Аукцион - Яна Николаевна Москаленко

Лиса и за пределами кухни старалась во всем Валечке угодить, но иногда она специально изображала наглую хозяйку, и Валечка дула губы на Лисин вздернутый нос. Каждый раз, когда Валечка выполняла мамины порученьица, это походило на маленькое предательство.

– Ну-ну, дела, ты и не красилась толком, так и пойдешь с больным лицом? – Валечка попыталась ущипнуть Лису за щеки, чтобы те зарумянились, но Лиса вцепилась культей в Валечкину руку, и та, крякнув, отступила на два шага. Лиса все еще держала.

– Так и пойду. – Указательный и большой пальцы продавливали кожу, Валечка нукала уже жалобно, Лиса все выкручивала культю, будто хотела намотать на нее Валечкину дряблую кожу. – Скажи спасибо, что я вообще здесь.

Валечка приседала и хныкала. Валечка начала пятиться. Валечка заморгала часто-часто и заплакала. Лиса отпустила.

– Ты страшная, Лиска, – сказала Валечка и выбежала из комнаты, прижимая покрасневшую руку к груди.

Лиса рассеянно дотронулась до лица: от недосыпов она и правда стала зелено-бледной.

Если бы не Данте, Лиса ни за что бы не согласилась. Незадолго до Аукциона реципиенты встречались с представителями Аукционного Дома, где им рассказывали об особенностях операции, возможных рисках и последствиях, выдавали результаты предварительных исследований. В отдельных случаях встречи проводились индивидуально. Лиса знала, что особый порядок существует, поэтому и предложила Адриану требовать и его тоже – увеличить шансы было не лишним. Данте хотел, чтобы Лиса разведала обстановку, осмотрелась, словом, ничем не выдала, что они удумали сорвать Аукцион.

Они с Данте лежали в постели, Лиса разглядывала резной потолок и улыбалась тому, как забавно дергается хрустальная люстра. Этажом выше Адриан устроил концерт в честь самого себя и изо всех сил лупил по барабанам, и совершенное отсутствие ритма его не заботило. Дворец дрожал, Данте закатывал глаза, а Лиса не переставала улыбаться – все ее радовало и удивляло в квартальном мире. Тогда Данте и сказал:

– Консультация должна состояться. Веди себя как обычно. Не привлекай внимания.

– Я поняла. – Она потянулась.

Лиса не знала, как объяснить, что, если она запросто согласится, это как раз и насторожит родителей. Но это была ее проблема, она не хотела облажаться.

Данте плотно задергивал шторы, когда Лиса приходила. Ей нравилось прятаться за размытым смогом светом, нравилось, что они не обсуждали то, чем занимались. В Городе Лиса повсюду рыскала, лишь бы разузнать что-то о Данте: она собирала его по частям, для себя. Об отщепенцах говорили мало, Лисе попадались отдельные отрывки его жизни до Кварталов. Даниилу Краевскому (его настоящее, вернее, старое имя Лиса выцепила у Валечки) было больше ста лет. Его отец был главой ЕУГ (Единой Ударной Группы, правоохранительного органа Города), мать – хирургом, но оба они давно умерли. Даниил пошел по стопам отца, отслужил несколько лет (вот откуда поставленный голос), один год даже командиром отряда, а потом ушел. В *119-м для Города Даниил Краевский официально перестал существовать. Складывая эти кусочки в голове, Лиса садилась за рояль и одной рукой пробегала по клавишам. Случайная мелодия вспыхивала и стихала, запечатывая в себе все, что относилось к Данте. Впервые за три года Лиса начала играть (не играть, конечно, скорее поигрывать), и только благодаря знакомым звукам она оставалась спокойной, делая вид, что недосказанности между ними ее не трогают. У Лисы получалось выглядеть равнодушной, почти не касаться Данте после секса и не засматриваться на его профиль, пока он вез ее обратно к посту. Лисе все это удавалось. Не без труда.

После того как все случилось впервые, они договорились провести черту – всего одну черту, которую неосторожно переступили. Из черты надо бы выстроить забор, целую стену выше той, что отделяет Город от Кварталов. С тех пор они делали это еще много раз, но про черту не заговаривали, хотя ее присутствие чувствовалось так ясно, она была практически осязаема. Возможно, поэтому они по очереди перебрасывали мячик ответственности. Лису грело ощущение неправильности, от мысли, как неуместна, вредна и неосторожна их связь, у нее по телу растекалась истома, и на некоторое время Лиса даже забывала о Лилит. Чаще месть, наоборот, связывала их крепче. Данте о своей не рассказывал, его выдавали их долгие обсуждения душ, которые неизбежно выводили чрезмерно уравновешенного Данте из себя. Лиса заметила, как в раздражении коверкается его голос, и поняла: у мести Данте тоже есть имя.

– Пошли посмотрим? – Не дожидаясь ответа, Лиса натянула штаны.

Трусы все еще были влажные и терли промежность. Лиса поморщилась. После секса собственное тело ненадолго становилось чужеродным и даже противным.

– Что? Куда?

– Как он играет!

Данте усмехнулся и кивнул на потолок: люстра продолжала вздрагивать.

– Ты в курсе, что к Королю не пускают кого попало?

– Это ты кто попало?

Данте смотрел на нее дольше, чем нужно, может, ему тоже было неприятно – так совесть шептала о том, чего никогда не было, и вот опять.

– Вы совсем?! – взревел Адриан, когда Данте собственным ключом отпер дверь в королевские покои.

Лиса осторожно шагнула вперед, и у нее перехватило дыхание: стены и потолки в лепнине, люстра еще ярче, чем у Данте. Повсюду кучи хлама, бутылки из-под «Кома-Тозы», спертый потный воздух. Посреди этого действительно королевского бардака сидел Адриан за барабанной установкой.

Лиса еще не видела Адриана во Дворце во всем королевском величии, и Данте не уставал повторять, что Адриан в этих комнатах – квинтэссенция квартального колорита. «Ты таких Королей еще не встречала», – подмечал он с ласковой снисходительностью, и Лису колола ревность. Данте правда считал Адриана особенным. «Я никаких не встречала», – огрызалась она в ответ.

И вот Лиса его увидела. Тощий, в кожаной куртке на голый обтатуированный торс, вытянутое лицо и зеленые глаза, обведенные черными кругами. Грязные волосы зачесаны назад, сверху – самая настоящая корона. Адриан потряс над головой барабанными палочками:

– Третью пару разъебал, ты прикинь?

Адриан выглядел таким нелепым и непосредственным с этими палочками, а еще он смотрел на Лису по-доброму, когда она потом несколько часов кряду учила его, оставив барабаны, ласково жать на клавиши рояля, что пылился в углу. Больше таких глаз она у него не видела.

Вот ради чего Лиса возвращалась в Кварталы. С каждым разом ей все лучше удавалось не замечать грязь, вонь, крыс и смерть, которая в Кварталах росла и жирела – столько было работы. Но здесь и смерть ощущалась иначе, не холодной, как в брюхе Аукционного Дома, обычной, и люди ее не боялись. Лисе казалось дикостью то, с какой легкостью Адриан