Моя миссия в Армении. 1992-1994 - Владимир Ступишин

Большую моральную поддержку в этом деле и вообще во всем, что касается сохранения очагов русской культуры, я неизменно получал от армянских писателей.

Так случилось, что начало и завершение моей миссии в Армении оказалось связанным с именем известной поэтессы Сильвы Капутикян. А известной она была сборниками лирических стихов, регулярно выходившими в Москве и Ереване, поэтическими подборками в «Литгазете» и «Дружбе народов». В 1988 году она положила весь свой авторитет на чашу весов в пользу Нагорного Карабаха, и остро полемизировала с Горбачевым, потом отошла, было, от политики, но с обретением Арменией независимости, совпавшим с азеро-турецкой блокадой и вытекавшими из этих двух обстоятельств печальными последствиями для основной массы народа, Сильва присоединилась к отколовшейся от компартии группе ее членов, образовавшей Демократическую партию Армении, которая стала одной из партий оппозиции. Поэтесса заявила тогдашнему руководству Армении, что следует признать свои ошибки и цивилизованно уйти. К ней, как и можно было ожидать, не прислушались, но зуб на нее затаили. Во всяком случае, она, как и многие другие видные деятели культуры, выпала из поля зрения правительства, не пожелавшего или не сумевшего установить деловой контакт с творческой интеллигенцией. Даже свой юбилей Сильва Капутикян отмечала в Москве, а в Ереване никто не позаботился, чтобы воздать долженствующие почести крупнейшей поэтессе Армении.

Познакомился я с Сильвой в июне 1992 года, когда прилетал в Ереван на вручение верительных грамот. Тогда она подарила мне книгу своих стихов с любопытным автографом: «Уважаемому Владимиру Петровичу Ступишину, первому послу России в новой Армении, надеясь, что он восстановит традиции искренней любви и привязанности к России старой Армении». Этому наказу я следовал неизменно, в меру моих сил и возможностей. Вскоре Сильва Капутикян уехала в Москву и тяжелую зиму 1992-93 года провела в Переделкине, в Доме творчества, где работала над автобиографической книгой. Летом я снова увидел ее в Ереване, и мы регулярно встречались на вернисажах, театральных премьерах, научных симпозиумах, дипломатических приемах. А в канун моего отъезда мы с Сильвой Барунаковной по воле судьбы оказались вместе в ложе Филармонии. Лорис Чкнаворян открывал.новый сезон концертом, который посвятил 75-летию великой армянской поэтессы.

Незабываемы встречи с крупнейшим поэтом Армении и Советского Союза Геворгом Эмином, которому в год моего отъезда из Армении исполнилось 75 лет. Он пришел ко мне с сыном Арташесом, работавшим в посольстве Канады, чей офис размещался рядом с нами, в гостинице «Раздан». Это было в конце ноября 1992 года. Мы только-только начали обживаться. Геворг Эмин подарил мне тогда «Семь песен об Армении», совершенно правильно предполагая, что его поэтическая проза поможет мне, полному неофиту в армяноведении, приобщиться к азбучным истинам, из которых складывается образ Армении, близкий к оригиналу. Подарил он и поэтические сборники.

Беседа наша сразу же вошла в русло блокадных дел и подлостей эльчибеевского Азербайджана, под давлением которого и грузины перекрыли тогда газ, уже и без того поступавший в Армению с перебоями. И турки перехватывали гуманитарную помощь, не пропуская ее в Армению. Именно такая судьба постигла грузы из Северной Италии, о чем мне жаловались итальянцы, хотя жаловаться-то надо было на союзника Италии по НАТО. Говорили о предпочтении, которое Западная Европа отдает своим связям с Баку, где забрезжила перспектива нефтяных прибылей. Геворг Эмин недавно побывал в Барселоне и говорил там собратьям по перу, что баронесса Тэтчер пропахла бакинской нефтью. Наверное, именно поэтому британцы не торопились открывать свое посольство в Ереване.

Геворг Эмин и его супруга Арма пригласили нас с Ноной в гости. Живут они вместе с семьей Арташеса в большой – по советским меркам – квартире в Доме композиторов, от нас до них рукой подать. Отапливается квартира дровами. По особым случаям разжигается камин. Это было сделано и в связи с нашим приходом. Ну а обычное средство обогрева – «буржуйка», как в большинстве ереванских домов. Нас угощали чаем с необыкновенной армянской халвой, не очень сладкой, но нежной, тающей во рту и способной долго храниться… в заплечном мешке беженца и спасать его от голода на протяжении всего пути в чужие страны. Таково же, собственно говоря, и предназначение армянского лаваша. Это – тонкая пшеничная лепешка, испеченная в жарком тондире, цилиндрической печи, зарытой в землю. Свежий лаваш очень хорошо идет с зеленью и яйцом – на Пасху. Но он и усохший хорош, когда его крошат в дымящийся хаш, бульон из коровьих ножек. А если в дальнюю дорогу надо собираться, то его именно сухим и кладут в узелок: размочить в любой момент можно, была бы вода, а еще лучше – вино. В этом своем качестве лаваш – явно родственник халвы, про которую нам рассказала Арма Эмин, потчуя чаем. И еще Эмины показали нам семейные альбомы, которым можно позавидовать. Благодаря этим альбомам внуки заглядывают в XIX век и знакомятся с прадедами – с отцом дедушки, виноградарем из Аштарака, и его мамой, пряхой Арусяк из Гохтана. Но в альбомах Эминов, по-моему, есть и предки постарше.

Сам Геворг Эмин – не просто большой поэт. Он – хранитель исторической памяти своего народа и в семье, и в своей поэзии. Это великий человек, которого отличает удивительная верность себе, своему народу, своей родине, своему искусству. Это – человек сильный духом. В его творчестве воочию воплотилась связь времен. Через него проходит нравственный стержень, благодаря которому, несмотря на все невзгоды, страдания, унижения, гонения, предательства, избиения выжила и будет всегда жить великая культура армянского народа, нашего самого верного друга и союзника.

Геворг Эмин как-то сказал: «Русскому народу не обязательно знать историю Армении – ему надо обратиться к своей истории, и тогда он встанет на защиту Армении, поскольку интересы наших государств всегда совпадали. А от позиции России в карабахском вопросе зависит все…» С Россией, особенно с нашей поэзией его связывало очень многое. Борис Пастернак был для него духовной опорой в 1946 году, когда подверглась нападкам книга Геворга Эмина «Норк». Илья Сельвинский и Константин Симонов редактировали его поэтические сборники на русском языке. Он помнит, как его защищали от недругов Илья Эренбург, Евгений Евтушенко, Арсений Тарковский и Михаил Светлов. И относит к своим русским друзьям, кроме них, Вениамина Каверина, Леонида Мартынова, Давида Самойлова, Веру Звягинцеву, Марию Петровых, Булата Окуджаву, Михаила Дудина. Многие из них переводили его стихи на русский язык. Многих уже нет. И назвать их имена рядом с тем, кто их вспоминает с благодарностью, сам Бог велел.

Я уже писал о Григоре Нарекаци, гении армянского Возрождения, предтече Данте, авторе «Книги скорбных песнопений», когда рассказывал о посещении мастерской художника Анатолия Папяна, создавшего большое полотно в память о нем. Чтобы представить себе значение этой книги для каждого просвещенного армянина, надо знать, что ее переписывали от руки из столетия в столетие, стремясь иметь в каждом доме. «Шедевр Нарекаци, – говорил С.С. Аверинцев, – это наиболее совершенное выражение в слове того духа, который вдохновлял старинных армянских зодчих, камнерезчиков, миниатюристов.» Это произведение, проникнутое высочайшей духовностью, способное служить нравственным каноном для всех обращающихся к Богу людей:

И строки, полные моим страданьем,

Пусть станут для кого-то назиданьем.

Потому и можно с полной уверенностью вместе с Аверинцевым считать, что эту книгу, а у Нарекаци были и другие труды, «поэт написал для всех людей и на все времена.» Русский читатель познакомился с «Книгой скорбных песнопений» впервые в 1969 году в переводе Наума Гребнева. Армянские же литераторы знали ее всегда. Для них перекличка с Григором Нарекаци через толщу веков совершенно естественное явление. Это относится и к Геворгу Эмину. Обращаясь к своему великому предшественнику, он писал:

Ты вопрошаешь: «Откуда

кровь натекла,

откуда столько слез,

подлости, зла?»

Мудрый монах, разумей:

разрушенный храм

тут же становится обиталищем

скорпионов и змей.

И от нас зависит, чтобы храм русско-армянского союза не стал обиталищем скорпионов и змей. А для этого русским все же неплохо бы знать если не историю Армении, то во всяком случае историю сотворчества поэтов и художников равнин России и гор Армении в сохранении и приумножении наших общих культурных ценностей.

Геворг и Арма как-то сказали нам с Ноной: «Хорошо, что судьба свела нас, да жаль, что времена настали, мягко говоря, «переходные», не слишком благоприятные для общения. Но все равно – это жизнь, и надо радоваться каждому ее дню и каждой встрече с достойными людьми».