Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко - Ирина Глебова

Кандауров положил перед собой папку, похлопал по ней ладонью:

– Здесь всё, что мы смогли узнать о Хартмане. Немного. И то, что можно предположить. Похоже, подмена произошла при побеге из Дахау. Тогда бежали трое заключённых. Судьба двоих неизвестна – сгинули. А наш Гюнтер через Альпы сумел перебраться в Швейцарию, и тамошние эмигранты-антифашисты переправили его, по его же просьбе, именно к нам, в Советский Союз. Он изъявил желание быть полезным стране, всё-таки – инженер-строитель, а кругом стройки. У него была возможность выбрать, он выбрал наш город.

– Такой расклад вполне мог быть организован, – согласился Троянец. – Тогда в Швейцарии объявился уже не наш Гюнтер, а его двойник. И переход через Альпы, думаю, не был ему сильно труден… Значит, всё это – и Барысьева, и Хартмана, – принимаем за рабочие версии.

Вечером Викентий Павлович тоже посмотрел папку с документами, которую, по его просьбе, Дмитрий захватил домой.

– Знаешь, дядя, – сказал Дмитрий, – а ведь недавно Алёнка говорила мне о не австрийском акценте Хартмана. Я ещё пошутил: «Отложу в копилку памяти».

– Леночка у нас молодец. Ох, Митя, достойны ли мы таких умных и красивых жён?

Последнюю фразу Викентий Павлович произнёс громко, с пафосом, потому что в комнату как раз входила Людмила Илларионовна. Поставив поднос с заварочным чайником и сахарницей на стол, она скептически оглядела мужчин, ответила в тон мужу:

– Ох, не уверена. Но если не станете секретничать, напою вас чаем.

– Не станем. Когда у меня от тебя были секреты? Думаю, Митя, вы с товарищами всё правильно рассудили. Время покажет – всё именно так, вот увидишь. А у меня, знаешь ли, ещё одна мысль возникла. Немного авантюрная… Не знал ли агент, засланный к нам под именем Хартмана, там, за границей, архитектора Фарнезе?

Дмитрий удивился, но всего лишь на минуту. Глаза его блеснули.

– Ты хочешь сказать, что Хартман не случайно состыковался с бандитами? Что он искал и нашёл Барысьева-Брыся?

– Именно. Только искал он скорее всего отца, а нашёл сына? Как тебе мысль?

– И учти, Митенька, – тут же уверенно вставила Людмила Илларионовна, – все предположения твоего дяди обычно подтверждаются.

– Ещё бы, знаменитая интуиция сыщика Петрусенко! Мне ли не знать.

– Между прочим, Викеша, ты уже как-то говорил почти что об этом. Помнишь? – Людмила Илларионовна тоже села за стол, стала разливать чай в чашки. – О том, что около бандита появился человек с информацией о кладе? Может быть этот шпион? Постой!

Она не дала ему ответить, положила ладонь на его руку, словно о чём-то догадалась.

– Ты говорил, я помню, что этот итальянец приехал в наш город перед самой войной?

– Да, в четырнадцатом году. Не успел даже начать строить.

– И был здесь все годы войны? А как только власть сменилась – уехал?

Викентий Павлович и Митя переглянулись.

– Ну, тётя!.. – протянул Дмитрий.

– Люсенька, сколько лет не устаю поражаться! Какая мысль! Конечно, как и моя – несколько авантюрная, и всё же… Как считаешь, Митя, мог быть Фарнезе немецким резидентом здесь, в годы войны? И твой Реутов-Лаберниц работал с ним в контакте?

Да, подумал Дмитрий про себя, могло быть и так. Немецкий разведчик Лаберниц, которого ему удалось раскрыть в шестнадцатом году, был расстрелян, так и не выдав больше никого. Но явно работал не один.

– Что ж, – сказал он. – Если допустить такой поворот, то можно протянуть нить от Фарнезе к немецкому шпиону…

– Италия и Германия обе фашистские страны, – вставила Людмила Илларионовна.

– Да… От немецкого агента – к потомку камердинера Барысьева, от него – к кладу, до которого тот добрался. Но всё это может оказаться только нашей фантазией. – И улыбнулся. – Вижу, дядя, – древние римляне что-то на этот счёт сказали давным-давно.

Викентий Павлович кивнул:

– Они обо всём сказали… Diem vesper commendat. Вечер определяет день.

– И что это значит? – подняла брови Людмила Илларионовна.

– А то, Люсенька, что нельзя назвать счастливым день, пока он не закончится. А в нашем случае: мы узнаем обо всём точно лишь тогда, когда завершим дело.

– Вот увидишь… Ну ладно, – она махнула рукой. – Викеша, ты сегодня собирался на приём к врачу Потапову. Был? Расскажи.

– Да, дядя, давай, пока Володьки нет.

– Почему? – удивилась Людмила Илларионовна. – Неужели такой секретный разговор выдался?

– Да нет… – Викентий Павлович тоже недоуменно глянул на Митю.

Тот засмеялся:

– И где же ваша знаменитая интуиция, дорогая чета сыщиков? Ваш внук влюблён, в девушку Аню Потапову. Потому не стоит лишний раз травмировать его юные светлые чувства.

– Вот в чём дело… – Викентий Павлович тоже кое-что припомнил, некоторые моменты. – Что ж, самое время для светлых чувств. А травмировать не придётся.

И пока жена всё ещё осознавала услышанное, стал рассказывать.

В администрации тракторного завода ему выписали рабочее удостоверение на имя Орленко Ивана Павловича. Этот человек, по возрасту почти ровесник, не так давно работал в типографии наборщиком-линотипистом. Но вышел на пенсию и переехал жить к дочери в пригородную деревню. По документу в заводской поликлинике выписали медицинскую карточку и записали на приём к окулисту. Викентий Павлович так простодушно и настоятельно просил «К самому лучшему, к вашему главному!», что сестра и направила его к доктору Потапову, заведующему офтальмологическим отделением.

Никогда Петрусенко очки не носил. Но последнее время стал замечать: читая, приближает книгу или газетный лист. Вот на это решил пожаловаться, да ещё на резь в глазах, на то, что слезятся на ветру. Иначе с чем идти к врачу? Для начала доктор посадил его перед таблицей Сивцова, и Викентий Павлович решил «плохо видеть» уже восьмую строчку, хотя читал и предпоследнюю. Последнюю да, там мог и ошибиться. Потом Потапов повёл его в тёмную комнату, смотрел, как он сказал, глазное дно через прибор, разглядывал зрачки в линзы. Всё это время Викентий Павлович задавал наивные вопросы, доктор охотно и подробно отвечал. По-доброму удивлялся:

– У вас нет и намёка на катаракту! Это редкость в таком возрасте, да ещё при таком производстве. У вас ведь вредное производство?

И Викентий Павлович со знанием дела рассказывал ему о шрифтах, кеглях, пунктах, линотипных отливках текста.

– Вы уникальный человек, – говорил Потапов. – Сохранить зрение, десятки лет разбирая такие маленькие буквы!

– Цицеро, корпус или боргес ещё ничего. А вот, конечно, петит или нонпарель… Это же всего шесть пунктов.

И объяснял доктору, что пункт, если попросту говорить, меньше полумилиметра.

– Есть, конечно, шрифты и помельче, но в нашей типографии с ними не работают…

Потапов и сам не заметил, как стал говорить с любознательным и симпатичным печатником на темы совсем не врачебные. И о дочери рассказал, которая полюбила иностранца – коммуниста-эмигранта. Он и не уловил того, что перешёл к этому откровению после реплики Петрусенко о последних событиях в гитлеровской Германии. Это было так естественно: рабочий типографии, конечно же, всегда в курсе последних мировых новостей.

– Доктор прописал мне очки. Вот рецепт… Немного, полторы диоптрии. Пожалуй, я закажу их. Когда он мне подбирал линзы, я последнюю строчку на таблице так чётко видел… Да, а Потапов честный, откровенный человек. Уверен, никакого отношения к тайной деятельности Хартмана не имеет, даже не догадывается. Кстати, после переезда Хартман у Потаповых вообще не появлялся. Времени, конечно, прошло немного, да и девушка в отъезде. Но, похоже, – и не появится. Необходимость отпала.

Он покачал головой, тихонько засмеявшись:

– Выходит, у Володьки соперника не будет!

– Викеша, это неумная шутка! – Людмила Илларионовна сердито встала из-за стола, подошла к двери, выглянула на веранду. – Тем более, если он зайдёт и услышит.

– Его ещё полчаса не будет, как минимум, – успокоил жену Викентий Павлович. – Не гневайся. А сказал я к тому, что немец наш ещё тот ловелас! За ним теперь плотная слежка установлена, и выяснилось – есть женщина, с которой у него близкие отношения. Молодая, свободная, но связь свою с ней он не афиширует. Думаю потому, что работает эта особа в чертёжном бюро завода имени Коминтерна. Само собой, имеет дела с чертежами танка… Верно, Митя?

– Да, – кивнул Дмитрий. – Это так. Своё обаяние этот тип направляет на нужных ему женщин.

– Но вы же говорили… Леночка говорила, что ему Таня нравится? – Людмила Илларионовна посмотрела на мужа и племянника растерянным взглядом. – Разве от неё он может что-то узнать? Выведать?

Митя обнял тётю за плечи:

– Не расстраивайся. Возможно, Татьяна и в самом деле нравится ему. Просто так. Всё-таки он человек, мужчина…

Неуловимая усмешка мелькнула в глазах и уголках губ Петрусенко. Растягивая слова, словно размышляя, он произнёс странную фразу: