Врата Лимбрета - Робин Хобб

себя такой, какая я есть. Чтобы сделать это видение терпимым, я должна утопить его в речной воде. Утопить его или себя. Возможно, это одно и то же.

Ки прислушалась к необычному ритму ее шагов по гравию и посмотрела на огни Лимбрета. Ненависть и дружба колебались в ее сознании. Почему ненависть? Из-за того, что Рустеры сделали с ромни. Почему дружба? Потому что она пришла с миром из ночи и разделила паломничество Ки. Эгоизм решил за Ки. Если она выберет ненависть, ей придется идти этим путем до конца. Ее конец был не в многообещающем сиянии Драгоценностей Лимбрета, а их покой был тем, в чем она нуждалась. Она встала и последовала за Холликой к берегу реки. Она взяла пустой кувшин с собой.

Ки опустилась на колени над водой. Немного ниже по течению она услышала, как Холлика глотает воду с бесконечной жаждой. Ки приблизила лицо к бурлящей поверхности. Случайные капли воды, поднятые рекой во время ее бега, омывали ее лоб и щеки. Она чувствовала прохладный водоворот потока, вдыхала его свежесть. Она все еще колебалась. Она была не из тех, кто пьет, чтобы опьянеть, или ест ради вкуса пищи. Она жила экономно, слишком осмотрительно, чтобы слишком предаваться удовольствиям. Ее вечная осторожность приводила Вандиена в ярость, но часто уберегала его от большего количества неприятностей, чем он находил сам. Он был из тех, кто купался в каждом приятном ощущении. Ки была дегустатором, застенчивым ребенком, стоящим на пороге своей жизни и учащимся, наблюдая за другими.

Теперь она собиралась выпить, собиралась утопить свою настороженность и ненависть к этому бывшему Рустеру в прохладных сладких водах этого темного мира. Река звала ее, шептала и ревела в ушах, и она прислушалась. Она прижалась к ней губами.

Они снова недолго посидели у повозки. Мокрый кувшин, теперь отяжелевший от речной воды, стоял между ними. Они не разговаривали; каждый был сосредоточен на себе, на новых ощущениях, бурлящих в их телах. Речная вода погасила коньячное солнце; его тепло покинуло тело Ки, как раньше это было от водяного холода. Она почувствовала, как оно покинуло ее живот, ненадолго поднявшись волной жара, который залил ее кожу розовым сиянием; затем оно исчезло. Ночная прохлада окутала ее, ограждая от любых излишеств, будь то ненависть или любовь.

Это поразило ее, внезапно, как спазм в животе. Пора уходить. Время вернуться на дорогу, которая вела к Лимбрету, к миру, удовлетворенности и завершению всех целей. Подобно близнецам-марионеткам, которых дергает один кукловод, Ки и Холлика поднялись на ноги. Ки подняла бутылку, но Холлика взяла ее и сунула под мокрую от реки руку.

Сигурд и Сигмунд подняли головы, чтобы посмотреть, как уходит Ки. Они не пошли за ней, потому что их домом был фургон. Если бы они были нужны их хозяйке, она бы позвала их и запрягла в упряжь. Черный Холлики был менее решителен. Он заржал ей вслед и подбежал к гравийной насыпи, чтобы постоять на гладкой дороге, глядя ей вслед. Но не было ни свиста, ни хлопанья в ладоши, чтобы подозвать его. Он качнул головой. Еще раз вопросительно фыркнув, он вернулся к другим лошадям и сладкой траве.

Ки показалось странным идти по дороге пешком. Она не привыкла преодолевать многие мили, не говоря уже о том, чтобы идти босиком. Но короткие быстрые шаги Холлики задавали темп, которому она могла соответствовать. Это было, размышляла Ки, немного похоже на прогулку с цыпленком. В ночи не было слышно ни звука, кроме бодрого топота круглых ступней Холлики по дороге рядом с Ки. Дорога быстро сворачивала прочь от реки с ее непрекращающимся бормотанием; впервые Ки обратила внимание на отчетливый подъем дороги. Начался подъем в холмы. Ки подняла глаза к манящему сиянию. Глядя на огни, Ки обнаружила, что ей даже не нужно следить за дорогой или за своими ногами на ней. Это было легко, легче всего, что она когда-либо делала в своей жизни. Речная вода хлынула через нее, лишив воли, и Ки улыбнулась.

Глава 8

Чесс с трепетом наблюдал, как Джейс развязывает последнюю лямку седла. Она сняла его со спины лошади, позволив упасть в пыль у ее ног. Лошадь шарахнулась в сторону.

- Вандиену это не понравится, - предсказал Чесс.

Джейс повернулась к нему.

- Что ты хочешь, чтобы я сделала? Продолжала порабощать его зверя, возможно, обменяла его свободу на то, чтобы накормить нас? - В ее голосе прозвучало беспокойство. - Что на тебя нашло? Раньше ты был бы первым, кто заплакал бы от жестокости одного существа, порабощающего другое.

- Таков здешний обычай, - ответил Чесс. Его глаза беспокойно блеснули. - Лошадь будет бродить по улицам только до тех пор, пока кто-нибудь не поймает ее и снова не наденет упряжь. Она ничего не выиграет, если мы освободим ее, и мы потеряем еду, которую она могла бы принести. - Он указал на курятник. - Хлеб, который оставил нам Вандиен, закончился. Нам нужно поскорее найти рынок и купить что-нибудь поесть.

Низко плывущие облака затянули луну голубой дымкой. Сухой ветер прошелестел по аллее, шевеля уже побуревшую траву и высасывая влагу из зеленой. Джейс провела рукой по затылку. Он был влажным от пота, а грязь и старая кожа скатывались под пальцами. Она откинула взъерошенные волосы с того места, где они прилипли к лицу. Она тосковала по прохладной воде и зеленым берегам с травой, по покою своей фермы. И Чесс пугал ее.

- Значит, ты думаешь только о своем желудке? Голод заставляет тебя забывать, что правильно, а что нет? - Джейс впилась в него взглядом.

Мальчик поежился.

- Но как мы можем быть уверены, что то, что неправильно в нашем мире, неправильно и здесь? - упрямо спросил он. - Разве в разных мирах не могут быть разные правила? У нас нет ни рабства у зверей, ни горящего дня. Здесь у них есть и то, и другое. Если день подходит для этого места, возможно…

Джейс схватила Чесса за плечо, держа ребенка прямо и неподвижно.

- Тише! - свирепо сказала она. - Что это место сделало с тобой? Ты когда-нибудь станешь таким, каким был? О, Чесс, Чесс, если бы только все это можно было исправить. - Ее слова иссякли, и она стояла, глядя на склоненную голову своего сына, как на печальную сломанную игрушку. Она больше не могла найти слов или причины, чтобы произнести