Русская эмиграция в Париже. От династии Романовых до Второй мировой войны - Хелен Раппапорт

основан в России в 1915 году и восстановлен в Париже в 1921 князем Георгием Львовым, бывшим премьер-министром, для помощи русским эмигрантам. В этот же период Лига Наций назначила норвежского исследователя Арктики Фритьофа Нансена комиссаром по делам беженцев, которому вменялось в обязанность содействовать эмигрантам, как русским, так и других национальностей, в поисках нового места для жизни и работы. Так в 1922 году появились «нансеновский паспорт» и официальное определение русских во Франции как апатридов – людей без родины. Новый паспорт стал официальным удостоверением личности для тех, кто лишился паспортов, виз или других документов во время бегства из России, но одновременно отнял у них восприятие себя в первую очередь как русских.

Другим важным источником помощи был русский Красный Крест – под патронажем аристократов, в частности великой княгини Марии Павловны, – также учредивший отделение в Париже. Положение эмигрантов стало еще более угрожающим в 1921 году, когда новое советское правительство издало декрет о лишении русских антикоммунистов, проживающих за границей, гражданства; многие русские в Париже боялись, что признание Францией советской власти приведет к их депортации. И хотя Земгор помог найти работу тысячам новоприбывших, простая экономическая необходимость заставляла остальных эмигрантов – в первую очередь бывшее дворянство – поддаваться «резкой пролетаризации» и соглашаться на ту работу, которая была для них доступна8. Тех, для кого Земгор не смог отыскать работу в Париже, отправляли в сельскохозяйственные регионы, на производство в Нормандию или на гигантские сталелитейные заводы Шнайдер-Крезо на востоке Франции, а также на шахты и фабрики в Деказвиль на юге. Некоторым пришлось уехать даже на Корсику, где катастрофически не хватало рабочих рук9. В прессе то и дело появлялись сочувственно-недоуменные статьи с названиями вроде «Как разоренные русские зарабатывают на жизнь» или «Княгиня-доярка» – отсылка к графу Павлу Игнатьеву, заделавшемуся фермером в Гарше, где его жена, бывшая княгиня Мещерская, была вынуждена доить коров10. Князь Гудачев тоже держал скот – в Ла-Жиронде; другие русские обучались премудростям скрещивания и разведения свиней11. Один граф, чье имя не называлось, «делал деньги на выращивании грибов», а «полковник Скуратов» с женой, как многие другие русские, разбил огород и «выращивал салат и зелень у себя в Сен-Жермене»12.

В Париже некоторым представителям русской аристократии и белогвардейским офицерам, которые хорошо знали французский язык и имели высшее образование, удавалось порой устроиться в банк или контору – клерками и бухгалтерами. Владимир Троекуров, бывший капитан императорской гвардии и телохранитель царя, служил клерком в парижском банке. Знание английского было плюсом для тех, кто хотел устроиться привратниками и швейцарами в отелях и универсальных магазинах, поскольку в город приезжало множество американских и британских туристов. Однако для большинства беженцев-мужчин единственным вариантом была низкооплачиваемая и утомительная работа посудомойщиками, официантами, мойщиками окон и шоферами. Русский народный университет, основанный в Париже в 1921 году, пытался помочь им, учреждая технические курсы за скромную оплату; самой популярной была профессия автомеханика, которой стремились обучиться таксисты. Мало кто в те времена владел собственным автомобилем, поэтому такси пользовались громадным спросом, особенно в оживленный сезон отпусков и в периоды, когда в Париже проходили крупные мероприятия, например Всемирная выставка.

Таким образом, работа водителем такси являлась первоочередным выбором для русских, особенно тех, кому были важны связанные с ней самостоятельность и независимость13. В эмигрантской среде таксисты считались «аристократами среди рабочей силы»14. Кроме того, они работали в городе, то есть больше контактировали со всей колонией и своими друзьями.

Первыми русскими, севшими за руль парижских такси, были члены Российского экспедиционного корпуса, который в 1916 году отправили сражаться во Францию. Из-за революции они так и не вернулись назад15. Чтобы поступить на эту должность, требовалось разрешение на работу и на проживание, а также водительские права, сами по себе являвшиеся удостоверением личности. Многие из новой волны эмигрантов предпочли пройти курс в вечерней школе и сдать экзамен; в свободное время они изучали карту парижских улиц, а днем брались за любые низкооплачиваемые подработки. Тем, кто не знал или плохо знал французский, учиться было особенно сложно. Наконец, после получения сертификата – который следовало возобновлять каждые два года и который стоил 65 франков – они проходили медицинскую комиссию16. Курс в парижской автошколе обходился в значительную сумму (120 франков – 120 долларов тогда и около 1800 долларов на нынешние деньги), которую эмигрантам изыскать было затруднительно. Различные ветеранские организации и эмигрантские комитеты помогали организовывать обучающие курсы для русских водителей и переводить для них инструкции к автомобилям. Получив права, таксист мог зарабатывать около 50–80 долларов в месяц (примерно 750–1250 долларов на сегодняшний день)17. Некоторым счастливчикам удавалось заработать в такси достаточно, чтобы подкопить и подыскать более прибыльное дело.

Однако сначала требовалось, чтобы новичка приняли в один из парижских таксопарков. Большинство русских трудилось в трех из них, самых крупных: G7 с красными «Рено», G3 с синими «Рено» и «Ситроен», которые вместе владели примерно шестью тысячами таксомоторов; на каждое такси полагалось по два водителя, работавших посменно. Остальные устраивались в компании поменьше, владевшие сотней-двумя машин, либо в службу «Спаркт» с желтыми такси «Пежо»18. В больших таксопарках любили русских, которые были более образованными, вышколенными, честными и – поскольку держались за свою работу – менее склонными задирать клиентов. Они не настаивали на чаевых (как замечал писатель Андрей Седых, пожилые англичанки и провинциальные французские викарии были особенно скупы на чаевые). Богатые дамы предпочитали русских за то, что те терпеливо возили их по магазинам, ресторанам и театрам. Проведав об этом, некоторые русские таксисты начали подчеркивать свою национальность, изображая эмблему с русским медведем на дверцах машин19. Русские водители вскоре превратились в своего рода «амбассадоров» популярных русских кабаре и ресторанов, подобие метрдотелей, поскольку дожидались клиентов у дверей, выстраиваясь в очередь20.

Шоферы красных такси «Рено» из гаража G7 платили ежедневную аренду за использование автомобиля и сами покупали бензин. В среднем они работали по двенадцать-четырнадцать долгих, утомительных часов в день, предпочитая делать побольше коротких рейсов, чтобы получить чаевые. В своем первом исследовании русской эмиграции У. Чэпин Хантингтон упоминал типичный случай генерала А., бывшего командующего Сибирским корпусом российской армии. Хотя ему перевалило за семьдесят, генерал прошел курсы и сдал экзамен, но зарабатывал всего 80 центов в день – состояние здоровья мешало ему подолгу сидеть за рулем. Его жена приискала работу на фабрике – за жалкие 48 центов в день. Семью содержал сын, трудившийся на заводе «Рено» за полтора доллара в день, и только благодаря его поддержке семья могла выживать.