Первый инженер императора ІІІ - Александр Вольт

откуда они так внезапно появились. Наши воины, почувствовав перелом, с яростными криками бросились за ними, тесня их, добивая отставших.

— Барон! — окликнули меня знакомые голоса. Иван и Руслан, перепачканные кровью и грязью не меньше моего, спешили ко мне.

Я видел тонкий, но кровоточащий порез на щеке Руслана, а у Ивана на плече зияла рваная рана — неприятная, но, к счастью, неглубокая. Затянется за месяц, а если Скворцов приложит свою магию, то и того быстрее. Этот старый маг творил чудеса не только с водяными шариками, но и с ранами, в чем я уже успел убедиться на собственном опыте.

Я махнул им рукой, давая понять, что все в порядке. Усталость накатывала волнами, но адреналин все еще будоражил кровь, не давая расслабиться.

— Как-то мы тебя выпустили из виду в этой кутерьме, — виновато произнес Руслан, почесывая затылок испачканной рукой и оставляя на волосах размазню. Его лицо выражало искреннее сожаление.

— А говорили, что втроем отбиваться сподручнее будет, — хохотнул я, пытаясь разрядить обстановку. Голос мой звучал хрипло, горло першило от пыли и криков. — Все в порядке, парни. Пришлось немного поманеврировать, чтобы оторваться от этого бугая, — я пнул ногой бездыханное тело дикаря, лежавшее у моих ног.

Тот самый, которого пронзил клинок Романовича.

— Здоровенный, — с уважением протянул Руслан, который и сам отнюдь не был маленьким мальчиком по части габаритов. Он с любопытством оглядел поверженного дикаря. — Интересно было бы с ним потягаться на руках, по-честному. Жаль, что уже не доведется.

От этой фразы меня снова пробрало на смех. Не знаю почему, но на фоне всего пережитого ужаса, эта реплика, полная какого-то мальчишеского азарта, прозвучала настолько абсурдно, что я не смог сдержаться. Смех был нервным, прерывистым, но он помог немного сбросить напряжение.

— Все целы? — Голос Алексея Петровича, подошедшего к нам, прозвучал твердо, но с нотками беспокойства. Он оглядывал нас троих, его взгляд задержался на ране Ивана.

— Да вроде бы, — отозвался Романович, который тоже подошел ближе, вытирая окровавленный меч о штанину поверженного врага. — Мелкие царапины не в счет. Главное — выстояли.

— Саш, Маргарита… — Долгоруков перевел встревоженный взгляд на меня.

— В безопасности, — тут же ответил я. — Олег увел ее, как только все началось. Подальше отсюда. Они должны быть уже у лошадей, в лесу.

— Хорошо, — кивнул Долгоруков, и на его лице отразилось заметное облегчение. Видимо, мысль о том, что его племянница снова могла оказаться в опасности, не давала ему покоя.

Мы отошли обратно к помосту, где уже собирались люди. Паника улеглась, сменившись растерянностью и тихим гулом голосов. Солдаты обеих армий деловито осматривали поле боя, проверяя, не осталось ли среди нападавших живых, собирали брошенное оружие.

Работники ярмарки, преодолев первый шок, начали потихоньку прибирать разгромленные лотки, поднимать рассыпанный товар. Праздник был безнадежно испорчен, но жизнь, пусть и покалеченная, продолжалась.

— Вот об этом я и говорил, Алексей Петрович, — Романович обвел взглядом поле, усеянное трупами дикарей. — Опасность может прийти оттуда, откуда ее совсем не ждешь. И это еще, похоже, был лишь небольшой отряд. Разведка боем. Хотели застать нас врасплох, посеять панику, проверить нашу оборону.

— Но как они узнали о ярмарке? — спросил я, этот вопрос не давал мне покоя. Слишком уж своевременным было их нападение.

— Да бес его знает, — сплюнул Романович с досадой. — Крыса какая-нибудь в городе завелась, донесла. Или просто повезло им, наткнулись на такое сборище народа и решили поживиться. С этих дикарей станется. Им что праздник, что похороны — лишь бы кровь да грабеж.

— Это неважно сейчас, — твердо сказал Долгоруков, его голос снова обрел царскую уверенность. — Важно то, что твои опасения, Олег Святославович, оказались не беспочвенными. Угроза реальна. И наш союз — это не просто политический жест, а жизненная необходимость.

Я заметил, как один из воинов Долгорукова поднял с земли тот самый свиток с указом, пронзенный стрелой. Бумага аккурат в центре разорвалась, но текст оставался читаемым. Воин почтительно протянул его своему государю.

Алексей Петрович взял свиток, внимательно его осмотрел. Мгновение он молчал, затем его взгляд встретился с моим. В нем читалась не только досада от испорченного праздника, но и какая-то новая, холодная решимость.

Я подошел к ним.

— В таком случае, Ваше Величество, — мой голос прозвучал на удивление спокойно и твердо в наступившей тишине, — я предлагаю завершить церемонию. Как и планировалось.

Долгоруков удивленно посмотрел на меня.

— Сейчас? После всего этого?

— Именно сейчас, Государь, — кивнул я. — Пусть все видят, что нас не сломить. Что наш союз — не пустые слова, а реальная сила, скрепленная не только чернилами, но и кровью. Кровью тех, кто пытался нам помешать.

Я взял у него из рук пронзенный стрелой договор. Подошел к краю помоста, чтобы меня видели все, кто собрался на площади. Гомон стих, все взгляды обратились ко мне.

— Алексей Петрович, — я повернулся к царю Великого Новгорода. — Олег Святославович, — я кивнул царю Старой Руссы. — Этот документ должен быть подписан. Но не чернилами. Чернила смываются водой, выцветают на солнце.

Я протянул свиток Долгорукову.

— Царь начал было искать перо, шаря по карманам своего парадного камзола, его лицо выражало легкую растерянность. Слуга, стоявший рядом, тоже засуетился, пытаясь найти письменные принадлежности.

— Вашей ладони будет достаточно, Ваше Величество, — сказал я, указывая на правую руку Долгорукова, на которой все еще виднелись следы крови — его собственной или вражеской, уже не разобрать. — Просто приложите ее сюда. Рядом с вашей печатью. Пусть отпечаток вашей руки, омытой кровью битвы, станет лучшим свидетельством вашей воли и решимости.

Долгоруков на мгновение замер, затем на его лице отразилось понимание, а следом — одобрение.

— Интересная идея, барон, — произнес он, и в его голосе прозвучало уважение. — Очень символично.

— Поддерживаю! — громыхнул Романович, подходя ближе. Он с явным удовольствием посмотрел на свои руки, тоже перепачканные кровью, и усмехнулся. — Пусть этот договор будет скреплен кровью наших врагов! И нашей собственной, если потребуется! Это будет печать, которую не сотрет ни время, ни предательство!

Он первым шагнул к свитку, который я держал развернутым. С силой приложил свою широкую, окровавленную ладонь к пергаменту, оставляя на нем четкий, бурый отпечаток рядом с изображением волка на его царской печати.

Затем