Аукцион - Яна Николаевна Москаленко

с тяжелой головой и пустым сердцем, родители разбирались с Банком. Высокий тощий мужчина в огромных очках и желтом свитере под белым халатом возмущенно качал головой:

– Нет, это вы послушайте. Стремительное поглощение необратимо. Наши исследования минимизируют возможность аллергической реакции, но такое случается!

– Она же ребенок! – Маму колошматило, еще чуть– чуть, и она бы вцепилась мужчине в лицо, выколола ногтями-когтями ему глаза.

– Технически она уже два года как совершеннолетняя по городским стандартам и несколько месяцев – по стандартам Банка Душ для пересадки. – Он говорил язвительно, логические нестыковки в словах женщины, потерявшей ребенка, явно действовали ему на нервы.

– Постойте. Как вас? Кисловский? Варлам Кисловский? Короче, уважаемый, – вмешался папа, – вы уверены, что ничего не могли сделать?

– Решительно уверен! – У Варлама покраснели щеки от возмущения. – Природа аллергической реакции до сих пор не изучена до конца, и предсказать ее невозможно. Перед процедурами с реципиентами в обязательном порядке проводят инструктаж, рассказывают о рисках. И вам рассказывали.

– Да, но вы говорили, что риски минимальны.

Варлам хихикнул. Он был ненастоящий: его лицо странно подергивалось, он невпопад размахивал руками и не сдерживал смешки и ужимки. С трудом верилось, что именно этот человек, помимо основателя Аукционного Дома, посвящен в тайны душ.

– Минимальны, это правда. Около шести процентов, менее одного процента для стремительного поглощения. И все же этот процент существует. Вот он. – Варлам ткнул пальцем в палату, где на перепачканной кровью кровати лежала мертвая Лилит.

Кислород выбили из легких, и Лиса задохнулась. Отшатнувшись от Варлама, она поплелась в сторону лифтов. Лиса не слышала маминых рыданий, задумчивого молчания отца, даже в собственных подвывающих вздохах не могла разобраться.

– Лиса, Лиса! – Яков схватил ее за руки. Лиса не сразу сконцентрировалась на старом лице, прыгающих кудряшках. – Долорозо, моя арфочка. Какая трагедия!

Ей хотелось, чтобы он сказал что-нибудь настоящее, объяснил, почему так получилось, признал, что чудовищно ошибался. Лисе хотелось услышать хоть какое– то оправдание произошедшему. Бессмысленность обступала со всех сторон.

– Не выдержала! Душа не выдержала ее таланта. – Яков захныкал, так глупо захлюпал носом.

– Н-не… Не выдержала таланта?

– Конечно, арфочка. Но не переживай! – Яков взял ладони Лисы и затряс ими перед лицом. – С тобой такого не случится. Эти руки! Ты станешь великой.

Лиса молча смотрела в глаза Якова. Блестящие безумные козлиные глазки. Затем перевела взгляд на свои руки: аккуратные кисти, длинные пальцы, которые с самого детства надрывались над черно-белыми клавишами. До изнеможения. До одурения. До совершенства.

– Твой талант выдержит.

Да, все говорили, что у нее талант. Но она его не хотела.

Люди часто мечтают о даре, о врожденной формуле успеха, благодаря которой человек становится уникальным по определению. Одаренный с легкостью познаёт то, что не под силу большинству, создает нечто, что выделяет его из толпы. Вкупе с усердной работой дар создает иллюзию совершенства.

Лиса не хотела быть талантливой. Больше нет.

Она вывернулась из рук Якова, ломанулась дальше, на полном ходу ее взгляд зацепился за мужчину, который стоял в стороне, явно пристально наблюдая за происходящим. Лиса врезалась в его глаза, внимательные голубые осколки равнодушия, острые скулы, вздернутый подбородок, руки на поясе – расслабленная поза властности. Но смущение оказалось мимолетным, двери лифта закрылись прежде, чем Яков успел крикнуть что-то о предназначении.

С того момента, как пульс Лилит выровнялся в непрерывную линию, Город превратился для Лисы в клоаку. Она пошла домой пешком, и воздух, пропитанный парфюмом (ее? чужим? Лилит?), обмотался удавкой вокруг шеи. Город собственноручно хотел прикончить Лису. Люди, в это время дня текущие навстречу плотным потоком, раздражали голыми шеями. В Городе шею закрывали лишь те, у кого еще не было душ. Собирающий кристалл (крохотный блестящий сосудик, присосавшийся к яремной ямке) подчеркивали временными татуировками, подвесками. Каждый будто кричал:

смотрите, я за кем-то донашиваю жизнь.

Горожане радовались чужой смерти. Своей тоже радовались. Они выкинули в Кварталы наркотики, а сами подсели на иглу похуже – продали себя в рабство Аукционному Дому. Лиса тянулась к шее, трогала гладкую кожу.

Лилит умерла из-за стекляшки, из-за мечты, которая не была даже на сто процентов ее собственной. Яков сказал, что с Лисой такого не случится.

Она открыла магнитным ключом двери лифта, жмурясь и отворачиваясь от семейного портрета, где Лилит еще была жива, где ее глаза еще искрились заносчивостью, и стеклянный кубик привез Лису наверх. В квартире Лиса не стала включать свет. Она растирала по лицу тушь, сопли и искала на кухне слесарный молоток. Валечка любила отбивать им мясо, обычные кухонные ее не устраивали.

– Ну-ну! Лиска, ты, что ли? Дома уже?

Слесарный молоток помог избавиться от боли, но самое главное – от таланта. Лиса ударила дважды, зажмурившись, не глядя, опустила увесистую железяку на кисть. Своего крика она снова не слышала, боль физическая пронзила тело ударом тока, от кончиков пальцев до макушки, прострелила острым разрядом конечности.

– Лиска! Что это? Что?! Да как это ты!..

Лиса прижала искалеченную руку к груди и завалилась на подоспевшую Валечку, думая о том, что даже сейчас боль не сравнится с терзаниями пожирающей тело души. Стремительное поглощение. Так ведь они обозвали смерть ее сестры? Валечка дергала Лису за плечи, пытаясь выволочь ее из кухни. Остальные, родители и Яков, нашли Лису нескоро. К ее радости, нашли ее одну. Таланта больше не было.

ИЗ ТАЙНОЙ ПЕРЕПИСКИ ДАНИИЛА КРАЕВСКОГО И ВАСИЛИСЫ ТОБОЛЬСКОЙ

Для Лисы. Лично в руки

Если ты читаешь это письмо, значит, все удалось.

Видела ли ты когда-нибудь настоящие письма? Вряд ли. Их перестали писать задолго до нас, до тебя точно. Но они живее графических эмоций. Ты можешь потрогать бумагу, иногда на ней остаются жирные следы от пальцев, увидеть, где у меня дрожала рука, а где буквы стоят слишком твердо. Почерк заменяет интонации, и, возможно, я взаправду тебя услышу.

Найди бумагу, используй только ее. Письменная переписка незаконна, потому что ее сложнее отследить. Практически невозможно, если не искать специально. Скажу по секрету: во Власти, в Аукционном Доме, в центральном департаменте ЕУГ – везде до сих пор работают на бумаге. Не спрашивай, откуда мне это известно, просто знай, что и в этом они стоят как бы над нами. Они думают, что сами создали Прогресс. Глупость.

Мой человек будет ждать тебя завтра на Центральной набережной у моста Единства, сможешь передать ответ. У меня остались в Городе кое-какие ниточки. Добавлю лишь: если ты решишь использовать это письмо против меня, я