o 496d70464d44c373 - передний

ты испытываешь эмоции, относясь к этому с долей иронии; сказать же, что

ты любишь – это уже поступок, за него несут ответственность. Старым

людям веришь в этом как-то охотнее. А гениев от любви, вундеркиндов от

любви я никогда не встречал, хотя предполагаю, что они существуют и

совершенно уверен в общественной опасности таких личностей.

145

Наверное, я боялся признаться в собственной слабости, углубляясь в

природу своего отношения к Валентину. Оно иногда казалось мне чересчур

суетливым, чтобы походить на настоящее, глубокое, одухотворенное

чувство. А расстаться и с этой иллюзией я, откровенно говоря, еще не был

готов.

Ожидая Диего (мы собирались ехать в Останкино – часть его плана), я

решил узнать у соседей по квартире, не разбираются ли они в настенной

живописи. Все почему-то приняли это за язвительную шутку и даже

поглядывали на меня с подозрением. Дэн, который в последнее время как

будто взял за принцип меня удивлять, ответил вопросом на вопрос. Только

разговор у нас не получился.

– Дэн, ты что-нибудь смыслишь в граффити?

– А ты что-нибудь смыслишь в граффити? – спросил Дэн.

Он задал этот вопрос спокойно, но как-то обреченно, будто вот сейчас

между нами все решится, все недомолвки прояснятся.

– Я первый спросил.

Дэн молчал и смотрел на меня выжидающе. И вдруг случилось

глупейшее: зрачки у него закатились, и он уснул стоя. Будить я его,

конечно, не стал и тихо выплыл из комнаты. Может быть, наркотиков

нажрался или просто придуривался. Идиотизм какой-то.

Помогла мне Крис. В последнее время она ходила тихая и подавленная –

отношения с Ваней не ладились. Вместо того чтобы уйти, он все больше в

себе замыкался. Крис чувствовала, что теряет его, но отпустить не могла.

Видимо, я отвлек ее от самых мрачных мыслей. Она бросилась помогать

мне с совершенно неуместным энтузиазмом.

– У меня есть один знакомый ди-джей, он написал дипломную работу по

уличным художествам. Он расскажет тебе все, что нужно и не нужно. Я

ему позвоню.

Диего резонно предположил, что время появления граффити можно

установить по телерепортажам с места взрыва. Как всегда у него

оказались нужные связи и нам быстро согласились предоставить отснятые

материалы.

– Ты просто двигатель сюжета какой-то, Диего, я бы даже сказал…

146

продвигатель.

– Рад стараться.

Мы почти подъехали к телецентру.

– Как там Мария Германовна? – в свой вопрос я постарался вложить

максимум ехидства.

– Жива. Я не собираюсь читать тебе морали, но запомни одну вещь –

если ты не ценишь свою жизнь, это еще не дает тебе права творить

беспредел. Понимаешь?

– Понимаю, – я выдержал паузу, собираясь с мыслями. – Честное слово,

Диего, когда я сбил старушку, я очень за нее испугался… Но если совсем

начистоту, я совершенно не знаю, ценна ли для меня жизнь другого

человека. Это, может быть, самый непонятный, а потому страшный вопрос,

которым мне когда-либо приходилось задаваться. И, кажется, я делаю всё,

чтобы об этом не думать.

Диего примиряюще улыбнулся и переменил тему:

– Знаешь, а она, действительно, была любовницей Сталина. Ведь не

соврала, хотя часто заговаривается. Я видел фотографии. Очень

интересная женщина.

– Диего, Диего, осторожнее, тебя никак к пожилым женщинам тянет? Ты

повязан с Леной, не забывай.

– Прекрати говорить глупости. Марии Германовне 97 лет.

– Ах вот почему от нее так пахло…

В Останкино Диего пошел один. Я же накупил периодики и остался в

Порше млеть под лучами весеннего солнца. Ничего интересного для себя

в газетах я не обнаружил – Диего очень ошибался на этот счет, мне даже

не удалось отличить «вранье» от «интересного». Внимание привлекла

только заметка о Министре Просвещение Гречишном и статья о маньяке

Краснопресненского района.

В заметке о Гречишном рассказывалось, что он приступил к разработке

новой школьной программы и что она должна стать сенсацией. Хорошим

опровержением этому служила фотография министра. Редкий урод, весь

расползшийся и немыслящий. Сомневаюсь, что он может быстро

произнести слово «антиквариат», не запутавшись в первом слоге. Видимо,

им управляли какие-то неизвестные силы, а история с любовью к ар-деко

понадобилась для создания имиджа человека со своими простительными

147

слабостями. Представляю, сколько им пришлось потратить средств, чтобы

по крайней мере создать ему имидж человека.

А из статьи об уже известном мне маньяке следовало, что он давно

обезврежен и содержится в исследовательском центре. Как трогательно

закончились его приключения. Маньяк подбросил трупы еще в несколько

квартир и заведений. Мне показалось любопытным, что трое убитых, как и

моя посылка, давно числились без вести пропавшими, а все остальные

назывались бомжами и местными алкоголиками. Никак маньяк посчитал

себя санитаром леса. В статье, правда, говорилось, что и сам он без

определенного места жительства. Бедняжка. Или у меня паранойя, или так

уж я воспитан, но скорее всего этого человека подставили. Надо же было

на кого-то свалить вину. Может быть, скоро выяснится, что он несет

ответственность и за взрывы.

Диего вернулся примерно через час. Раскрасневшийся и нездорово

улыбчивый.

– Это потрясающе, – сообщил он, залезая в машину. – Граффити

нарисовали после взрыва! Точнее, на следующий день, а это вообще ни в

какие рамки не лезет.

– Занятно.

– Занятно? Это все, что ты можешь сказать? Это не занятно, котенок, это

заговор!

– Диего, да просто молодежь развлеклась, я только сейчас подумал. Для

нас же нет ничего святого, что там музей разрисовать.

– Нет, это сигнал. С этим как-то связан Тобольцев. Может быть, даже его

смерть.

– О’кей, чего теперь делать будем?

– Сходим на встречу с этим ди-джеем. Может быть, он подскажет, кто

сделал рисунок.

– Узнаёте ли руку мастера? А вдруг у них диаспора, и они горой друг за

друга?

– Тогда я воспользуюсь своими связями, нажму на него, и сюжет

продвинется.

– Чу́дно.

Только я вывернул на дорогу в центр, как послышался раскат грома. Да,

это было похоже на отдаленный раскат грома, поэтому ни Диего, ни я

148

ничего не заподозрили. А звуковая волна как будто приближалась.

Диего продолжал болтать, неожиданно замолк, и я увидел, как его лицо в

секунду побледнело, даже козырнуло зеленым. Он смотрел в сторону, полу

открывши рот.

– Ты чего, Диего?

– Ба… Башня… Она идет…

Я совершенно не понял, что он имел в виду, но догадался посмотреть на

Останкинскую башню. Она не шла… Она падала! И овладела всеми

шансами грохнуться прямо на нас, как мухобойка на зазевавшееся

насекомое. С испуга я увлекся педалью газа.

– Ты идиот! – заорал Диего. – Ты прикончишь нас!

– Поздно!

Когда я увидел башню, мы уже были в эпицентре ее падения. Дай я

задний ход, машина могла не успеть вырваться, тем более что за нами

нерасторопно следовал троллейбус. Поэтому я нажал на газ, и Порше

заскользил вперед. По сути… на встречу падающему строению. Диего

хотел вырвать у меня руль, но я хорошенько врезал ему по скуле. От удара

он повернул голову и теперь, не отрываясь, следил, за башней. Она

посекундно росла, распухала снизу и дымилась ватными клубами пыли.

Раскаты грома сменились неприличным урчанием – башня, как грузная,

толстозадая купальщица, ложилась на землю. Я ничего этого не заметил.

У меня была одна задача – доставить нас вон до того рекламного щита,

где мы будем в безопасности.

Теперь нестерпимый грохот остался позади. Мы живы. Я было хотел

притормозить, когда Диего заорал на весь район:

– Сворачивай!!!

Мне не надо было объяснять два раза – уже через секунду мы влетели в

переулок между домами. Я посмотрел назад и увидел, как строительная

пыль и обломки здания волной накрывают дорогу, где мы только что были.

Не наори на меня Диего – Порше оказался бы погребен.

Эхо падения долго не могло стихнуть. Люди, веселые будто на

празднике, бежали глядеть, что стряслось. Порше, выкорчевав ударом

миниатюрные качели, сник посреди детской площадки. Диего и я

безмолвствовали.

Я закурил две сигареты и одну из них протянул другу.

149

После этого случая Диего вытребовал у меня недельный отпуск. Он

сказал, что находиться рядом со мной опасно и ему необходимо морально