Барометр падает - Василий Павлович Щепетнёв

— Если собираются для игры в шахматы, это будет шахматный кружок. Или шахматный клуб. Поговорить о книгах, а то и обменяться ими — книжный клуб. Любителей фантастики, к примеру. О кулинарии — кулинарный клуб. И люди туда потянутся по желанию. Ну, те, кому интересно. Воля ваша, Андрей Николаевич, но вообразить, что кто-то своей охотой пойдёт разговоры разговаривать о вреде пьянства, не могу. Оно, конечно, распоряжение сверху, и всё такое… В каждом райисполкоме выделят комнатку для руководителя местного отделения общества трезвости, на каждое предприятие придёт бумага обеспечить поголовное участие, напечатают членские билеты, наштампуют значки, будут собирать взносы, по сорок копеек в год, или даже по пятьдесят, но всё это будет скучно и уныло. Вроде друзей природы или общества охраны памятников. Были у нас такие общества и в школе, и в институте. Мелочь сшибали, а больше и вспомнить не о чем.

— Что ж, по-твоему, такое общество и не нужно совсем?

— Скажу так — я такому обществу совсем не нужен. Посмотрит на меня крепко выпивающий работяга и скажет: что ты, мил человек в моей жизни понимаешь? А ничего ты в моей жизни не понимаешь! Ты в городе живёшь, в самой Москве, по тротуарам ходишь, сортир чистый, вода, хочешь — горячая, хочешь — холодная, мечта! А я на тракторе от зари до зари, шум, гарь, пыль, приду домой — всего аж трясёт. Трактор за окном, завтра спозаранку снова в поле, и ведь до смерти не переменится, хоть плачь, хоть кричи. А выпью стакан — и отпускает. Два часа человеком себя чувствую, а потом засыпаю. Потому для нас, для рабочего класса, водка ли, вино или первач — это жизнепримиряющее средство. Скажет работяга, и посмотрит на меня с жалостью, что с дурачка взять, кроме взносов…

Чем хороша рыбалка? Неспешностью. Сидим на берегу, смотрим на поплавки. Сопровождающие неподалеку, позови громко — прибегут, но тихого разговора они не слышат. И мы никого не слышим. После Москвы тишина непривычна, в Москве даже заполночь город гудит, как гудит телеграфный столб, если прижаться к нему ухом.

А здесь тишина. За тишиной мы и приехали, на тишину Стельбов меня и пригласил. Внезапно, без предупреждений. Пригласил и прислал машину, почти такого же «козла», что стоит в Сосновке, в гараже, ждёт меня.

А я всё не еду.

И потому говорим мы неторопливо, без жара, словно рассуждая, чем лучше смазывать сапоги, дёгтем или смальцем, при этом не имея ни малейших намерений не то, что смазывать, а и покупать сапоги.

— Значит, не горишь желанием? — так же спокойно спросил Стельбов.

— Не горю, — ответил я.

Андрей Николаевич сватает мне общество трезвости. Всесоюзное. Общество, понятно, организация общественная, как масляное масло, но должность номенклатурная. Самая ничтожная номенклатурная должность в негласной табели о рангах перевешивает моё чемпионство. Да любое чемпионство, будь ты хоть трехкратным победителем Олимпийских игр. А председатель ВОТ, Всесоюзного Общества Трезвости, это не ничтожная должность, отнюдь, предложение Андрея Николаевича более чем щедрое.

Но это не для меня. Сидеть на скучнейших и бесполезных собраниях, пусть даже и в президиуме (в президиуме хуже, весь на виду), сочинять скучнейшие и бесполезные бумаги, два раза в год ездить в правительственные санатории второй категории, и в конце пути, выйдя на персональную пенсию, получить «Знак Почета»? Это я не придумал, это мне рассказал Виктор Луи, разбирающийся в подобного рода лабиринтах.

Хотя, конечно, Андрей Николаевич может поспособствовать, и через пять лет, или около того, меня назначат на должность замминистра, А через десять, скорее, через пятнадцать, стану совсем большим человеком: возглавлю комсомол, например. Или профсоюзы. Если буду себя вести правильно. И если звёзды будут ко мне благосклонны. А, главное, если к тому времени Стельбов останется в силе.

Встраиваться в систему — хорошая стратегия. Но только мне не подходит. Чижик, чижик, стань рыбкой! Морской царь тебе пособит, плавники подарит, жабры, место выделит сытое, безопасное.

Но глупый чижик хочет летать, петь свои глупые песенки. Он же из певчих птиц! А под водой разве попоёшь? Под водой молчать нужно, набрать в клюв воды, и молчать, такие уж правила в рыбьем царстве-государстве. Так что за приглашение, морской царь, большое вам гран мерси, но мы с огромным сожалением вынуждены отклонить ваше потрясающее предложение.

А Морской Царь, похоже, ничуть и не расстроился. Он, быть может, даже на это надеялся. Он на пять ходов вперед видит, это как в шахматах: противник предлагает пешечку, предлагает в надежде, что я жертву не приму, решив, что она, пешечка, отравлена. Она и в самом деле отравлена, но отказ от принятия жертвы ведёт к серьёзнейшим осложнениям. Так что выбор простой, «оба хуже». Разве что ответная жертва переломит ситуацию?

Сидим, купаем червячков. Нет-нет, а поплавок вдруг поведёт в сторону, или притопит на мгновение, но это более для поддержания энтузиазма. У меня за всё время три ершика-недомерка, которым я тут же дал вольную, пусть гуляют. Добрый я, добрый. Почти как Пушкин, написавший оду «Вольность», и за то по распределению уехавший из слякотного холодного Санкт-Петербурга на Юг, в благословенные Кишинёв и Одессу, где тепло, где солнечно, и люди приветливы. Вольность-то вольностью, но, став владельцем крепостных, двухсот душ или около того, никому он вольную не дал. И Тургенев крепостное право клеймить клеймил, а воли мужичкам нет, не давал. И Лев Толстой не давал, и все остальные. Никто из певцов свободы не облагодетельствовал своих крестьян, ни с землею, ни без земли. А я ершей — сразу, без разговоров, ступайте, гуляйте на просторе!

И благодарности не жду. Не благодарности ради, а просто по душевной склонности творить добро.

Андрей Николаевич же поймал краснопёрку на сто пятьдесят граммов, приблизительно. И отпускать не стал, сказал, что на даче у него завёлся кот, сиамец, это среди котов как ахалтекинский скакун среди крестьянских лошадушек, сиамца и побаловать не грех.

Я подумал, что и чижика Андрей Петрович может скормить котику запросто. Если сочтёт нужным. Никаких сантиментов не существует!

Ближе к ночи развиднелось, тучки убежали, и луна, поднявшаяся над озером во всей красе, дала сигнал: пора бы и поужинать.

— Ушица будет знатная, — прочитал мои мысли Стельбов. Или сам проголодался, что вернее. Орлам мысли чижиков вряд ли интересны.

— Ушица? — делано удивился я, вытаскивая четвёртого ёршика, чуть поболее предыдущих. — С этого мальца?

— Этого? — Стельбов повернулся ко