Неведомый Памир - Роальд Потапов

Осенью вьюрки поднимаются к снежной линии и, сбиваясь в огромные стаи, живут в самых верхних частях хребтов. Отсюда их изгоняют только снегопады, которые с наступлением зимы постепенно сдвигают снежную линию все ниже и ниже. Наступает суровая, но малоснежная зима, и большая часть вьюрков откочевывает вниз, в теплые предгорья. Однако постоянный снеговой покров в большинстве межгорных понижений так и не устанавливается, что дает возможность птицам без помех разыскивать корм. Поэтому значительная часть вьюрков, в особенности старые птицы, остаются на зимовку. И хотя по ночам морозы усиливаются до пятидесяти градусов, днем солнце успевает нагреть камни в укрытых от ветра местах до плюсовых температур. Днем вьюрки усиленно кормятся на бесснежных участках, собирая старые семена, греются на солнцепеке, словом, запасают энергию на морозную ночь. Ночуют они в небольших пещерах, где спят целыми стайками, тесно прижавшись друг к другу.

…Ветреный майский день. Солнце то и дело скрывается за низкими рваными тучами. Бесформенными массами они ползут друг за другом, натыкаясь на гребни хребтов. Только что, пройдя сквозь такую тучку и порядком продрогнув, я отогреваюсь, втиснувшись меж двух темных вертикальных плит. Они нагреваются на солнце очень быстро, не успевая остыть за время, пока проходит туча, и мне здесь уютно, как в ладонях доброго сказочного великана. Десятью метрами выше — царство сплошного снега, ниже снег лежит разрозненными полями, четко выделяясь на темных осыпных склонах. Первозданный хаос вершин суров и безжизнен, от пейзажа веет чем-то марсианским, инопланетным, мертвым. Но вдруг совсем рядом звучит знакомый чиркающий позыв. Прямо под моими ногами на снежное пятно опустилась хлопотливая стайка жемчужных вьюрков. Они бодро прыгают по снегу, перекликаясь короткими позывками, и умудряются что-то еще склевывать с его поверхности. Марсианский мираж рушится сразу. Горы вокруг делаются как будто теплее, мягче, они вновь становятся земными, и мертвое дыхание космоса уходит куда-то вверх, к ледяным граням шеститысячника, громоздящегося над моей головой…

Каракуль

Теплое тропическое небо, ласковый шелест пальм, золотой песок гавайских пляжей, сверкающая гладь океана… Под громоподобный рев прибоя на длинных, переливающихся изумрудом грядах волн в клочьях белой пены стремительно несутся к берегу стройные фигуры людей, покрытые золотистым загаром…

…Резкий порыв ветра возвращает меня к действительности, едва не вырвав книгу из рук. В лицо полетели холодные соленые брызги. Шторм и не думает стихать.

Я осторожно выглядываю из-за прибрежного бугра, где, спасаясь от ледяного ветра, жду погоды и путешествую с Джеком Лондоном на «Снарке». Эх, старина Джек, тебя бы сюда! Озеро кипит. Его огромная ультрамариновая поверхность потемнела и стала рябой от вспыхивающих и гаснущих белых барашков. Над озером повисла дымка, делающая неясными очертания берегов. Это мелкий песок, который ветер несет с гор, с того берега. Ярко-желтые, коричневые и красные склоны окружающих хребтов, без единого пятна зелени, увенчаны белыми шапками вечных снегов. Редкие клочья облаков несутся по синему небу; кажется, что это куски снежных вершин, сорванные яростным ветром. Прямо над головой — маленькое и холодное солнце, хотя и сверкает оно ослепительно, куда сильнее, чем над Ленинградом. Наверное, так же выглядит солнце на Марсе. Да, опять пропадает день…

Шторм длится третьи сутки, и третьи сутки нет никакой возможности сделать то, для чего я, собственно, прибыл, затратив столько усилий, на пустынные берега бухты Музкол, в южный угол огромного Каракуля. Моя цель — остров Южный.

Это целая гора, которая торчит из воды в трех километрах от берега. Туда по вечерам улетают стаи бакланов, буроголовых чаек и горных гусей. В моем воображении рисуются громадные колонии этих птиц, мне кажется, что они должны быть именно там, вдали от берега, на необитаемом острове Южном. Но мое снаряжение — резиновая лодка, оснащенная двумя веслами и спасательным кругом, — малопригодно на штормовом Каракуле. Несколько раз в шторм я пытался отчалить от берега, но лодку неизменно вышвыривало в прибой. А когда после ожесточенной борьбы с ветром мне удалось отплыть от берега метров на сто, лодку чуть не перевернуло. Крутая волна задрала ее нос вверх, а порыв ветра ударил в днище, как в парус.

Не упади я всем телом на нос, была бы мне ледяная баня в этой, такой голубой и такой соленой воде…

В это лето я всерьез занялся птицами, обитающими на памирских озерах. Этих птиц немного: горный гусь, огарь, большой крохаль, тибетская крачка да буроголовая чайка. Именно из-за буроголовой чайки я выбрал для работы озеро Каракуль. Родина этой птицы — Тибет, и в нашей стране она обитает только на Памире. Здесь ее встречали на всех крупных озерах, но гнездится она, видимо, только на двух — Каракуле и Зоркуле. Гнезд их в пределах нашей страны еще никто не находил. Мне впервые удалось сделать это летом 1961 года: во время разведывательной поездки на Каракуль я нашел на одном из небольших островков небольшую колонию из четырех гнезд, два из них, только что построенные, еще пустовали. Однако большое количество чаек на озере ясно указывало, что где-то здесь должна быть большая колония, и мне казалось, что она скорее всего расположена на острове Южном.

Каракуль — самое большое озеро Памира; площадь его водного зеркала 364 квадратных километра, максимальная глубина 236 метров! По размерам и по высоте над уровнем моря (3914 метров) Каракуль уступает только озерам-гигантам южного Тибета. Расположенное на дне огромной, бессточной ныне котловины, оно имеет горько-соленую воду.

Когда озеро спокойно, цвет его изумителен — густой ультрамарин, на менее глубоких местах переходящий в зеленоватый цвет океана. Вода совершенно прозрачна, и, стоя в тихую погоду на какой-нибудь вершине над озером, можно ясно видеть распределение его глубин. Но штиль на Каракуле — редкое явление. Бывает он обычно утром и длится недолго. Потом с ледяных гребней Заалая срывается холодный норд. Вздымая тучи песка и пыли, он обрушивается на озеро и бушует беспрерывно до следующего рассвета, нередко не утихая по нескольку дней.

Озеро не всегда было бессточным. Около ста тысяч лет назад, после первого Великого оледенения, оно было гораздо больше, занимало почти всю огромную котловину и имело сток в долину реки Кокуйбели. О былом уровне озера красноречиво свидетельствуют белые полосы древних прибойных линий, четко обозначенные на склонах сбегающих к озеру хребтов в нескольких десятках метров выше современного уровня. А на былую связь с бассейном Кокуйбели указывают немногочисленные рыбки-гольцы, ютящиеся в устьях впадающих в озеро небольших речек; вода в этих устьях более или менее пресная. Они принадлежат к тому же виду, который водится в Кокуйбели, хотя несколько изменились с тех пор, как озеро потеряло связь с рекой.