Собрание сочинений. Том 2 - Николай Каптерев

Подобно своему предшественнику, патриарху Феофану, Паисий усиленно заботился поддерживать близкие сношения с московским правительством, чтобы пользоваться его милостыней для поддержания бедствующих Святых Мест, для борьбы с католиками и армянами, которая и при нем, как и при Феофане, велась с напряжением и иногда принимала настолько острый характер, что самой жизни мужественного патриарха грозила серьезная опасность. В видах получения богатой милостыни от московского правительства Паисий вскоре по вступлении на патриарший престол лично отправился в Москву. Но он в этом случае преследовал и другие цели, а именно политические, которые играли очень выдающуюся и характерную роль в его сношениях с московским правительством. Он вошел в близкие сношения с гетманом Хмельницким, поднявшим очень удачное восстание против поляков, и, благословляя его на борьбу, сделался посредником между ним и московским правительством, имея в виду привести их к взаимному соглашению, к признанию казаками подданства московскому царю. Затем Паисий вошел в тесные сношения с господарями Молдавии и Валахии и употреблял все усилия привести их, с одной стороны, в соглашение с [с. 186] Хмельницким, а с другой – с Москвой, долженствовавшей, по его мысли, сделаться опорой и главой целого союза православных народностей, которые под верховным руководством московского царя начнут потом решительную борьбу с турками в видах своего освобождения из-под их ига. Таким образом, патриарх Паисий увидел и признал в Московском государстве ту политическую силу, которая с течением времени должна была сделаться орудием для низвержения турецкого господства и восстановления свободы православных народов, и, конечно, главным и первым делом греков. Именно для достижения этой конечной цели Паисий и отважился на очень рискованную для его положения и самой жизни роль – посредника-примирителя между Москвой, казаками и Молдо-Влахией.

Глава 4

Сношения патриарха Нектария с русским правительством

[С. 187] Преемником патриарха Паисия на Иерусалимской патриаршей кафедре сделался Нектарий, который был посвящен в патриархи 9 апреля 1661 года в Иерусалиме, где он и прожил первый год своего патриаршества. В 1662 году он отправился в Константинополь, откуда в сентябре 1668 года прибыл в Яссы. Нектарий был человек очень болезненный, малоэнергичный и предприимчивый, более склонный к спокойной и кабинетной деятельности – за время своего патриаршества он не вступал даже в обычную для других патриархов борьбу с католиками и армянами. Из имеющихся у нас под руками документов не видно, чтобы Нектарий, сделавшись патриархом, извещал о своем избрании и постановлении московское правительство особою грамотой и чтобы он, подобно своим предшественникам, стремился войти в близкие сношения с московским правительством, заботился приобрести его особое расположение в видах получения милостыни и уже вовсе не помышлял о тех политических затеях, которым так горячо был предан его предшественник Паисий. Но и при своем осторожном и сдержанном отношении [С. 188] к русскому правительству Нектарий все-таки волей-неволей должен был принять участие в тогдашних смутных русских церковных событиях, а именно, в суде над патриархом Никоном.

В июле 1658 года святейший патриарх Никон неожиданно оставил патриарший престол и удалился в построенный им Воскресенский монастырь, не желая в то же время окончательно отказаться от патриаршества. Это последнее обстоятельство поставило правительство в крайне затруднительное положение, так как выбор нового патриарха был невозможен, пока оставался нерешенным вопрос о Никоне. В 1660 году в Москве был собран Собор, который должен был рассмотреть и порешить дело о Никоне. Собор сделал такое постановление: «Чужду быти Никону патриаршескаго престола и чести, вкупе и священства и ничем не обладать». После такого категорического решения о Никоне, по-видимому, оставалось только приступить к избранию и постановлению нового патриарха. Но на такой шаг не решилось правительство, так как сам Никон открыто и решительно отрицал право подчиненных ему епископов судить его – своего главу, признавая это право только за Константинопольским патриархом, и так как архимандрит полоцкого Борисоглебского монастыря Игнатий Иевлевич, а затем и известный Епифаний Славинецкий тоже высказались против права Собора 1660 года судить Никона. Ввиду этих обстоятельств правительство принуждено было признать Собор 1660 года неудавшимся и отказаться от исполнения состоявшегося на нем определения относительно Никона, вследствие чего вопрос о Никоне по-прежнему остался открытым, по-прежнему правительство не знало, что ему делать [С. 189] с бывшим патриархом. Тогда за решение этого дела взялся известный газский митрополит Паисий Лигарид, прибывший в Москву 12 февраля 1662 года по приглашению бывшего патриарха Никона, который думал найти в нем своего сторонника, а нашел самого заклятого врага.

Паисий Лигарид был человек образованный и даже ученый, человек ловкий, находчивый и при этом, как воспитанник иезуитов, нравственно очень гибкий и податливый гречанин, способный приладиться ко всякой среде и обстановке, умевший сделаться нужным и необходимым для тех, которые были нужны ему самому, от кого он надеялся получить какие-либо для себя выгоды. Прибыв в Москву и осмотревшись здесь, он сразу понял, что дело Никона окончательно проиграно, что действовать в пользу Никона для него, Лигарида, нет ни малейшей выгоды, и потому он сейчас же решительно стал на сторону врагов Никона, сделался их душою и руководителем, причем быстро сумел приобрести расположение и доверие самого царя, уже нравственно измученного продолжительным столкновением с Никоном, искавшего опоры, успокоения, оправдания своему поведению относительно бывшего «собинного друга». Лигариду, этому вкрадчивому и льстивому гречанину, удалось так подействовать на царя, что тот, по словам Никона, стал слушать Паисия, как «пророка Божия». По совету этого «пророка Божия» решено было пригласить восточных патриархов, или лично прибыть в Москву, или прислать сюда экзархов для суда над Никоном. В этом смысле 28 декабря 1662 года и написаны были от имени государя пригласительные грамоты ко всем четырем восточным [С. 190] патриархам, с которыми и отправлен был на Восток единомышленник Лигарида, его соотечественник и друг, проживавший в Москве грек иеродиакон Мелетий. Прибыв в Константинополь, Мелетий вручил царскую грамоту Константинопольскому патриарху Дионисию, а также Иерусалимскому Нектарию, который в то время находился в Константинополе. Эти пригласительные грамоты государя поставили обоих патриархов в очень затруднительное положение. Дело в том, что Мелетий, прибыв в Константинополь, неосторожно обнаружил здесь цель своего приезда, т. е. от него узнали, что он приехал добыть от патриархов осуждение Никона и что в этом деле главную роль играет Паисий Лигарид. Эти распространившиеся по Константинополю вести произвели сильное волнение между греками, так что некоторые из них не только публично поносили Лигарида и Мелетия, но и искали убить последнего. Причины волнения греков и сильного их негодования на Лигарида и Мелетия понятны. Патриарх Никон до крайности любил все греческое и самих греков, другого подобного греколюбца не бывало на Руси, это прямо признавали сами греки и даже личные враги Никона, как, например, Паисий Лигарид. Вся известная церковная деятельность Никона имела строго грекофильский характер, совершалась по указаниям и при содействии греков; им он всячески покровительствовал, всюду выдвигал их церковный авторитет на первый план, возвышал греческое даже в явный ущерб русскому; он строил свои монастыри по образцу греческих, приглашал в Москву греческих учителей пения, греков-мастеров серебряного дела и т. п. Естественно, что каждый истый грек симпатизировал [С. 191] Никону, так как видел в нем своего поборника и защитника, человека, который стоит в Москве на страже греческих интересов. И вот о низвержении и конечном осуждении этого-то горячего радетеля греков и всего греческого усиленно хлопочут теперь сами же греки, живущие в Москве. Так они поступают, конечно, только потому, что дали подкупить себя врагам Никона, и, конечно, только с помощью денег они думают теперь добыть от патриархов осуждение благодетеля греков Никона. Понятно отсюда, почему горячо заволновались греки, узнав о цели приезда Мелетия в Константинополь, понятно также и то затруднительное положение восточных патриархов, в какое их поставили царские грамоты. Ехать самим в Москву или послать туда экзархов, чтобы осудить почитателя и благодетеля греков, чтобы стать на одну доску с такими своекорыстными интриганами, как Лигарид и Мелетий, патриархи, конечно, не желали, уважая свое достоинство и как патриархов, и как греков. Но, с другой стороны, они не могли решительно отказать и домогательствам русского правительства, расположением которого имели все причины дорожить. Ввиду этого патриархи Дионисий Константинопольский и Нектарий Иерусалимский избрали средний путь. Под предлогом боязни турок они решительно отказались ехать в Москву сами или послать туда своих экзархов, а взамен послали в Москву с Мелетием составленные ими применительно к делу Никона общие определения о власти царской и патриаршей, на основании которых и руководствуясь которыми Собор русских иерархов мог бы сам порешить с делом Никона, без всякого ближайшего или непосредственного участия в [С. 192] этом восточных патриархов. В этом смысле патриарх Нектарий и сделал в конце свитка о власти царской и патриаршей, подписанного всеми восточными патриархами, особую приписку лично от себя, в которой говорит, что правильно собранный Собор имеет право судить всякого епископа, митрополита и патриарха. Если же патриарх будет противиться суду такого Собора (что и было с Никоном), говоря, «яко не судим и не управляем есмь епископами и митрополитами, зане превышает их саном; да познает сицев муж, яко и митрополит судит и низлагает патриарха, собирающ и прочих архиереев, еликим мощно прибыти». Приведя тому исторические примеры, Нектарий заключает: «Сего ради всякая церковная персона от коеяждо церковные персоны правима есть, с настоящим слогом святых правил»[93].