Тудор Аргези - Феодосий Видрашку
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Сейчас, — гневно пишет Аргези, — когда исполняется пять лет со дня кровавой жатвы 1907 года, мы должны напомнить, что состояние крестьянства стало еще хуже. Волнения подавлены, король закрылся во дворце, и никто уже не видит его глаза. Но он должен знать, что народ вступил на путь социальных революций, что одно подавленное восстание рождает другое. Тень убитых невиновных людей бродит по горам и долинам нашей страны».
Николае Кочя, главный редактор «Факела», быстро прочитал исписанные мелким почерком страницы, провел ладонью по лбу, поднял глаза на Аргези и произнес взволнованно:
— Завтра мы все это напечатаем! Бить так бить!
Бой «Факела» против тирана-короля Карола I был длительным и беспощадным. Антидинастические памфлеты Аргези чередовались с еще более резкими выступлениями Николае Кочи. «Факел» обнажает и анализирует всю систему буржуазной парламентарной монархии, разоблачает махинации многочисленной королевской челяди и соревнующихся с нею в способах высасывания народной крови правительственных чиновников и духовенства.
«После крестьянских восстаний, — пишет Кочя, — поднялась буря реакции. Господствующий класс, напуганный широтой и глубиной восстания, сплотился и бросил все свои силы на кровавое подавление народного пожара. Правителями руководит одно стремление — не допустить в будущем никаких поползновений к возмущению и самостоятельным действиям рабочего класса. Административная и законодательная деятельность либерального правительства направлена только к одному — возводить все возможные препятствия на пути к демократическим свободам». Далее Кочя пишет, что при молчаливом или явном согласии оппозиционных партий были приняты драконовские законы против народа. Земледельцам предоставлена полная свобода действий, а для того, чтобы помещики чувствовали себя в полной безопасности, государство держит в нищих и голодных деревнях сытых, готовых к прыжку жандармов. Во главе всего этого беззакония стоит король, и «Факел» крупными буквами призывает: «ДОЛОЙ ОЛИГАРХИЧЕСКОГО КОРОЛЯ!», «ДОЛОЙ СООБЩНИКА УБИЙЦ 1907 ГОДА!», «ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕСПУБЛИКА!».
Насколько далеки интересы правящей, всемогущей элиты от интересов народа, Аргези писал многократно. Из его памфлетов читатели «Факела» узнают подноготную пышных торжеств, устраиваемых по всякому поводу в Митрополии. Вот как отмечается очередная годовщина дня коронации Карола I — 10 мая.
«Все приготовления закончены еще накануне. Над обычным ковром застелен еще один — желтый, а вдоль хоров — коврики поменьше. От самого входа до главного ковра — красная, цвета виноградного вина дорожка. Это бархатный путь для мужей в ослепительных парадных мундирах, при таком же ослепительном оружии. Главный распорядитель отец Ювеналий четверо суток кряду, не разгибая спины, сам прикреплял эти дорожки гвоздиками к полу, наводил блеск щеткой и рассказывал братьям монахам, таким же балагурам и пьяницам, как и он, про «мирские дела». На этих красочных коврах в огромном зале собора преподобные отцы напоминали еще шевелящихся пузатых пиявок. Один из них то и дело отрывался от работы, полз к колонне и доставал оттуда кувшин, стакан и сифон. Раздавалось шипение бьющей струи и звонкий глоток…
В день 10 мая, как всегда, будет служить весь синод: два митрополита, шесть епископов со своими викариями и шестнадцать архиереев. Одни епископы похожи на шагающие матрацы, другие на кровати, покрытые шикарными покрывалами с кисточками и узорами. Архиереи дружески толкают друг друга своими раздутыми животами.
Прибывает его величество. Синод выходит ему навстречу… Король шагает чинно. Высокие голенища его сапог отражают тот же свет, что и цилиндры официальных лиц. Митрополит чувствует, что у него прерывает дыхание. У всех волнение одного порядка — страх… Генералы и офицеры всех рангов еще заметнее шевелят мундирами, на которых по сорок осколков разноцветной жести — награды, пуговицы украшения. Все сверкает как хозяйственный двор, переполненный фазанами, павлинами и другими видами декоративной птицы. Глаза наших государственных мужей, генералов и придворных, — пишет Аргези, — не отрываются от короля, который уселся на свое королевское место, украшенное золотом и кроваво-красным велюром. Он смотрит на все с безразличием и величественностью пограничного столба. Король, кажется, считает сейчас, из скольких многоцветных нитей вышит на лежащей у его ног подушке Орел Государства Румынского.
Самым внимательным наблюдателем за всеми движениями короля Сказывается наследный принц, усевшийся тут же. Когда король кладет, подобно Бонапарту, руку на грудь, принц делает то же самое. Если король подымает голову, так же поступает и принц. На лице монарха ни тени улыбки, ни следа какого-либо чувства.
Выходят.
Хор, барабаны, оркестры, солдаты, застывшие как немецкие фигуры из саксонского фарфора. Королю подставляют невысокий табурет, при помощи которого он садится довольно легко на роскошно оседланного коня. Говорит что-то, наверное, потому что его мундир чуть-чуть пошевелился.
У самых дверей церкви неизвестно откуда взявшийся калека смотрит высохшими глазами.
— Который здесь король? Хочу посмотреть на него.
Дюжий сержант незаметно для присутствующих сует тому кулак в морду и рычит приглушенно:
— Сгинь, проклятый!..»
Из номера в номер «Факел» говорит о том, что в стране свирепствует сигуранца[29], а руководители правящей либеральной партии, напуганные крестьянскими волнениями, усилили репрессии и против рабочего класса, мелких служащих и кустарей. Запрещены собрания. Книги, газеты и брошюры ежедневно подвергаются конфискации или запрету.
За подписью «Иеродиакон Иосиф» Аргези публикует на страницах «Факела» серию памфлетов о лживости и фарисействе румынского духовенства. В то же время, чтобы не оскорблять чувства верующих, Аргези разъясняет, что «вера» — составная часть чувства, она проявляется в идеалах, в мышлении, в искренности, в прекрасных звуках музыки, в глубоком успокоении, в дуновении ветра, в самой ясной и отдаленной звезде, в твоем друге и в твоем враге, в твоей любви и в твоей ненависти. В церквах же, — пишет далее он, — дымящие свечи, ограниченные попы, кутья, кадила, поповские распри, воющие на амвонах псаломщики, спертый воздух и звонкая монета, которая катится в кошельки преподобных отцов. Я самый непримиримый противник церкви».
У входа в редакцию «Факела» стоит пузатый священник, скрашивает не поздоровавшись:
— Что же это вы так рьяно выступаете против нас?
— С кем имею честь? — интересуется Аргези.
— Я помню вас диаконом святой Митрополии…
— Ну и что?
— Хотелось просто полюбопытствовать: что это вы подписываетесь «Иеродиакон Иосиф», раз уж отреклись от нас? — Священник сообщает «по секрету», что синод предпринимает против бывшего иеродиакона церковное расследование.
— Вы, — продолжает он пьяным голосом, — любимец такого высокого церковного лица, как митрополит Иосиф, и вдруг восстали против церкви… Он так любил вас, что, когда однажды вернулись из Швейцарии посланные вам деньги, огорчился и попросил меня разыскать вас.
