Время убивает - Василий Головачёв

– Пусть сунутся! – весело сказал Виктор. – Угостим их из отобранной у них же классной базуки!

– Не наигрался в детстве в войнушки? – осуждающе спросил Никифор.

– Да в общем-то почти и не залипал в компе, – признался Климчук. – Родители блюли каждый мой шаг. Вот я и не сидел у компа сутками, как мои сверстники. Всё куда-то ходил: то на борьбу, то на рисование, даже на бальные танцы.

– Ты занимался танцами? – удивился Никифор.

– Ага, – смутился Виктор, – в детстве, с девяти лет.

– Что ж не пошёл по этой дороге дальше?

– Как-то всё скукожилось после восьмого класса, да и жизнь поменялась после развода отца и мамы.

– Сочувствую. – Никифор вскипятил воду, бросил в полулитровую кружку две горсти клюквы и вернулся в гостиную, заставая Истомина и Анну беседующими.

– По-моему, это, по крайней мере, спорно, – сказала женщина, успевшая подсесть к физику на диван. – Ветвление происходит в гильбертовом пространстве, а не в классическом евклидовом.

– Это ваша парадигма или Зельдовича? – с любопытством спросил Истомин. Было видно, что он ожил и чувствует себя лучше.

– Зельдовича. Но я поддерживаю его концепцию.

– О чём речь? – спросил Никифор, передавая старику кружку.

– Глеб Лаврентьевич считает, что энтропия будет распространяться в пределах светового конуса, потому что скорость процесса расширения не преодолеет световой предел. А мой непосредственный руководитель уверен, что эвереттовский процесс ветвления распространяется мгновенно из одной точки и порождает копии так же мгновенно.

– Что такое световой конус? – наморщил лоб Климчук.

– Это космологический термин, – сказал Никифор. – Любой процесс в нашей Вселенной создаёт конус расширения пространства, потому что скорость света конечна.

– То есть если ваш эн-накопитель взорвётся, то вся наша Вселенная исчезнет мгновенно, так?

– Не взорвётся, – поморщился Истомин.

– Разделится на столько копий, – пояснила Анна, – сколько в неё заложено вероятностных вариантов.

– Пустые споры, – сказал Никифор. – Нам будет всё равно, как будет расширяться энтропия, создавая хаос. Мы перестанем существовать.

– Я тут ни при чём, – поднял ладони Климчук. – Моя совесть чиста.

– Чистая совесть всего лишь признак плохой памяти.

Анна рассмеялась:

– Вы стоите друг друга.

Улыбнулся и Истомин, с удовольствием прихлёбывая напиток.

Никифор сел напротив дивана.

– Глеб Лаврентьевич, у меня вопрос поконкретней. Сейчас к вам хотели пройти двое военспецов, Колесников и Ладыжный. Вы их знаете?

Истомин отвёл глаза.

– Они… финансировали проект…

– Дело не в ваших связях. Они сели в хронокапсулу – вашу квартиру в будущем и вышли в прошлом. Они те ребята, из будущего? Или нынешние, что обитают на планете в данный момент?

– Я с ними встречи не назначал.

– Впрочем, это не имеет значения. Объясните тогда, почему я несколько раз выходил из квартиры, возвращался, но заставал там своих спутников. – Никифор кивнул на Анну и Климчука. – Хотя при включённом накопителе квартира должна была уйти в прошлое, и я не должен был там никого встретить.

– Ничего сложного, всё очень просто, – сказал Истомин, поёрзав на диване. – Эн-накопителем управляет компьютер. Когда кто-нибудь выходит, а это до вас всегда был я, он уменьшает скорость сбора энтропии до нуля, хотя продолжает удерживать объём. Естественно, замедляется и время.

– Но в последние несколько часов мы стали промахиваться: то я приду – там никого, то Виктор уходит и не может вернуться в нашу компанию.

– Компьютер догоняет объём накопления.

– Плюс происходит новое ветвление, – добавила Анна. – Вы остаётесь в главном потоке, а копии уходят в… копии.

– И где-то далеко сейчас мы сидим в копии ответвившейся Вселенной и решаем ту же проблему?

– Все ваши копии решают. Но сказать, где именно, далеко или близко, я не могу. Гильбертово пространство, в которое проваливаются версии, это скорее математика, а не физика. Оно пронизывает нас и всю нашу реальность. Любой из нас сейчас представляет собой спектр личностей, повторяющих все наши личностные характеристики, но каждый миг продолжающих действовать чуточку иначе.

– Уф! – выдохнул Климчук. – Голова кругом! Как вы помните всю эту научную дребедень?

– Наука – не дребедень, – покачала головой Анна.

– Он бывает невыносим, – проворчал Никифор.

– Скажите, Глеб Лаврентьевич, – отмахнулся неуёмный Климчук, не зная, чем себя занять. – Вы с самого начала знали, что ваш накопитель хаоса сработает как машина времени?

Анна, собравшаяся выйти из гостиной, приостановилась на пороге.

Остался в комнате и Никифор, не зря беспокоившийся по поводу не выдержанного на язык капитана.

– Предполагал, что эффект возможен, – признался Истомин, то и дело косящийся на часы. – Как оказалось, этот процесс можно регулировать.

– Процесс чего?

– Хода времени. Увеличивая каверну вакуумного потенциала, в которую и сваливается, так сказать, энтропия, можно замедлять течение времени и даже перенаправлять фазу. Мне удалось рассчитать простой низкоэнергетический коллапс волновой функции трёхмерного пространства, который…

Истомин помолчал, жуя собственный язык, помрачнел.

– Который, к сожалению, необратим.

– Почему «к сожалению»? – спросил Климчук.

– Потому что я не могу остановить начавшуюся цепную реакцию инфляционного роста энтропии. При достижении критической массы энтропии…

– Произойдёт декогеренция всей Вселенной, – закончил Никифор. – Мы это уже поняли.

Истомин поморщился, но возражать на этот раз не стал.

– Значит, ваш накопитель действительно можно использовать как оружие? Скажем, как излучатель хаоса?

– Я… не думал…

– А надо было!

– Виктор! – осуждающе проговорила Анна.

– Прекрати! – добавил Никифор, хотя мог бы подписаться под обвинением капитана двумя руками. – Никто не хотел создавать оружие.

– Кроме наших вояк, – фыркнул Климчук. – Кстати, как они на вас вышли? Или вы сами к ним обратились?

– Два года назад, когда я уже мучился с конструкцией накопителя, Лебедев познакомил меня с Колесниковым.

– Лебедев – ваш завлаб?

– Хороший теоретик… но… не важно. А Колесников…

– Мы знаем, он эксперт научного управления…

– Колесников – заместитель министра обороны и начальник центра по созданию оружия на новых физических принципах.

Климчук и Никифор посмотрели друг на друга с одинаковым изумлением.

– Круто! – осклабился капитан.

– Вот почему он так настойчив, – сделался задумчивым Никифор.

– Дальше вы знаете.

– Вы один работаете?

– Практически да.

– Любите одиночество?

– Скорее уединение.

– Хорошо, пусть они там бесятся, – сказал Климчук, – мы всё равно опережаем всех конкурентов. Сейчас ведь снаружи всего шесть часов утра.

Истомин снова глянул на часы.

– Шесть часов двадцать восемь минут.

– Вот поэтому мы всех опередим и решим проблему раньше, чем начнётся переполох со смер… – Виктор прикусил язык, покосившись на хозяина квартиры, к счастью, не обратившего внимания на его оговорку.

– Оптимист, – улыбнулась Анна.

– А чего сидеть и кукситься? Давайте мыслить широко, сами же предлагали. Одна голова хорошо, – Климчук кивнул на опустившего голову Истомина, – а четыре…

– Два мутанта! – рассмеялся Никифор. – Как говорил Жванецкий, если кто его помнит: мыслить так трудно, что большинство людей судит.

– Мне было четырнадцать, когда он умер, – кивнул Виктор, – но я помню. Можно ещё вопрос?

– Не слишком ли много ты задаёшь вопросов?

– Это значит, что я ещё расту. Я так и не понял, товарищи учёные, каким образом военспецы хотели использовать накопитель в качестве оружия. Энтропия же не пуля и не граната.

– Её можно усиливать векторно, – пробормотал Истомин.

– Как луч лазера?

Физик пожал плечами:

– Не совсем так, но похоже.

– А что излучается? Какие частицы? Фотоны, электроны, кварки? Антиматерия?

– Ты и о кварках знаешь? – с иронией поинтересовался Никифор.

– В «Википедии» полно сведений о кварках.

– Тогда ты должен знать,