник Покусаев от вознесения крестного знамения и от упоминания всуе Бога воздерживался.

Я сдал парадную форму в каптерку старшине и прошел в казарму, обнаружив вместо привычного огромного зала с двухъярусными койками небольшое уютное помещение, где стояли вполне цивильные кровати со спинками из древесно-стружечных плит.

Произошло знакомство с сослуживцами. О себе я поведал так, в общем, да никто и не лез с расспросами, понимая, что угодил я на свою должность по крутому блатному моменту.

Здесь, в Германии, как я моментально уяснил, была совершенно иная атмосфера служебных взаимоотношений, нежели на просторах Отчизны. Куда как более корректная, ибо никто ни с кем не хотел враждовать.

Среди солдатиков можно было встретить и генеральских отпрысков, и ребят из сибирской глубинки. Офицеры же делились на две категории: одни составляли так называемый «арбатский гарнизон», укомплектованный сынками и родственниками военачальников, другие же, в продуманный противовес, были набраны из ветеранов афганской бойни.

Дети коррупции не лезли на рожон, втайне стыдясь истоков предоставленной им зарубежной синекуры, «афганцы» же, нахлебавшиеся дерьма и крови, тоже весьма дорожили своим сегодняшним положением и зарплатой в твердой валюте, предусмотрительно избегая каких-либо противостояний.