Собрание сочинений. Том 2 - Николай Каптерев

Главным действующим лицом в Москве в деле Никона был, как мы видели, Газский митрополит Паисий Лигарид, заклятый враг Никона, всеми мерами добивавшийся его конечного осуждения. От преданных ему греков Никону удалось разузнать прошлое Паисия, и он написал против него целую книгу, по словам самого Лигарида, «безчествующу и истощающу великия кривды мерзкия, а вящшие, яко есмь еретик и волхв». В действительности сущность обвинений Никона против Паисия сводилась к тому, что Паисий, как воспитанник иезуитов и латинский ставленник, не может считаться православным и его нельзя допускать поэтому к участию в делах Православной Русской Церкви; что Паисий не настоящий, а запрещенный архиерей, лишенный сана Иерусалимским патриархом. Этот извет Никона на Лигарида был потом подтвержден и Константинопольским патриархом Дионисием, который наказывал бывшему у него в качестве посла Чудова монастыря келарю Савве доложить государю, что Лигарид «лоза не Константинопольскаго престола, и я (т. е. Дионисий) православным его не [С. 208] нарицаю, что слышу от многих, что он папежин и лукав человек… А что Газский Паисий Лигаридий рукоположенец папин и по многих ляхских костелех служил за папу литургию… и истинно отвержется и проклянет пред Собором всю папежскую ересь и исповедует символ Православия, и он в Собор прият будет». Наше правительство, конечно, никак не могло игнорировать обвинения Лигарида в латинстве самим Константинопольским патриархом ввиду той важной и деятельной роли, какую играл Лигарид во всем деле Никона, хотя сам Паисий и отрицал справедливость возводимых на него обвинений. Когда в 1667 году в Константинополь отправился царский посол Афанасий Нестеров, государь поручил ему обратиться за достоверными сведениями о Паисии Лигариде к самому Иерусалимскому патриарху Нектарию, ведению которого подлежал Паисий как митрополит Газский. 29 июля 1668 года в Москве получена была грамота патриарха Нектария о Паисии Лигариде, в которой он пишет государю: «Дело се есть сказать вам про Лигарида, который у вас ближний во святом вашем царствии», и затем говорит, что он отлучен и проклят еще патриархом Паисием, про что здесь всем ведомо и о чем ему было послано тогда письменное известие в Волошскую землю, где тогда находился Лигарид. «И буди тебе, великому государю ведомо, за что его отставил (патриарх Паисий): за то, что в своем слове не стоял, а письмо его рукою писано, кабала, по которой он не уплатил и ушел в Мутьянскую землю». «После смерти кир Паисия, – пишет Нектарий, – бывали мы в его епархии (т. е. Газской), а он ко мне, Про-Лигаридий, не бывал и со мною не видался, ни грамоты нам не послал, и не [С. 209] просит от нас прощения и благословения, а поехав он из Волошской земли, пришел в Черкаскую землю и там писал грамоты ложные, с чем прийти к тебе, великому государю; а хто те грамоты ему в черкаских городех писал, тот ныне человек у нас, а у него он был архимандритом, имя ево Леонтий». Пошел было Лигарид из своей епархии на шесть месяцев, а теперь отсутствует уже 14 лет; пошел он для того, чтобы найти средства для уплаты долга, который лежит на христианах его епархии, «а он им ни грамотою, ни словом не приказал, как пошел, и когда он забыл свою область, то ныне он не пастырь, ни архиерей, ни епископ – тому Бог свидетель!» Христиане его епархии крайне утеснены, и ему, патриарху, приходится платить по кабале, какую Паисий написал своею рукою. Те деньги, которые государь дал Паисию для уплаты долга епархиального и Иерусалимскому патриарху, он с своим племянником все отослал на свою родину – Хиос[100]. «Мы, – замечает [С. 210] патриарх, – хотели было отнять, но не отняли для того, чтоб не слыть нам сильниками и лихими, и посему-то мы все стерпели, великий государь, чтобы не смутить церковных дел. Ныне, что тут он пребывает, а дела его ведомы стали. Даем подлинную ведомость, что он отнюдь не митрополит, ни архиерей, ни учитель, ни владыка, ни пастырь, потому что он столько лет отстал и по правилам св. отец есть он подлинно отставлен и всякого архиерейского чину лишен, только имянуетца Паисей. Да и бывшей патриарх Паисей отказал, и не подобает ему быть в нашей стороне и нигде. И называется он с православными православен; а он свидетельствуется ото многих своей руки грамот, которые здесь у нас есть; а латыни свидетельствуют и называют своим, и папа Римский емлет от него на всякой год по 200 ефимков… А что он имел милостыни для престола Святой Церкви, то он, лютый волк, послал к племянникам своим, а не к Церкви, и подобает то ему назад отдать, или верному человеку церковному у него взять и отослать. Все сие мы писали не для похвалы, но для того, чтобы Бог на нас за сие не прогневался; пишем все правду, чтобы наша вера не была осуждена и св. отец предание не нарушено было». В заключение грамоты Нектарий пишет: «А буде изволите, великий государь, о нас ведать, и мы от великих долгов бываем в великой печали. Я застал на святейшем престоле 14 000 ефимков долгу, а от великих смут армянских послать к твоему светлому лицу и приехать сам не смел. Воспомяни, как тебе Бог известит, а нам гречане, торговые люди, приезжая с Москвы, про твою царскую милость сказывают». В конце грамоты находится особая просьба [С. 211] патриарха к царю: с торговых гречан впредь пошлин брать государь бы не велел[101].

Приведенная грамота патриарха Нектария должна была произвести сильное впечатление на московское правительство и окончательно уничтожить Паисия. Личность его теперь стала ясна: это был лишенный сана архиерей, авантюрист, который явился в Москву с подложными грамотами и, выдавая себя здесь за действительного Газского митрополита, выпрашивая у царя милостыню для бедствующей своей паствы, дерзко и нагло обманывал царя как относительно своей личности, так и употребления тех денег, которые он получал от царя на покрытие долгов своей мнимой епархии. Но и этого мало: являясь в Москве в роли строгого ревнителя Православия, уставов и положений Православной Церкви, которые будто бы дерзко нарушил новатор Никон, Паисий в действительности был латынником – папежником признал Паисия открыто и официально его собственный Иерусалимский патриарх, папежником его признал и Константинопольский патриарх. Казалось, что для Лигарида оставалось только одно место – Соловки, но этого не случилось. Русское правительство не могло решиться открыто признать, что человек, от которого исходили все советы и указания по делу Никона, на которого доселе смотрели в Москве как на образованнейшего и авторитетного представителя православного Востока, в мудрость и компетентность которого все верили, которого сам царь слушал, «как пророка Божия», – что этот человек был запрещенный архиерей, обманщик и латынник, ловко разыгравший перед доверчивыми русскими роль судьи в их церковных делах, роль ревнителя чуждых [С. 212] для него интересов Православия. Со своей стороны и Паисий, ввиду патриарших на него обличений, постарался выставить их перед царем делом, внушенным патриарху многочисленными личными врагами Паисия, не хотевшими ему простить его участие в деле осуждения Никона. Как бы то ни было, но только грамота Нектария, по-видимому, нисколько не повредила Паисию во мнении и расположении царя, и даже принесла ему несомненную пользу. Алексей Михайлович, естественно видевший в осуждении Паисия как бы осуждение всего, что было сделано по советам и указаниям Паисия в деле Никона, решился хлопотать перед Иерусалимским патриархом о восстановлении Паисия в его прежнем достоинстве Газского митрополита, тем более что и другие обстоятельства требовали тогда от московского правительства особых сношений с патриархами Константинопольским и Иерусалимским, при которых удобно было попутно устроить и дело о Паисии Лигариде.

Патриархи Константинопольский и Иерусалимский решительно отказались и сами ехать в Москву, и послать туда своих экзархов для суда над Никоном, не сочувствуя этому, по их мнению, несправедливому и во всех отношениях печальному для Церкви явлению. Иначе поступили патриархи Александрийский Паисий и Антиохийский Макарий. В чаянии получения богатой милостыни от русского правительства для своих бедствующих кафедр они лично отправились в Москву, куда и прибыли в конце 1666 года, так что в Москве мог, наконец, состояться окончательный суд над Никоном при личном участии двух восточных патриархов, чего так давно и с такими усилиями добивалось наше правительство, тем более что приехавшие [С. 213] в Москву патриархи заявили, что они явились сюда будто бы с согласия патриархов Константинопольского и Иерусалимского, почему они судили и окончательно осудили Никона от лица всех четырех восточных патриархов. Но в действительности патриархи Паисий и Макарий вовсе не имели согласия, а тем более каких-либо полномочий на поездку в Москву для суда над Никоном от патриархов Константинопольского и Иерусалимского, как это хорошо видно из их собственных писем из Москвы к Нектарию и Парфению Константинопольскому, имевших в виду оправдать их поездку в Москву и образ действий здесь. В письме к Нектарию Паисий и Макарий говорят, что они отправились в Москву только после того, как «узревше писаньице твое, извещающее, яко твое блаженство име умышление в сиа страны путьшествовати. Пачеже грамотоносеце устне извеща нам, яко Вселенский патриарх хотяше послати своего экзарха». Ввиду именно таких вестей, т. е. что Нектарий сам едет в Москву, а Константинопольский посылает туда своего экзарха, они и решились отправиться в путь, чтобы таким образом в Москве были все четыре патриарха. Извещают Нектария, что они после соборных допросов нашли Никона виновным во многих преступлениях, «их же не подобает предавати писанию, занеже епистолия не имеет в себе что-либо тайно». Но, несмотря на такую оговорку, они все-таки считают нужным указать Нектарию на одну вину Никона. «В такое напыщение, – пишут они, – прииде гордостный Никон, якоже сам ся хиротониса патриархом новаго Иерусалима, – монастырь бо, его же созда, нарече новым Иерусалимом со всеми окрест лежащими: именуя святый Гроб, Голгофу, Вифлием, Назарет, Иордан». Пишут, [С. 214] что они оказали услугу Нектарию, освободив от заключения его посланца Савелия. Подобного же рода письмо отправлено было и к Константинопольскому патриарху. Очевидно, что побуждением к написанию этих писем Паисием и Макарием служило опасение, что их поездка в Москву без согласия и одобрения патриархов Константинопольского и Иерусалимского, что осуждение ими Никона, этого друга и покровителя греков, вызовут на Востоке сильное неудовольствие и порицание и могут причинить им по возвращении на Восток много неприятностей. Это опасение было тем более основательно, что Иерусалимский патриарх, как им хорошо было известно, открыто стоял на стороне Никона, желая его восстановления на патриаршей кафедре, а Константинопольский патриарх Парфений свое отношение к делу Никона очень ясно и определенно выразил в том своем действии, что лишил Паисия и Макария их патриарших кафедр за то, что они поехали в Москву, чтобы судить и, конечно, осудить Никона, так что нашему правительству пришлось потом хлопотать перед высокою Портой о восстановлении патриархов Паисия и Макария на их кафедрах.