Слепой поводырь - Иван Иванович Любенко

Помощник кивнул и опустился на стул.

— Что же вы, милостивый государь, натворили? — хитро сощурившись, выговорил Фиалковский. — Вроде бы чиновник, слуга государев — ан нет! — пошли на преступление!

Ладони, лежавшие у Плешивцева на коленях, вдруг задвигались, и на шее заходил кадык. Он выпучил глаза и, подавившись слюной, закашлялся.

— Владимир Алексеевич, не сочтите за труд, налейте подозреваемому воды, — закурив сигару, попросил полицмейстер.

Осушив стакан, Плешивцев задышал часто, будто бежал от погони. Вытерев мятым платком пот со лба, он промямлил вопросительно:

— Осмелюсь осведомиться, Ваше высокоблагородие, в каком таком преступлении меня подозревают?

— А вы не знаете? — усмехнулся полицмейстер. — Или, может, вздумали с нами в «Угадай-ку»[48] поиграть? А?

— Никак нет-с.

— Тогда поведайте нам о вашем конфликте с ныне покойным господином Вельдманом.

— А никакого конфликта и не было, — потупив глаза в пол, проронил молодой человек.

— Разве? Весь город судачит о вашем дурном поступке, а вы утверждаете обратное. Знаете, в чём разница между общением со мной и беседой с простым обывателем?

— Вы полицейский.

— Вот! — выпустив дым в лицо акцизному чиновнику, воскликнул Фиалковский. — У меня с вами, сударь вы мой милостивый, не беседа, а допрос. И протокол будет оформлен по всем правилам. И если с кем-то другим вы можете снизойти до вранья, то со мной это будет расцениваться, как дача заведомо ложных показаний и попытка воспрепятствования правосудию. Ясно?

— Так точно! — подскочив, выкрикнул Плешивцев.

— Сидите-сидите, вы пока не в армии и не в тюремном замке, чтобы так отвечать. Не торопитесь. Ещё успеете. Коридорные надзиратели отменные учителя.

В глазах молодого человека заблестели слёзы. Он опустил локти на колени и закрыл лицо ладонями. И вдруг затрясся в рыданиях. Фиалковский молча наблюдал за ним, пуская кольцами сигарный дым в потолок.

— Воды… воды ещё позволите? — взмолился несчастный.

Полицмейстер поднялся и уже сам, налив из графина полный стакан, протянул его Плешивцеву. Тот выпил залпом, вытер рот рукавом и сказал:

— Хорошо. Поведаю, как было. Ничего не утаю. Я оскорбил магнетизёра, назвав его плутом не по собственной воле. Меня попросили это сделать…

— Стоп! — обрадовался полицмейстер и, придвинув к Залевскому письменный прибор и стопку бумаги, сказал: — В протокол всё вносите, Владимир Алексеевич, в протокол. Тут, вижу, целая шайка-лейка намечается.

Помощник кивнул, макнул перо в чернильницу и стал записывать.

— Продолжайте!

— Я вам всё, как на духу расскажу, только в каземат не сажайте. Насчёт шайки вы совершенно правы. Сказать по правде, меня попросили устроить скандал на сеансе. Я бы никогда сам орехи не щёлкал. Правда, я их действительно иногда покупаю, потому что жалованье у меня такое, что никаких других сластей себе позволить не могу. Даже мёд для меня дорог. Зато орехи и патока — по карману. А чай приобретаю только испитой, который трактирщики из чайников выкладывают, сушат и опять продают — за копейку горка. Водку, вино, пиво я категорически не употребляю, кроме причастия. Матушка делает домашний квас. В карты не играю. Мзду не беру, хотя и предлагают. В публичном доме был, но только два раза. Но я исповедался и Господу за этот грех покаялся. Заразу подцепил от соседской горничной, но не страшную, а пустяковую. Потом к доктору Целипоткину, теперь уже покойному, наведываться две недели. Он анализы мои проверял под микроскопом. Сказал, что исцелил. Врач хороший. Но жадный. Прейскурант у него в городе был самый высокий. Только дело не в нём… — Плешивцев громко высморкался в тот же платок и продолжил: — Духовник мой, отец Афанасий, во время последней исповеди напомнил мне о прегрешениях моих, кои я ему поведал за последние полгода и сказал, что я искуплю их быстрее, ежели помогу Божьему делу: надобно сорвать выступление в Ставрополе заезжего магнетизёра Вельдмана. Владыка наш считает, что Вельдман — слуга дьявола. Потому его преосвященство обратился к священникам, чтобы они в своих приходах людям пояснили, что ходить на его представления — грех. Отец Афанасий посчитал, что надобно помешать сеансам этого прохиндея. Например, прокричать с балкона, что он плут и мошенник. Насчёт грецких орехов это тоже была его идея. Мол, это будет громко и ничего в этом недозволительного нет, так как в ложах даже пирожки с мясом откушивают и лимонадом запивают, не говоря уже о шампанском. Пришлось пойти на неучтённые траты — билет взять и пять копеек пожертвовать на кулёк орехов. А с моим жалованьем — это накладно. Если бы Вельдмана вчера не прикончили, то и нынешний сеанс был бы аховый. Сорвали бы его, как пить дать. Только вместо меня другой бы прихожанин что-нибудь отчебучил. Я же первый был вот потому и попал, как кур в ощип!.. — Плешивцев поднял умаляющий взгляд на полицмейстера и сказал: — Ваше высокоблагородие, не сомневайтесь, я вам всю душу излил. Я и на мировом суде, если надо, каждое словечко повторю. А вместе со мной пусть и отца Афанасия осудят. Мы же, получается, шайка. Правда?.. Я вот что думаю: а что, если и в самом деле этого приезжего беса священник какой-нибудь в гроб вогнал? Не сам, конечно, а через кого-нибудь беглого каторжника. Намекнул ему, что не человек это, а дьявол. А тот и поспешествовал за мзду… Это ж, как мой начальник — статский советник Гречкин. Он же не напрямую ревизору Мокину велит поменьше акцизов драть с Василия Алафузова, а иносказательно: так мол и так, негоциант для города большие пожертвования вносит, неимущим помогает. Надобно с пониманием к нему отнестись. Вы, говорит, Флориан Антонович, мне сначала соображения свои по нему доложите, а мы уж потом и покумекаем, как коммерсанту добром отплатить… Вот Мокин и потеет над цифрами, чтобы начальству угодить и самому в казённый дом не попасть. Мне, если хотите знать, ревизор самолично на это жаловался. Как на духу сказывал, что вся выгода достаётся Гречкину, а ему — лишь сдутая пена с пивной кружки да папиросный пепел.

Полицмейстер остервенело жевал потухшую сигару, зыркая глазами то на Плешивцева, то на помощника, который давился от смеха, прикрывая лицо левой ладонью.

— Стало быть, так, Владимир Алексеевич, — чиркая спичкой, повелел бывший полковой командир. — Изготовьте протокол и проект постановления для мирового суда в отношении коллежского регистратора Плешивцева Семёна Назаровича, обвиняемого в нарушении порядка, в ослушании городового, а также в оскорблении сего полицейского чина словами. Предложите за первый проступок подвергнуть его штрафу в размере пяти рублей, за второй оштрафовать на десять, а за третий — на двадцать пять. Общий штраф составить по совокупности преступлений, а при несостоятельности