Неведомый Памир - Роальд Потапов

…Лодка подошла к лагерю на закате. На вершине холма со своим мольбертом стоял Иван. Силуэт его на фоне багрового неба был поистине фантастичен. Увидев лодку, он радостно замахал руками и кистями, но работу не прервал: сейчас ему была дорога каждая секунда.

Штормовые ветры сильно досаждали художнику, но он наловчился работать и при них. Особенно рьяно он писал на закате и восходе, когда небо и горы расцвечивались самыми невероятными красками, заставлявшими думать об иных планетах. В полушубке, закутанный по уши, он громоздился у мольберта, укрепленного камнями, и быстро бросал на холст мазок за мазком. Ему удавалось схватить многое. С каждым этюдом краски становились все сочнее и натуральнее, а некоторые этюды были, на мой взгляд, просто великолепны. Только одна вещь у него никак не получалась — вода Каракуля. Озеро меняло свой облик непрерывно, и уловить мгновение в этом непрерывно меняющемся потоке красок и навечно закрепить его на холсте серией точных мазков было почти невозможно. Вообще Иван произвел на меня неотразимое впечатление. До сих пор мне еще не приходилось встречать художников, работавших на этюдах в таких условиях, в разреженном, иссушенном до предела воздухе, на обжигающем ледяном ветру…

Неделя пролетела быстро. Машина пришла за нами точно в срок, а через час езды мы уже были в поселке Каракуль.

В тот же день я познакомился с начальником Каракульской метеостанции, в распоряжении которого, как, оказалось, имелась превосходная дюралевая лодка с сильным подвесным мотором «Москва-2». Он жил здесь с семьей уже несколько лет и хорошо знал восточную часть озера. Вечером мы сидели в маленькой уютной комнатке метеостанции, чокались слабо разведенным спиртом, жевали жареную архарину и степенно рассуждали об охоте и рыбалке. Начальник метеостанции был страстным любителем того и другого, но при этом не имел ни малейшего представления о правилах охоты и искренне считал, что в Каракуле рыбы нет. Я рассказал ему, что в Каракуле рыба есть, но только в двух местах — в устьях Музкола и Караджилги, впадающей в озеро в северной его части. Это самые крупные из впадающих в озеро речек, вода в них имеется более или менее регулярно, и рыба может жить в опресненных ими приустьевых водах.

Особенно я упирал на Караджилгу: было очень заманчиво побывать в северной, наиболее труднодоступной части озера и осмотреть там группу островов.

Каракульская рыба настолько заинтриговала начальника, что он решил завтра же ехать на рыбалку вместе со мной. Эта поездка, правда, чуть было не закончившаяся крупной аварией, очень помогла мне в дальнейшей работе на озере.

Утро было ясное и тихое. Дюралевый корпус катера сиял под лучами солнца. Мотор взвыл с первого рывка и быстро развил отличную скорость. Мы неслись по неподвижному, застывшему озеру, мирно дремавшему в великолепном обрамлении снежных хребтов. Вода казалась абсолютно прозрачной, но разглядеть внизу ничего не удавалось — там, глубоко, ультрамарин переходил в черную глубину. Временами нам встречались плававшие по поверхности длинные нити водных растений. В одном месте мы прошли очень близко от группы ангыров. Три ярко окрашенные птицы медленно покачивались на синем зеркале воды.

Восточный плес мы пересекли менее чем за час, войдя в пролив между Северным островом и материком. Как только мы вышли из ветровой тени последнего мыса на главный плес, в лицо ударили брызги и ветер. Катер, задирая нос, круто забирался на очередную волну и затем с размаху падал на следующую, громко шлепаясь при этом о воду плоским днищем. Тучи брызг мгновенно вымочили нас с головы до ног.

Хозяин катера в ответ на мои тревожные взгляды только посмеивался. Ловко маневрируя катером, он старался срезать гребни наискось. Однако шторм усиливался, волны росли, и скоро стало ясно, что нам сегодня до устья Караджилги не добраться. Впереди, совсем недалеко, высилась группа островов. Еще минут двадцать отчаянных прыжков с волны на волну, резкой качки в реве ветра и тучах больно секущих брызг — и вдруг все стихло: катер ворвался в ветровую тень первого острова и мирно закачался на небольших волнах. Корпус мягко стукнулся о берег, мотор замолк.

Здесь, с подветренной стороны, было тихо, а главное, тепло. Порядком продрогшие, мы с удовольствием растянулись на нагретом солнцем крутом склоне и блаженно продремали с полчаса под ровный шум озера. Чистое небо постепенно затягивало пылью; из глубоко-синего оно стало каким-то серо-желтым.

В тишине подветренного берега мне показалось было, что ветер начал стихать; но, отправившись на разведку острова и выйдя на вершинный его гребень, я понял, что заблуждался: шторм бушевал по-прежнему.

На другом конце острова мы увидели четыре гнезда горных гусей с сидевшими на них гусынями. Птицы заметили нас и опрометью бросились к воде. Метеоролог, совершенно неожиданно для меня, вдруг вскинул ружье, и я еле успел дернуть его за локоть. Дробовой заряд поднял пыль метрах в десяти перед первым гнездом. «Ты что, обалдел? — заорал я, — на гнездах?!» Стрелок озадаченно уставился на меня — и вдруг понимающе кивнул головой: «И то верно, они же сейчас тощие, мясо что дерево!»

Мы позавтракали под тем же подветренным берегом и решили трогаться обратно: уж очень разгулялось озеро. Мой гид отлично знал все острова вокруг и на каких из них есть гусиные гнезда. «А вон там, — он ткнул пальцем в чернеющие недалеко, у коренного берега, островки, — на том, который поменьше, чаек — навалом! Ну, мы близко подойдем, покажу!»

Отплыв от гостеприимного берега, мы направились к северному мысу большого острова, чтобы обойти остров вокруг. Здесь, среди больших островов, ветер не мог разогнать большой волны, и мы добрались до мыса довольно спокойно. От острова с чайками мы прошли метрах в двухстах. Самой колонии не было видно, но чаек здесь летало гораздо больше, чем где-либо на нашем пути. Я с радостью заметил, что пролив, отделяющий остров от берега, имеет в ширину не более ста пятидесяти метров. Значит, сюда можно попасть с берега в любой шторм.

Катер завернул за мыс Северного острова, выйдя на малый плес, и некоторое время шел вдоль берега, защищавшего нас от ветра. Неожиданно мы увидели группу линяющих крохалей, отдыхавших на берегу. Летать они не могли совершенно. Часть их кинулась удирать по воде, то и дело, ныряя, а оставшиеся, неуклюже переваливаясь, побежали вдоль прибоя по берегу, прячась за большими камнями. Одного из удиравших по воде мы быстро настигли, и я некоторое время в упор «расстреливал» его из кинокамеры.

Наконец, резко взяв влево, катер тронулся прямиком через бушующее озеро, держа курс на поселок, еле видный отсюда, — кучку белеющих пятнышек на берегу. Без удержу разгулявшийся ветер гнал большие валы, раз за разом осыпавшие нас белой пеной брызг. Ветер теперь был попутный, но опасность перевернуться от этого ничуть не уменьшилась. Время от времени мы седлали очередной пенящийся вал и на его вершине стремительно мчались вперед. Иногда катер попадал в такую толчею волн, что терял управление. Его разворачивало боком к волне, которая яростно била в борт и ставила судно чуть ли не на ребро. Дважды глох мотор, но, к счастью, его тут же удавалось завести вновь. Я перетрусил не на шутку. Конечно, сам корпус катера с двумя герметически закрытыми отсеками-поплавками был непотопляем. Но если бы мы перевернулись, конец был бы быстрый: мы не смогли бы продержаться и получаса в этой ледяной горько-соленой бурлящей воде.