Призрак шимпанзе - Фредерик Браун

Кейт Уинтон, изрыгая проклятия, отложил книгу в сторону. Есть ли в мире что-то более безнадежное, чем его любовь к Бетти Хэдли?

И все же в глубине души, даже находясь в таком глубочайшем отчаянии, он не сдавался. Ну не может же такого быть, чтобы буквально все выстраивалось против него! Непременно должен существовать какой-то способ преодолеть эту безысходность.

Только к часу ночи он наконец разделся, намереваясь отойти ко сну. Но предварительно позвонил портье, наказав разбудить его в шесть утра. Завтра ему предстояло изрядно потрудиться.

Забылся он быстро и привиделась ему, естественно, Бетти. В том самом более или менее одетом состоянии, какой он увидел ее в окне резиденции на Тридцать седьмой улице. Но теперь на фоне причудливого пейзажа какого-то иноземья за ней хищно гнался невероятный пятнадцатиметрового роста монстр с выпуклыми глазищами, с девятью — с каждой стороны туловища — лапами, наделенный в придачу зелеными щупальцами метровой толщины.

Но незадача была в том — согласно абсурдной логике снов такого рода, — что этим зеленым чудовищем был не кто иной, как он сам, Кейт, а в тот самый момент, когда он вот-вот должен был сцапать Бетти, откуда-то вынырнул молодой и прекрасный романтический герой со стальными: мускулами, и был это, вероятно, Допелль, хотя и странно смахивавший на Эррола Флинна. И этот доблестный Допелль, ухватив зеленого монстра, под видом которого выступал Кейт Уинтон, грозно повелел: «А ну, возвращайся на свой Арктур, мерзкий ыйтион!» — после чего вышвырнул его в космос. И Кейт закружился, беспорядочно суча своими восемнадцатью лапами и добавочными щупальцами, где-то в вакууме сначала между планетами, а затем и между различными светилами. И мчался он с такой стремительностью, что звенело в ушах. Причем все сильнее и сильнее, пока не очнулся, сбросив обличье арктурианина, и не осознал, что это надрывается телефон.

Сорвав с аппарата трубку, он услышал:

— Шесть часов, мистер.

Кейт не решился вновь откинуться на подушку из-за боязни снова заснуть. Он немного посидел в кровати, размышляя о своем сне, который, по правде сказать, был не более бессмысленным, чем все, что случилось с ним до настоящего времени.

Интересно, а на кого на самом деле похож Допелль? Неужели на Эррола Флинна, как это ему привиделось? Почему бы и нет? Может, Допелль и был самим Эрролом Флинном. Надо бы проверить, существовал ли Флинн в этом мире?

Он бы весьма удивился, если бы это оказалось не так.

А не влип ли он в какую-нибудь квазиреальность, порожденную фильмом или книгой? Что тут невозможного? Допелль, убеждал он себя, был персонажем слишком совершенным, чересчур фантастическим, чтобы существовать в действительности. Он не подходил даже на роль супермена для дешевенького журнальчика. Ни один директор издания, если он в здравом уме, не принял бы рукописи со столь неправдоподобным героем.

Но если та Вселенная, в которой он очутился, оказывается слишком абсурдной даже для фантастического произведения, то какого черта ему велят поверить в ее реальность!

А ведь Мекки с его искусственным мозгом предвидел такую реакцию, когда проронил в ходе их краткого общения: «Не допустите ошибки, которая может оказаться для вас фатальной. Мир, в котором вы находитесь, вполне реален и не является продуктом вашего воображения. Вы подвергаетесь не мнимой, а существующей на самом деле опасности».

Мекки — а то, что он существовал, было неоспоримым фактом, — предусмотрел, что у Кейта появятся подобные мысли. И он был прав. Тот мир и беда, в которую он попал, не были чем-то придуманным и эфемерным, и если у него на этот счет оставались еще какие-то сомнения, то наилучшим доказательством их необоснованности было внезапно возникшее желание перекусить.

Так что Кейт поспешил одеться и вышел из номера.

В шесть тридцать утра на улицах Нью-Йорка было так же оживленно, как в его мире часов в десять или одиннадцать. Сокращение дневного времени из-за отуманивания настоятельно потребовало от всех начинать активную жизнь спозаранку.

Купив свежий номер газеты, он пробежал его за завтраком.

Разумеется, новостью номер один был визит Мекки в Нью-Йорк и оказанный ему населением прием. Добрую четверть страницы занял снимок сферы, остановившейся у открытого окна, откуда, высунувшись наружу, Бетти Хэдли приветствовала толпу зевак.

Крупными буквами в рамочке воспроизводились слова Мекки, телепатически обращенные к собравшемуся народу: «Друзья, а теперь я вынужден покинуть вас, поскольку мне поручено передать мисс Хэдли послание от моего создателя и хозяина Допелля…»

Слово в слово. То было, вне всякого сомнения, единственное официальное заявление, сделанное искусственным мозгом. Час спустя он уже отбыл «куда-то в космос», как выразилась газета.

Кейт быстренько пролистал остальные страницы. Нигде не упоминалось о том неминуемом кризисе, о котором Мекки говорил только ему лично.

Если для землян ситуация и впрямь ухудшилась, то широкие массы об этом не информировали. Если Мекки и доверил ему военную тайну, то, очевидно, потому, что, быстро прозондировав его мысли перед вступлением в контакт («Весьма любопытная сложилась ситуация, Кейт Уинтон…»), он сделал однозначный вывод о том, что у Кейта даже при всем желании — появись оно! — не было ни малейшего шанса разгласить этот секрет.

Его внимание привлекла небольшая заметка в верхней части на одной из страниц: некто, прочитал он, был подвергнут штрафу в пять тысяч кредиток за то, что у него обнаружили монету. Но в статье не говорилось, почему обладание таковой рассматривается как незаконное деяние. Он отметил про себя, что надо будет обязательно прояснить этот вопрос в библиотеке. Но сегодня для этого времени у него не было.

Первым делом ему следовало взять напрокат пишущую машинку.

Посему, прежде чем покинуть ресторан, он заглянул в справочник и узнал адрес ближайшего магазина канцелярских принадлежностей.

Он пошел на риск и пустил в ход все еще лежавшие у него в портмоне документы на имя Кейта Уинтона, сумев в результате достать портативную машинку даже без залога. Кейт поспешил вернуться с ней в отель.

А затем наступил самый напряженный в его жизни трудовой день.

К семи вечера он смертельно устал, но зато натюкал семь тысяч слов. Получились два рассказа, соответственно на три и на четыре тысячи.

Конечно, они заметно отличались от тех, что он когда-то давно сочинил, но были скроены гораздо лучше. В одном действие происходило во время гражданской войны. Вторая новелла носила скорее сентиментальный характер и описывала события эпохи освоения Канзаса.