Слепой поводырь - Иван Иванович Любенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какого городового? — испуганно вымолвил обвиняемый. — Не было никакого городового.
— Какая же Мельпомена без полицейского, милостивый государь? В театре всегда для порядка присутствует городовой.
— Не отрицаю. Но я его не видел, и ко мне он не подходил.
— А это уже выясним, опросив нашего стража порядка, дежурившего вчера в театре… Посмотрим, может, ещё и другие свидетели найдутся.
— Помилуйте, Ваше высокоблагородие, да разве я бы осмелился оскорбить полицейского?
— А почему нет? Ведь вы владыку Владимира и отца Афанасия уже чуть ли не в смертоубийстве обвинили. А статского советника Гречкина и коллежского советника Мокина — в мздоимстве, не говоря уже о вселенских грехах уважаемого в городе купца Василия Алафузова! Да как вам не совестно сплетничать! Вы представляете, что с вами будет, если я передам этот разговор по вашему начальству? Вас же завтра вышвырнут!
— Так я же вам, как слуге закона, чистосердечно, всю правду выложил…
Фиалковский поднялся и скомандовал:
— Владимир Алексеевич, извольте выполнять.
— Слушаюсь, — отчеканил Залевский и покинул кабинет начальника вместе с растерянным и онемевшим от горя акцизным чиновником.
Полицмейстер затушил в пепельнице горькую сигару и второй раз за день почувствовал себя дурно. И показалось ему, что с иконы, висящей в правом углу, ему улыбался, похожий на крохотную обезьянку, чёрт.
Глава 14
Мёртвый
17 дня, месяца июля, 1889 г.
«Никогда не думал, что мне придётся самому заниматься медициной. За эти дни я прочёл такое количество статей в газетах и журналах о «ленивой смерти», что сам, наверное, уже мог бы давать консультации не хуже покойного Целипоткина. Надеюсь, демоны уже поджаривают его на чугунной сковородке.
Пятна на теле становятся всё заметнее. Надежда, что это эритема, улетучилась, как только я начал давить на покрасневшие места. Проказа разъедает меня, как серная кислота, и я от боли не могу заснуть.
Заметил, что ненавижу здоровых и беззаботных обывателей, спокойно гуляющих по Николаевскому проспекту, или скучающих на скамейках в городском саду. В минуты нахлынувшего отчаяния хочется выбрать среди них жертву и, не торопясь расправиться с ней, глядя в молящие о пощаде глаза. Но приходится сдерживать эмоции и гнев.
В «Медицинской газете» пишут, что хорошее настроение больного проказой приостанавливает острое течение заболевания, и её самая тяжёлая форма — гниение пальцев рук и ног — отступает. Я хотел бы спросить у этого учёного болвана, как мне обрести хорошее настроение? А может, стоит прислушаться к восточной мудрости, призывающей не горевать о том, что нельзя изменить? В таком случае, придётся свыкнуться с приговором судьбы и умирать медленно. С каким удовольствием я бы пробил этому умнику затылок!
В журнале «Вокруг света» я прочёл, что ещё двадцать три года назад, на острове Гавайского архипелага Молокаи, была официально открыта колония прокажённых. Сейчас там живут тысячи таких, как я. Они сосланы туда пожизненно и власти официально объявили их мёртвыми, напечатав имена и фамилии в газете. Несчастные обречены умирать под пальмами, глядя на бескрайний океан. Там тропики и мягкий климат. Температура держится от 14 до 20 градусов по Реомюру[49] и лишь приходящие из-за горизонта пассаты гонят лазурные волны на песчаный берег. Чего только не растёт на острове! Манго, бананы, папайя, авокадо, гуава, кофе, ананасы и все виды цитрусовых. Чем не рай? Но прокажённые считают остров адом, потому что они не могут его покинуть. И как тут не вспомнить тех лекарей, что убеждают пациентов смириться. Они хуже церковников. Им нет места на земле. И смерть Целипоткина — хорошее тому подтверждение.
Освободившись от глупой морали, навязанной нам с детства, я проще стал смотреть на те свои поступки, которые ещё неделю назад считал бы преступными. Дела пошли на лад. Но теперь, когда многое прояснилось, я могу добиться ещё большего успеха. Уверен, что всё сложится удачно, и я отправлюсь в Европу. В Германии, говорят, стоят на пороге открытия лекарства от проказы, и я надеюсь его достать. А пока придётся купить масло чаульмугры и научиться делать болезненные инъекции самому себе.
Последние дни избегаю даже мысленно называть уличных мальчишек проказниками. Это слово меня больно ранит из-за созвучия с названием моей болезни… И ещё еда перестала приносить удовольствие. Ем не разбирая вкуса. Но спасает алкоголь, и я на время забываю о недуге. Жаль, что утром наступает похмелье и хочется наложить на себя руки. Боюсь, что однажды так и поступлю. Вот потому меня, как и прокажённых с острова Молокаи, можно считать мёртвым».
Глава 15
Тайная встреча
Солнце катилось на Запад, цепляя верхушки деревьев у Казанского храма. На колокольне прозвонили к вечерне. В парке было безлюдно. В кронах деревьев хозяйничали птицы, выкармливая птенцов. На скамейке под липой сидели два человека. Один из них был не только старше второго, но, если судить по одежде, и богаче. Он вынул из кармана кусок бумажки, усмехнулся и сказал:
— А вы нахал.
— Это почему же?
— Прислать записку со словами «У меня есть доказательства вашей причастности к смерти доктора Целипоткина и магнетизёра Вельдмана. Предлагаю встретиться сегодня в 5 п.[50] на скамейке Барятинского парка перед собором» — не нахальство?
— Нет. Это правда.
— Что ж, докажите мне, что это так.
— Охотно. По долгу службы я бываю на всех премьерах нашего театра. И не раз замечал какие дорогие букеты вы дарили актрисе Завадской. Нетрудно было догадаться, что вы к ней не ровно дышите и, судя по всему, тайно с ней встречаетесь. Это продолжалось до того момента, пока она не увлеклась завзятым театралом — доктором Целипоткиным. Узнав об её измене, вы очевидно, пришли в ярость и приняли решение расправиться с ним. Я видел вас, входившим к нему в день убийства. Было ровно десять. Я остался на улице, но вы так и не вышли через дверь. Я потянул на себя ручку, но дверь оказалась закрытой. Её заперли изнутри. Об убийстве догадался приезжий студент, а потом об этом написал «Северный Кавказ». Нет смысла пересказывать уже известные обстоятельства.
— Полнейшая бездоказательная глупость.
— Как сказать. Если об этой,
