Что предназначено тебе… Книга первая - Нэйса Соот'Хэссе

же человек уже вскоре — пришлось, правда, продержать его в камере без туалета пару десятков часов и несколько раз хорошенько ударить по почкам — рассказал множество деталей того, что в ту злосчастную ночь произошло.

Когда Джеффри Конуэлл оставил автомобиль на парковке у своего дома, к нему подошел Феличи Пинто. Пинто был знаком с Конуэллом уже давно. Он представил Конуэллу двоих друзей, сообщив, что они располагают достоверной информацией по делу «Джардино ди Агруми». Позднее, просмотрев архивы номеров газеты, где работал Конуэлл, Стефано выяснил, что это — одна из компаний, поставлявших оптом в кафе и магазины Сартена цитрусовый сок. Продажи её, впрочем, были не столь велики, чтобы она могла представлять интерес для кого-нибудь.

Джеффри той ночью, однако же, был очень заинтересован и сразу согласился поехать на дом к одному из трёх, чтобы, как выразился бандит, «посмотреть товар и столковаться о цене». На квартире, куда привезли журналиста, ему насильно ввели наркотики. Потом их вводили регулярно после каждой серии допросов и пыток.

Всего Конуэлла продержали на квартире чуть более суток — что от него требовалось узнать, Джеффри не знал или не хотел говорить. Затем журналисту ввели очередную порцию наркотика, спеленали простынёй и, утрамбовав уже бесчувственное к тому времени тело в багажник, отвезли на скотобойни. «Он даже не барахтался, когда его швырнули свиньям», — с ухмылкой и непонятной гордостью произнёс Пинто, и Стефано, не сдержавшись, заехал ему по лицу.

Габино, впрочем, тут же оттащил его, и пока допрашиваемого уводили обратно в камеру, принялся составлять отчёт.

— Ты был прав, — сказал он, когда Стефано достаточно успокоился, чтобы вести разговор, — это убийство. Но теперь-то уж мы посадим всех троих и закроем дело с чистой душой.

Стефано тогда непонимающе посмотрел на него.

— Это всего лишь мелкие сошки, — растерянно сказал он, — нам даже мотив не удалось толком узнать.

— Он же тебе сказал, — Габино поставил подпись на отчёте и протянул его Стефано, чтобы расписался и он, — всё дело в статейке, которую этот журналюшка накатал накануне — мол, грёбаные итальянцы захватили весь Альбион. Парни просто решили предупредить тех, кто работал с ним в команде, что такие статьи нельзя публиковать.

Стефано взял в руки отчёт и пробежал по нему глазами. Затем отложил в сторону и подхватил со стола ключи от машины.

— Всё дело в этой «Джардино ди Агруми».

— Чёрт бы тебя побрал, Бинзотти, они просто продают апельсиновый сок! Кто станет убивать человека за стакан сока?

— Вот это я и собираюсь узнать.

Узнать Стефано ничего так и не смог — двери «Джардино ди Агруми» были плотно закрыты для него. Но надежды он не терял — в конце концов, кроме архивов самой фирмы, были архивы её поставщиков — и архивы тех, кто покупал у неё сок.

Последние Стефано удалось увидеть собственными глазами — но единственным, что было возможно из них понять, было то, что «выход» сока был крайне невелик — как будто на один стакан «Джардино ди Агруми» тратила килограмм апельсинов — что, впрочем, незаконным назвать было нельзя. Лимоны же, поступавшие на заводы «Джардино ди Лимони», уходили, кажется, вообще в никуда — впрочем, и это был не криминал.

Стефано почти удалось выбить разрешение на обыск, когда дома его застал звонок Таскони, лучше всего остального подтвердивший, что корсиканцы замешаны в этом деле и продолжают следить за тем, как оно идёт.

Мысль о том, что Таскони просто пытается утолить личную жажду мести, конечно, тоже пришла Стефано в голову — но для человека, который хотел отомстить, корсиканец вёл себя не слишком логично: в самом деле, проще всего было Стефано просто убить. Таскони мог похитить его, как сделал это с Джессикой, или придумать что-нибудь ещё. Советовать ему уехать из города Таскони мог только в том случае, если дело было достаточно серьёзным, и за этим решением стоял не он один.

В голове Стефано мелькнула мысль о том, чтобы заглянуть в участок и ещё раз полистать досье корсиканца — до сих пор его интересовали только личность и возможности Таскони, теперь же стоило узнать, зачем он вообще явился на Корсику и с кем собирался вести здесь дела.

Однако время уже перевалило за девятый час, и Стефано слишком устал. Вместо того, чтобы двигаться к участку, он завернул в бар и, попросив у официантки двойной скотч, устроился в самом тёмном углу. Стефано сидел в полумраке, потягивая его и рассеянно слушал, как певичка с круглыми бёдрами в длинном красном платье, не скрывавшем её форм, выводит скрипучим голосом пошленькие куплеты про любовь.

— Вот ты где, — широкие плечи заслонили ненадолго обзор, а когда глаза Стефано попривыкли к подступившей темноте, он увидел Габино, опускающегося на стул.

— Привет, — Стефано покрутил в пальцах стакан. Он не очень-то хотел видеть Габино, но ещё меньше хотел оставаться один.

— Слушай, я хотел с тобой поговорить.

— Надеюсь, не о делах?

Габино, казалось, задумался.

— А ты можешь думать не о делах? — поинтересовался он.

— Ну, например, перед тем, как ты появился, я думал, как хорошо было бы засадить этой птичке между ног.

Габино обернулся на певичку и усмехнулся.

— Что-то не очень верится, — произнёс он.

— Почему же вдруг? — Стефано поднял бровь.

— За всё время, что ты работаешь у нас, ни разу не видел тебя с девушкой.

— Думаешь, всё это время мечтал засадить тебе? — поинтересовался Стефано и поднёс стакан к губам.

Габино хохотнул — немножко нервно, как показалось Стефано, но в рамках того, что можно было ожидать, когда твой напарник сообщает тебе, что собирается вставить в тебя член.

— Всё может быть, — уклончиво произнёс Габино, — но то, что эта певичка не в твоём вкусе — факт.

— Так расскажи мне про мой вкус?

Появившаяся рядом со столиком официантка ненадолго прервала разговор. Габино тоже заказал скотч и дождавшись, пока стакан появится на столе, принялся отвечать на вопрос.

— Ну… — предположил он, — я думаю, вкус у тебя странноват. И дело даже не в том, что ты предпочитаешь мужиков.

— Вот как?

— Да. Если бы ты был по мальчикам, типа тех, что шастают по улицам в красных балахонах и поют «Santa vento» в соборах по вечерам — я бы мог это понять. Но ты, кажется, предпочитаешь… — Габино