Неведомый Памир - Роальд Потапов

Наконец, резко взяв влево, катер тронулся прямиком через бушующее озеро, держа курс на поселок, еле видный отсюда, — кучку белеющих пятнышек на берегу. Без удержу разгулявшийся ветер гнал большие валы, раз за разом осыпавшие нас белой пеной брызг. Ветер теперь был попутный, но опасность перевернуться от этого ничуть не уменьшилась. Время от времени мы седлали очередной пенящийся вал и на его вершине стремительно мчались вперед. Иногда катер попадал в такую толчею волн, что терял управление. Его разворачивало боком к волне, которая яростно била в борт и ставила судно чуть ли не на ребро. Дважды глох мотор, но, к счастью, его тут же удавалось завести вновь. Я перетрусил не на шутку. Конечно, сам корпус катера с двумя герметически закрытыми отсеками-поплавками был непотопляем. Но если бы мы перевернулись, конец был бы быстрый: мы не смогли бы продержаться и получаса в этой ледяной горько-соленой бурлящей воде.

Когда мы добрались, наконец, до берега, мне было очень неловко за свой испуг. Однако, как оказалось позднее, страх мой был не напрасен. Вскоре, после того как я покинул Памир, мой спутник ушел на катере в озеро с одним приятелем — и не вернулся. Шторм выкинул на берег непотопляемый катер, перевернутый вверх дном, — пустой катер, без людей…

Чтобы полностью закончить сбор материала по гнездовой жизни буроголовых чаек, мне необходимо было вернуться на Каракуль не позже чем через месяц. За это время птенцы чаек должны были подрасти и сменить свой первый пуховой наряд на так называемое гнездовое оперение. Окраска такого оперения — немаловажный систематический признак, который мог пролить свет на родственные связи вида. Поэтому в конце июля я снова был на Каракуле.

На этот раз попутчика найти не удалось. Я был один. Приходилось рассчитывать все чрезвычайно точно и брать с собой минимум груза — только то, что я смогу унести, и унести далеко, на своих плечах. В этот необходимый минимум входили пятнадцатикилограммовая резиновая лодка, ружье, кино- и фотокамеры, а также провиант на три дня; места для спального мешка и прочих одеял и тулупов, разумеется, не оставалось. О палатке и говорить нечего. Это означало, прежде всего, холодную ночевку на Каракуле — вещь весьма мучительная даже в конце июля. Но другого выхода не было.

И вот я вновь на берегу залива Музкол. Вечерело, северный ветер бушевал с особенной силой. Водитель машины, на которой я приехал, с сомнением поглядев на бурное озеро и безмолвные хребты вокруг, только покачал головой и, сочувственно пожелав «ни пуха», нажал на стартер. Машина ушла. Нужно было позаботиться о ночлеге. Я решил устроиться на ночевку в глубоком овраге, выбрав наименее продуваемое место. Совсем безветренного участка отыскать не удалось. Облюбовав место, я вырыл крутом склоне оврага небольшой очаг и все оставшееся до темноты время потратил на сбор топлива. Редкие кусочки кизяка, еще более редкие кустики терескена — всего этого удалось собрать небольшую кучку, которой могло хватить часа на два.

Берега озера были пустынны. Редкие чайки пролетали над линией прибоя, на самом берегу в пене набегавшей волны бродило несколько куликов. Горы вокруг выглядели совершенно мертвыми. Уже на закате картину несколько оживила небольшая группа архаров. Их было штук семь. Они сошли с пологого склона ближайшего хребта метрах в пятистах от меня и, пощипывая скудную траву, медленно тронулись к устью Музкола на водопой.

Стемнело. Ветер не утихал. Разжечь очаг и согреть банку тушенки было делом недолгим. Поев, я долго еще лежал вплотную к очагу, стараясь впитать тепло весело пляшущего огня. А когда, потрескивая, стала догорать последняя порция топлива, я поспешно, стараясь не растерять тепло, забрался в надутую предварительно лодку и постарался заснуть раньше, чем успел бы замерзнуть. Расчет состоял в том, что спать после тяжелого дня я буду крепко и холод поднимет меня на ноги только к утру. Однако расчетам моим не суждено было осуществиться.

Заснуть мне действительно удалось быстро. Однако среди ночи я проснулся оттого, что надо мной кто-то тяжело и шумно дышал. Не нужно быть особенно слабонервным, чтобы слегка струхнуть в такой ситуации. Мне было хорошо известно, что в радиусе тридцати километров вокруг нет ни одного человека, а, следовательно, и домашнего скота. Дикие же звери боятся запаха человека и сами ни за что к стоянке не подойдут, разве уж будут очень голодны. Но сейчас лето, время отнюдь не голодное. И, тем не менее, судя по дыханию, какой-то очень крупный зверь стоял над лодкой и шумно принюхивался. На всякий случай у меня с вечера лежало под боком заряженное ружье. Пытаясь осторожно, без шума, его вынуть, я в то же время силился разглядеть в полной темноте непрошеного гостя. Стараясь не дышать, я повернул голову и вздрогнул — над лодкой нависло что-то огромное и уродливое. Честно признаться, у меня мелькнула мысль, что это наша неуловимая мечта — сноумен, сиречь, снежный человек нанес мне столь поздний визит. Мне даже показалось, что он вытягивает вперед руки, чтобы броситься на меня. Я стремительно вскочил, одновременно взводя курки. Громадная темная масса испуганно шарахнулась вверх по склону оврага, обрушивая потоки щебенки. Две такие же фигуры ударились в бега немного поодаль. А я уже сидел у потухшего очага и, еле переводя дух, утирал со лба холодный пот. Верблюды! Эти нелепые животные бродят по долинам Памира совершенно безнадзорно, и не я первый сделался жертвой их тупого любопытства.

Было только три часа ночи. Темень и холод. Ветер бушевал по-прежнему, и озеро глухо шумело внизу, как гигантский кипящий котел. Я стал судорожно прыгать на месте, чтобы согреться, но холодная дрожь не унималась. Пришлось вылезти из оврага и, спотыкаясь на каждом шагу, пойти собирать топливо — почти бесполезная затея в такой темноте. Испуг, вызванный визитом верблюдов, еще не прошел, и я взял с собой ружье, которое, в общем-то, было ни к чему и только мешало. Тем не менее, мне удалось набить карманы штормовки какой-то топливной мелочью, и вскоре я уже старательно поджаривал свои бока и живот над крохотным пламенем очага.

Заснуть больше не удалось. Мешал лютый холод и тревога: было ясно, что ветер утром не уляжется. Когда взошло солнце, правда, стало как будто потише, и я поспешно спустил на воду лодку. Кое-как с большим трудом мне удалось отплыть от берега на какие-то двести метров, но ветер опять усилился, и, несмотря на мое яростное сопротивление, лодку стремительно понесло к берегу…

Оставался второй вариант. Я еще заранее решил, если остров Южный окажется недостижим, пробираться на северный берег озера и там штурмовать колонию, показанную мне метеорологом: она близко от берега, и туда можно проникнуть в любой шторм.