Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы - Паола Педиконе

В своем поведении мальчик стал подражать рыцарям круглого стола. Он срывал розу, протягивал руку с цветком по направлению к балкону, целовал розу и прятал ее на груди. В ответ девушка посылала воздушный поцелуй, смеясь так громко, что гимназист был недоволен – она могла бы смеяться и потише, и, вообще, смех тут ни при чем.

Однажды девушка крикнула:

– Мальчик, принеси мне цветов! Арсений ответил:

– Мне нельзя выйти, меня не пускают.

Она предложила:

– Я привяжу к нитке камешек и брошу его через забор. Ты привяжешь букет к нитке, а я втяну его на балкон.

Арсений согласился, и через несколько минут девушка нюхала его букет, жестами выражая свою благодарность.

Каждое утро он посылал таким способом букеты предмету своей любви, пока почти полностью не опустошил в родительском саду грядки с розами. Наконец он решился написать девушке письмо. Как ее зовут, Арсений не знал, и пришлось окрестить ее заново.

Прекрасная Эскларимонда! Я вас люблю. Читали ли вы «Ангела смерти»? Я учусь в первом классе гимназии Крыжановского. Каких цветов вы хотите, чтобы я вам нарвал? Если вы вправду меня любите, когда прочтете письмо, выйдите на балкон и кивните мне головой три раза. У нас есть собака Дик, мы с Валей нашли ее в подвале. Я сегодня вышел в сад, хоть мама мне не позволила, но она ушла. Мама мне намазала шею йодом, потому что я кашлял. Ученик первого класса Тарковский Арсений.

Письмо он привязал к букету, и оно попало по назначению, в лилейные руки девушки. Она скрылась на минуту, потом выбежала с какой-то другой девушкой, показала ей на мальчика пальцем, и они, заливаясь хохотом, убежали в дом. Это смутило его, однако спустя еще минуту девушка появилась одна и три раза кивнула Арсению головой. Он был вне себя от счастья.

Целую неделю потом Арсений находился в блаженной эйфории и уже подумывал о том, как устроить тайное свидание с дамой своего сердца, как вдруг она исчезла. Она перестала появляться на балконе, да и весь соседский двор опустел.

Арсений совершенно пал духом, считая это со стороны девушки черным предательством.

У города были свои чудеса. И одно из них – волшебное и прекрасное, манящее и недоступное – кафешантан «Колизей». Оно стояло на бульваре – прямо против городской думы. Здание было построено иждивением купца 2-й гильдии Чегодаева, рыжебородого великана, одевавшегося, как граф Толстой на литографических картинках.

Архитектура кафешантана была проста – за принцип устроения зодчий взял круг с луночками. Круг – небольшой зал в два яруса, на хорах музыканты; луночки – отдельные кабинеты, в них нужно было входить через хоры.

Внизу стояли столики, вокруг них расставлялись стулья, крахмальные скатерти с треском ложились на белый мрамор столешниц. Появлялись посетители, лакеи разбегались по паркету, как конькобежцы, на эстраду выплывала местная знаменитость – толстушка Катиш. Музыканты производили согласный экивок счетом на три четверти, и Катиш разом преображалась. В движеньях появлялась завидная легкость, черный кружевной подол декольтированного платья взвивался с шумом туго бьющей струи шампанского, сияя бездной блесток и стекляруса.

Катиш вскидывала ножки, и ее панталоны с взбитыми сливками кружев появлялись на миг, достаточный для того, чтобы Савва Чегодаев успел впасть в экстаз. Он дергал себя за бороду и вскрикивал:

– Наддай, Катиш!

А Катиш пела, кружась в вальсе, своим пухлым голосом:

Туров пятьПроплясать,Отдохнуть,Покурить,Полежать,Поболтать,А потом – все опять!

Что тут начинало твориться! Публика выла, Катиш много раз выбегала на аплодисменты, приседала, улыбалась, облизывала губы своим кошачьим язычком, делала ямочки на щеках, поднимала нарисованные брови, благодарно восклицая: «Месье, месье!», и спрыгивала с эстрады к Чегодаеву. Он угощал Катиш шампанским и устрицами.

Разумеется, гимназисты в кафешантан не допускались, но Арсению повезло. Однажды он попал туда, разыскивая доктора Михалевича, близкого товарища отца. Случилось так, что заболел Валя, прислуги не было дома, и Арсений был послан родителями на поиски врача. От горничной Михалевича он узнал, что доктор отправился в «Колизей», и помчался на бульвар. Швейцар долго не пускал мальчика («Не поло-жено-с!»), но, разжалобленный его несчастным видом и красными глазами, цикнул:

– Только единым духом, господин гимназист!

Арсений попал внутрь как раз в ту минуту, когда выступала Катиш. Он увидел ее оглушительный триумф, и сердце гимназиста было покорено. Померкли все детские влюбленности перед шикарной, загадочной, ослепительной Катиш…

Потом они с доктором долго ждали извозчика. Афанасий Иванович что-то говорил, но мальчик почти не слышал его, как будто он был на облаке, а доктор – далеко внизу.

Что это было – мираж, видение? Нет, это была другая жизнь, она прошла сквозь его жизнь, как игла сквозь ткань, и за иглой тянулась нить, но нить потом оборвалась, и ткань сомкнулась, как смыкается вода над упавшим камнем.

Еще одно сильнейшее детское впечатление – мадам Харитонова.

Впервые Арсений увидел ее в жаркий, июльский день на Верхнедонской улице. Она шла в рваной каракулевой шубке и черной бархатной шапочке с крепом. В одной руке была бисерная сумочка, в другой грязный платочек. У нее была мелкая и плавная походка, глаза опущены, она улыбалась смущенно и любезно, по бледным шелковистым щекам стекал пот. За ней бежали мальчишки, на которых она не обращала внимания. Но вот один из них крикнул, дернув ее за полы шубки:

– Спойте, мадам Харитонова! Спойте!

И она остановилась и, не переставая улыбаться, начала петь низким и дребезжащим голоском: «Если красавица ножки раздвинет, тот не мужчина, кто.» Когда она закончила песню, состоявшую из куплетов, один неприличнее другого, мальчишки прокричали ей:

– Спасибо, мадам Харитонова!

И она, сделав глубокий реверанс, ответила: —Пожалуйста, милые дети.

И пошла дальше своей дробной и плавной походкой.

– Огонь! Огонь! – неожиданно крикнул ей вслед мальчишка постарше остальных. И она взвизгнула и в паническом ужасе побежала прочь.

Удивленный Арсений подошел к мальчишкам и спросил:

– А кто это?

И мальчишки, смеясь, ответили:

– Это мадам Харитонова, она сумасшедшая.

Мы упомянули домашнего врача Тарковских – доктора Михалевича. Судя по воспоминаниям Арсения Тарковского, это был замечательный человек, классический «чеховский» интеллигент.

С Афанасием Ивановичем Михалевичем Александр Карлович Тарковский дружил много лет. В молодости они участвовали в революционно-просветительской деятельности, вступили в «Народную волю», были арестованы и вместе попали на судебную скамью по делу украинских социалистов. Ссылку также отбывали вместе – в Тунке.