Собрание сочинений. Том 2 - Николай Каптерев

Грек Савелий Дмитриев, привезший грамоту Нектария в Москву, со своей стороны показывал здесь, что Иерусалимский патриарх наказал ему говорить Никону: «Для чего он по-прежнему на патриарший свой престол нейдет и тем великого государя кручинит?.. Да то-де он от Еросалимскаго патриарха слышал, что опричь Никона патриарха на престол иному никому быть не мочно, для того, что вины ево никакой нет». Со своей стороны и архидиакон Нектария, потом преемник его на патриаршей кафедре, Досифей писал Паисию Лигариду, укоряя его за неправые, соблазнительные и недостойные пастыря действия по делу Никона. «Слава прииде, – пишет он Паисию, – некая хульная, рождение же воистину диаволе, яко вы не право грамоты переводите, но иная полагаете, иная от среди изъемлете, иная оставляющее; аще приидет туды патриарх – будет о том истязовати, и в том, советую твоей святыни, буди далече от сего, да будеши волен от сих безчествований, и нам явишися истины поборник и оборонитель, зане несть мала вещь зле переводити. Тоже, елико можеши, о нал ежащих к миру Церкве стой крепко, зане возвестися нам, [С. 200] ЯКО твоя святыня, могий соблазном вредити, не глаголеши о мире»[96].

Таким образом, оказывается, что патриарх Нектарий хотя и подписал известные свитки о власти царской и патриаршей, осуждавшие Никона, имея в виду показания иеродиакона Мелетия, но подписал их с большим сомнением в справедливости всего, что рассказывал о Никоне Мелетий. Когда же он из Константинополя приехал в Молдавию, где всегда было много греков, поддерживавших с Москвой постоянные сношения, то постарался от них собрать о деле Никона более обстоятельные сведения и узнал, что серьезных причин к осуждению и низвержению Никона в действительности нет, что все это дело раздуто личными врагами Никона с помощью некоторых крайне неблагонадежных греков вроде Паисия Лигарида. Тогда Нектарий и поспешил послать к царю приведенную выше грамоту с целью убедить его примириться с Никоном и снова возвратить его на патриарший престол. Грамота к царю написана была очень сильно, убедительно и настойчиво, с той сдержанной властностью, какая и подобает верховному архипастырю, ратующему за правое дело, имеющему в виду только мир и интересы Церкви Христовой, а не получку за сомнительную послугу богатой царской милостыни. В том же примирительном духе писал было Нектарий и грамоту Никону, но она не была ему передана. Со своей стороны архидиакон Нектария Досифей пытался подействовать в духе примирения и на главного деятеля из числа врагов Никона – Паисия Лигарида, в надежде усовестить этого прожженного совестью человека и побудить его действовать [С. 201] в интересах правды и мира. Но эти хлопоты Нектария и его архидиакона не достигли цели – московское правительство уже не могло примириться с Никоном, оно добивалось его конечного осуждения во что бы то ни стало и потому с крайним неудовольствием встретило примирительную попытку патриарха Нектария. Патриарший посол Савелий Дмитриев был задержан в Москве и содержался под строгим надзором, не имея возможности вступить с Никоном в непосредственные личные сношения. Впрочем, он нашел возможность переписываться с Никоном и этим путем сообщать ему нужные сведения и указания. Так, например, он пишет Никону: «Владыко мой! Аще позовут тя, прииди на Собор; приди, не сотвори инако и обесчестив наш Собор, того ради не ино добро. Тако мне есть приказано (разумеется – от патриарха Нектария) ответ дати; того ради повем: надеюся на Бога, яко не имут найти никакого порока, во всем свидетельство твое премудро и благочестиво; и что какой порок хотят найти? Рекут, что оставил еси престол твой и отшел еси, и то несть речь: занеже, когда архиерей оставит престол свой и отъидет в чужое место, то есть зло, добре знаете и святительство твое. Ты же и сошел еси с Москвы, не пошел еси в чужой мир, но тако же в престоле своем еси, и не имут учинити о сем ни единаго же слова в Соборе. И о том молюся пресвятительству твоему: едино о сем часе не объяви, да не речеши, како ти послал блаженный (т. е. Иерусалимский патриарх) грамоту и задержали ее в верху бояре, и объявится дело, что услышал еси от меня, и мне лихо сотворят. Едино приимеши, да приидеши велиим смирением, и буди, яко не знаешь ничего и небоязнен, [С. 202] занеже не имут тебе учинити ничто же». Савелий Дмитриев был задержан в Москве до прибытия восточных патриархов, которые и выхлопотали ему у царя освобождение. По этому поводу сам царь на Соборе говорил: «Сидел он, Савелий, за то, что он привез от Еросалимскаго патриарха грамоту, и в той грамоте писано многое к ссоре»[97].

Примирительная попытка Нектария в деле Никона не могла иметь успеха не только потому, что она противоречила намерениям и желаниям московского правительства, но и потому, что и самая грамота Нектария пришла в Москву очень поздно, когда дело с Никоном зашло уже слишком далеко. Грамота Нектария получена была в Москве, вероятно, только в первых числах декабря 1664 года, а к этому времени наше правительство уже сделало новые важные шаги по делу Никона.

Двадцать третьего апреля 1664 года в Москву прибыл известный нам иконийский митрополит Афанасий, который заявил в Посольском приказе, что Иерусалимский патриарх Нектарий находится в Яссах и обещал приехать к государю, когда в заднепровских городах ратных людей не будет, но с каким делом он едет, о том митрополиту неизвестно. Через несколько дней после иконийского Афанасия в Москву прибыл грек Исаия Евстафьев и заявил здесь: когда он был в Рашкове, то приезжал из Ясс Иерусалимского патриарха архидиакон к дочери волошского владетеля, которая была за Тимофеем Хмельницким, и сказывал, что патриарху за войною проехать к Москве нельзя и от турского султана прислан ему указ, чтобы из Ясс никуда ему не ехать, и потому [С. 203] патриарх хотел ехать по монастырям в Мутьянскую землю. Но он, Исаия, писал к нему с архидиаконом, чтобы подождал в Яссах, как бы ему можно было приехать к царскому величеству. Получив эти вести, правительство уже распорядилось было, на случай приезда Нектария, принять его точно так же, как ранее принимали в Москве патриарха Паисия. Но так как Нектарий не приезжал, то 12 июля 1664 года в Молдавию посланы были два грека, Василий Иванов и Кондрат Дмитриев, с грамотой государя, в которой он писал патриарху: «В лете предворшем 1663-м преблаженство твое нашими царскими письмены молихом, да в митрополию градов нашеа богохранимыя державы пречестное твое архиерейство возлюбленною особою твоею путь сотворивши, и явившаяся зде недоуменная разрешивши; но по настоящий час святейшее и вожделенное нам твое лицо, еже тощие ожидахом, видети не улучихом, не малое духа стужение ощутихом». Теперь же царь узнал, что Нектарий находится в Яссах, и потому он просит его «во славную державы нашея митрополию самоличне прибыти». Между тем в сентябре того же 1664 года из Москвы на Восток отправилось новое посольство, во главе которого стояли иеродиакон Мелетий Грек и называвший себя в Москве племянником Константинопольского патриарха Дионисия грек Стефан Юрьев. Они должны были пригласить в Москву всех восточных патриархов для суда над Никоном и устроения русских церковных дел. Только в январе 1665 года послы прибыли в Молдавию, где находился Нектарий, и звать его в Москву взялся грек Стефан Юрьев, а не Мелетий. Явившись к Нектарию вместе с подьячим Оловенниковым, [С. 204] Стефан говорил: «Великий государь просит и молит тебя, чтоб ты изволил потрудиться для христианского дела – пошел в Московское государство». Нектарий отвечал: «Ко всем нам прежде прислан был от великаго государя Мелетий Грек, и он знает, что я затем и приехал в Молдавскую землю, чтобы отсюда идти в Москву, но за войною мне никак нельзя было тогда проехать. С Мелетием мы послали к великому государю правила (известные свитки о власти царской и патриаршей), и по ним почему до сих пор ничего не сделано?» Тогда подьячий Оловенников объяснил патриарху, как Афанасий Иконийский заподозрил было подлинность привезенных Мелетием патриарших свитков, и хотя потом сомнения относительно их уничтожились, однако правительство не решается собирать Собор и судить Никона без Вселенского патриарха, тем более что в Русской Церкви теперь происходят и другие многие нестроения, для уврачевания которых необходимо присутствие в Москве патриархов. Нектарий сначала заявил было решительно: «Пойду, хотя бы мне и смерть принять, потому что я считаю великаго государя царем Вселенским, он единственный царь христианский, единственная наша надежда и похвала». Но затем Нектарий стал колебаться, а когда получил какие-то письма из Константинополя, то и окончательно отказался от поездки в Москву, так как-де ему не позволено ехать на север[98].

Причины колебаний патриарха Нектария относительно поездки в Москву понятны: из своих сношений с посланными московского правительства и другими греками, [С.205] имевшими сношения с Москвой, он убедился, с одной стороны, в том, что московское правительство всячески старается об осуждении и низвержении Никона; с другой стороны, что достаточных причин к осуждению и низвержению Никона в действительности нет. Ввиду этого Нектарию, если бы он поехал в Москву, пришлось бы или стать на сторону пригласившего его правительства и, согласно его настояниям, осудить Никона, или же, следуя самому существу дела, своему убеждению и личным симпатиям, стать сторонником Никона, добиваться его возвращения на кафедру и тем вызвать к себе нерасположение московского правительства, вражду всех врагов Никона и в результате все-таки, вероятно, ничего не сделать для последнего. А между тем Нектарий после посылки им грамоты царю от 20 марта 1664 года, настаивавшей на возвращении Никона на кафедру, и лично в Москве мог, конечно, действовать только в том же духе – мира и всепрощения. Ввиду этого Нектарий, опасаясь за полную неудачу в Москве своих примирительных действий, после некоторых колебаний наконец решительно отказался ехать в Москву. На эту его решимость, вероятно, повлияло и то обстоятельство, что он доселе не получал никакого отзыва из Москвы на свою примирительную грамоту от 20 февраля, откуда он мог заключить, что она принята была в Москве неблагоприятно. Этот ответ на его грамоту от 20 февраля был написан к нему только в начале 1665 года и вполне подтверждал его опасения, что его примирительные стремления по делу Никона в Москве не были приняты и вызвали в правительстве только неудовольствие. В своей ответной грамоте Нектарию государь заявляет, что заботы [С. 206] патриарха о примирении его, государя, с Никоном – дело самое желательное, но только «то твоего благословения теплое прошение зело поздно поспе». Оно пришло уже после получения подписанных всеми восточными патриархами свитков, которыми Никон решительно осуждается, почему справедливее было следовать голосу всех, нежели одного, так как «большую крепость глаголется имети всех разум, жребий же единаго прилагательно в малей цене почитается». Указав затем на то, что отречение Никона было не словесное, но и письменное, на котором имеется его руки подпись: «Николи дела не имети до патриаршества», царь указывает на новый самовольный поступок Никона: на его неожиданный приезд в московский Успенский собор с 17 на 18 декабря 1664 года, к которому царь относится с величайшим негодованием. «Еда сие несть, – пишет он, – мучительное наветование, явное отступство, неправильное насилование человека наветующа и непризвана к вышнему престолу, кроме правил, силою и нуждою, узаконения святых отревающаго и попирающаго. Убо сие новое дело превышает все первыя мимошедшия дела, от него бывшия, се есть: своевольное отречение и семилетное отшествие, мятежи и тайные ссылки, яже чести ради оставим, патриаршеское достоинство почитающе. Сия во уме имея, блаженнейший, и сим подобная помышляя, – поучает в свою очередь царь Нектария, – достойный жребий принеси, держа прямо вес, ниже мне, ниже ему наровя, но прямо рассекая правды борозду». Затем царь выражает желание лично видеть и говорить с Нектарием, а если это невозможно, то просит прислать вместо себя в Москву «наместника благоискусна и благоразумна», за что обещает ему [С. 207] «по совершении дела» прислать свою милостыню на уплату долгов Святых Мест[99].