Аукцион - Яна Николаевна Москаленко

– Увидел? Я не собираюсь задерживаться.

– Вибрато, моя милая, – проблеял Яков и протянул к ней руку – шершавую, с выпавшими ногтями. – Прости меня.

Лиса почувствовала, как рот наполняется кровавой слюной, она искусала щеки. Год она не разговаривала с ним. Целый год избегала человека, который был рядом с самого детства. Но до сих пор Лиса не была готова к этой встрече. Пускай Яков умирал, гнил заживо, она все еще не могла примириться с тем, что он с ними сделал. С ней и Лилит.

– Это все ты!

Когда Лисе было семь и сложная партия не получалась и артачилась, она стучала по клавишам и тоже винила во всем Якова. Он поглаживал бородку и хохотал: «Только упорным трудом можно достичь величия!»

Маленькая Лиса понятия не имела, зачем ей сдалось это величие и почему все вокруг так им одержимы. Она не могла представить ничего, что стоило бы таких мучений. Обмороки, разрывающиеся от боли кости и связки, усталость – непроходимая. Лилит превращала их мучения в священнодействие, она буквально упивалась страданиями, рыдала громче, блевала в туалете чаще. Лисе хотелось на воздух, щупать траву пальцами, смотреть мультики и лежать, задрав ноги к небу. Яков говорил, Лиса ленивая и ей должно быть стыдно за то, как она относится к дару.

Обвинения звучали вновь, но Лисе уже не семь, а ему уже не смешно.

– Лиса, ты же знаешь, я не хотел…

– Ты убедил Лилит! – Лиса не могла остановиться. Вот он умирает, его почти нет, и это единственная возможность сказать то, о чем она думала весь год. – Ты завел песню, что с другими душами талант только множится! Это была твоя идея! Она бы не сделала этого!

– Я хотел, чтобы вы стали великими.

– Мы были просто детьми.

– Долорозо, моя арфочка…

– Если бы не ты, Лилит была бы жива, – добавила Лиса.

Они замолчали. Яков тихонечко плакал. Может, сожаления – всего лишь последствия аллергической реакции, скорой кончины. Лису не трогали его слезы. Она проплакала все детство, и Якова ее переживания не волновали.

Лиса не собиралась этого делать, когда пришла; еще много ночей после она шептала себе: «Я не делала. Не делала».

Но в тот момент она не чувствовала ничего обязательней. Лисина рука потянулась к подушке, подпиравшей заплешивевшую голову Якова. Он зажмурился, и слезы с трудом пробирались через морщинки. Они оба ничего не сказали, они давно попрощались. Лиса накрыла подушкой лицо Якова и навалилась сверху, хотя вряд ли у него были силы сопротивляться.

– Помнишь, она играла Шопена, когда ее вырвало на клавиши. Четвертый этюд, она никогда на нем не сбивалась, – сказала Лиса негромко, в пустоту.

Тело под ней не дергалось. Она убрала подушку и прошла к выходу, так ни разу не оглянувшись.

Время посещений истекло через две минуты. Лиса слышала этот пронзительный писк закрывающихся дверей палаты, когда стояла у лифта. Нет, она не оборачивалась.

ИЗ ТАЙНОЙ ПЕРЕПИСКИ ДАНИИЛА КРАЕВСКОГО И ВАСИЛИСЫ ТОБОЛЬСКОЙ

Для Данте. Лично в руки

Глава Банка омерзительный. Ему до всего есть дело, при этом никого безразличней я не встречала. Когда мы говорили о Лилит, ему было досадно, не более того. Ее смерть для него ошибка, сбой в системе. И все же это он виноват, он заслуживает того, что мы сделаем. Даже хуже.

Торги заканчиваются после подведения итогов распорядительницей, Радой Рымской. Театральный звонок – трижды. Впрочем, ты все это знаешь и без меня.

По окончании торгов гости со специальным допуском отправляются на операционный этаж и готовятся к процедуре. Только на время Аукциона на операционный этаж допускаются посторонние. На подготовку к процедуре – около получаса. Нам повезло, что А.Д. дал согласие на особый порядок для Короля. Адриан пойдет первым, чтобы не задерживать квартальных в А.Д.е. Так сказал Кисловский; думаю, так они и поступят.

После Адриана на операцию иду я – как гость со специальным допуском, и этот момент идеален, чтобы действовать. Убить Варлама как минимум. Сломать машину? Но что тогда будет со всеми, кому уже пересажены души? Тем более мы без оружия, а времени в обрез. Звучит как бред, но какие у нас еще варианты?

Я хотела бы помочь той девушке, своему донору. Не знаю, удастся ли мне помочь хотя бы себе. Не знаю, есть ли в этом смысл.

Надо встретиться и обсудить детали. Втроем.

Для Лисы. Лично в руки

Душа неотделима от тела. Если и отделима, то не буквально – вспомни все эти рассуждения о переселении душ. Мне довелось выслушать целую кучу подобных теорий, но люди жили столетиями убежденные, что душу нельзя осязать, что это не субстанция. Неспроста. А тут один врач возомнил себя сверхчеловеком. Он изменил нашу жизнь, но так не должно быть.

Человек устроен как устроен, и любое вмешательство (даже на первый взгляд благоприятное) чревато последствиями, неужели это не глупая очевидность? Понимаю, что кажусь лицемером: когда-то я тоже подвергся операции, против воли обрек себя на регулярные пересадки, но это, как я себя успокаиваю, вынужденная жертва. Я знал: чтобы все исправить, мне не хватит жизни, отведенной обычному человеку. Как только мы разберемся с Аукционным Домом, я отступлю. Позволю истощенной без операций душе сожрать меня.

Но бороться, наверное, стоит. Стоит хотя бы попытаться, я ждал подходящего момента слишком долго.

Вместе мы должны справиться. Ничего не бойся и думай о Лилит.

Для Данте. Лично в руки

Когда ты говоришь о душах, то весь из себя такой философ. А сам вчера отчитал меня за то, что не привезла тебе блок «Прогрессивного». Данте, я тебе не курьер. У тебя свои поставки налажены, а выпендриваешься как дед.

* 1 8 9 г.

ДЕНЬ АУКЦИОНА

В день Аукциона Город замирал. Он делал глубокий вдох и задерживал дыхание. Не из уважения к тем, кто должен был умереть, – из глупого трепета перед теми, кто начинал жизнь фактически заново. Особое положение выпотрошило улицы, сдуло людей с набережной, закрыта была даже «Душа» – самый популярный ресторан среди тех, кто уже на душевной игле. «Душа» работала как закрытый клуб. Туда пускали тех, кто сделал хотя бы одну пересадку, на входе проверяли подлинность собирающего сосуда. Существовали и подделки, пустые стекляшки от настоящего собирающего кристалла отличали с помощью душеметра. Лисина мама держала дома один, ей нравилось с ним играться. Небольшая тепловизионная камера определяла