Адаптация - Екатерина Лесина

       Глеб раздвинул марлевые занавески и надавил на подоконник, проверяя крепость. Провернув ручку, он распахнул створки, забрался на подоконник и, перевалившись на ту сторону дома, повернулся лицом к стене. Неудобненько выйдет, если запалит кто. А с другой стороны - лучше так, чем в штаны.

       Излишки жидкости покидали тело, настроение улучшалось.

       Застегивая ремень, Глеб огляделся. Знакомое местечко. Внутренний двор больницы. Бетонная бляшка колодца. Крышка на запорах. Запоры запечатаны. Печати свинцовые, мягкие, и буквы с них почти стерлись. За колодцем - скамейка, только здесь она в зеленый выкрашена. И нет никого, кто сидит и курит.

       А в Омеге на скамейке вечно докторша пряталась, засядет бывало, ногу за ногу закинет, на колено книгу положит и сидит, читает.

       Глеб сел на скамейку. Провел по лаковой пленке краски - гладкая.

       А та, которая в Омеге осталась, надписями покорежена. И Глебова есть, о которой вспоминать сразу и стыдно, и смешно.

       "Юлька - дура".

       Зарядил дождь. По-осеннему занудный и холодный, он покрывал узорами капель и Глебову рубашку, и растреклятую лавочку, и крышку колодца. Полировало дождем стены здания, затирало серостью окна. Лишь марлевые занавески проступали белым маяком.

       Надо бы вернуться.

       Но Глеб сидел. Зачерпнув горсть мокрой земли, мял в руках, думал. Мысли опять были странные. А за ними и голод появился. Он-то и заставил вернуться.

       Заползать в окно было тяжелее. Собственное тело вдруг стало неповоротливым, как у морского слона на суше. Небось, из-за той дряни, что Глебу вкатили вместе с глюкозой.

       Ничего. И это пройдет.

       Жаль, колечка нету, чтобы написать. А лавочка далеко, не то выцарапал бы.

       Содрав шторы, Глеб кое-как вытерся. Затем осмотрелся. Палата как палата. Кровать на колесиках. Тумбочка, в которую упрятаны пустые коробки. Умывальник. Шкаф. В шкафу - два десятка тарелок и пара пакетов со знакомой символикой. И Глеб, надорвав пакет зубами, перевернул. Пил жадно.

       По вкусу, конечно, не молоко и не сок, но тоже вполне себе.

       А до сукина сына штрихованного Глеб еще доберется... и никаких тебе честных поединков. Пуля голову и с концами. Девчонку вот жалко, расстроится, небось.

       Перетерпит. Потом сама поймет, что только так с ними и можно.

       Из палаты Глеб выходил на цыпочках, и дверь придержал, чтобы не хлопнула. В коридоре он остановился и попытался сориентироваться. Больничка типовая.

       Направо пойдешь... налево пойдешь... куда-нибудь да выйдешь. Глеб повел шеей, растягивая деревянные мышцы. Хорошенько его ширанули-то.

       Шел он, опираясь рукой на стену. Двери, попадавшиеся на пути, Глеб открывал, заглядывал и закрывал. Клоны комнат. Занавески из белой марли. Каталки, аккуратно застеленные простынями. Утки на подоконниках. Шкафы. Тумбочки. И никого живого.

       А ведь раненых должно быть много!

       Так куда, черт побери, они подевались? И врач? И медсестры? Да и вообще люди? И Глеб, плюнув на осторожность, крикнул:

       - Эй! Есть тут кто?

       Кто, кто... Хрен в пальто. Тишина заставила продолжить путь. Коридор закончился широкой дверью, ручки с которой были сняты. Но от толчка створки раскрылись, пропуская Глеба во второе крыло.

       - Эй...

       Договорить он не успел. Из тени вынырнула огромных размеров бабища в зеленом халате. Смерив Глеба внимательным взглядом, она указала на дверь. И Глеб подчинился.

       Странные они здесь. Или в Альфу отбирали исключительно шизиков?

       До двери он дошел, открыл пинком и остановился на пороге. Градус безумия стремительно нарастал. Комната была похожа на предыдущие за одним исключением: на полу ее возвышалась гора трупов. Из-под грязной медвежьей туши вытекала лужа крови, в которой тонули мелкие тела ласок. Из разодранного рысиного брюха выкатывались клубки кишок, содержимое которых слоем слизи покрывало белые вороньи перья. Слабо трепыхался нетопырь с раздробленным крылом, полз по розовой женской ноге, торчавшей из кучи.

       На каталке возлежали конечности медведки, перекрученные проволокой, а под каталкой - девчонка. Девчонка была голой и, судя по дыре в боку, мертвой.

       Глеб попятился и остановился, натолкнувшись на великаншу.

       - Там люди. Слышите?

       Великанша взирала на Глеба с полнейшим равнодушием.

       - Там люди вместе с этими тварями! Нельзя же так! Неправильно так!

       Великанша отвернулась.

       - Она не ответит вам, - сказал Игорь, выходя из соседней комнаты. - Эти клоны ограничены в возможности разговаривать. Вы уж извините, что так получилось.

       На Игоре был такой же зеленый халат, как на женщине. На ткани проступали бурые пятна. И алым самоцветом поблескивала булавка на галстуке.

       - Как вы здесь оказались? - поинтересовался Игорь, подходя ближе. - Вас специально поместили в другое крыло, чтобы избавить от стресса. Вы беспокоитесь за людей? Это не люди. Клоны.

       - Андроиды?

       - Клоны. Чистые копии.

       Глеб позволил взять себя под руку. Бабища вернулась в тень, а в коридоре появилась еще парочка с носилками. На носилках возвышалась голова медведки.

       - Единственное вмешательство - это некоторое ограничение способности мыслить. Вы, наверное, заметили, что они не особо умны. Зато исполнительны. И скорость реакции хороша. Это важно.

       - Клоны? - переспросил Глеб. И Игорь, увлекая его за дверь, повторил ласковым тоном врача-психиатра:

       - Конечно, клоны. С людьми так обращаться нельзя. Людей нужно беречь.

       Значит, клоны. Разгадка проста, но ощущение мерзковатое. И вертятся в голове вопросы, только не оформятся никак. Игорь же продолжает уговаривать.

       - А вам следует отдохнуть.

       - Я хочу увидеть Команданте! Поселок в опасности. И этот прорыв - только начало. Я слышал, что его хотят уничтожить?

       - Кто хочет?

       - Андроиды. Кадавры. Вместе.

       - Неужели? Заходите, садитесь, а лучше ложитесь. И не следует так волноваться. Мы полностью контролируем ситуацию.

       В глазах Игоря мелькнуло нечто, похожее на ненависть.

       - Ваш периметр почти не охраняется! - Глеб попробовал вскочить, но ему не позволили.

       - Если вы не видите охраны, это еще не значит, что она отсутствует. Повторяю, мы контролируем ситуацию, - Игорь достал из кармана шприц и ловко всадил Глебу в бедро. - Знаете, у вас повышен тонус мышц. Вы принимаете все слишком близко к сердцу.

       Шприц торчал из ноги, но Глеб не чувствовал иглы.

       Злость вот чувствовал: сука Игорь, выключил. Взял и выключил. Точно сука. Только зря он. Ева-нуль требует уничтожить Центр.

       Еве нельзя верить.

       Она пришла на третий день после взрыва. Глеб сразу ее узнал. Да и мудрено было бы не узнать эти ярко-голубые волосы и длинную челку с тремя темными прядками. Правда, сегодня на ней не короткая юбочка, но шелковый комбинезон с широким поясом, а вместо цилиндра - белая шляпка с павлиньим пером. Перо длинное, выгибается дугой, щекочет плечо. И Глеб против воли на это плечо начинает пялиться.

       Даже не на само плечо - на родинку, выглядывающую из-под лямки.

       - Привет, - сказала она. - Я войду.

       Это не было вопросом, скорее приказом, и Глеб подчинился. Она вошла, огляделась, скривилась. Наверное, ей, привыкшей к роскоши, Глебова квартирка кажется мелкой и грязной.

       И убраться надо было.

       Он собирался. Вчера вот. И позавчера. И вообще он не свинья, просто дел много.

       - Меня Евой звать, - говорит она, протягивая узкую ладошку. Глеб пожимает. Ева хохочет, но смех ее совсем не обиден.

       - А ты Глеб. Я знаю. Вот, - она протягивает фотографию Натальи. Такой у Глеба нету. У него вообще снимков мало осталось. - Я подумала, что тебе это будет надо.

       - Спасибо.

       - Пожалуйста. Она мне не нравилась. Зануда. Вот честно, зануда! - Ева поднимает пустую банку и отправляет в открытое окно. - А ты другой. Я тебя вчера в новостях видела. И сразу вспомнила. Ты не обижаешься за то, что я на похоронах так?

       На Еву невозможно обижаться.

       - Прости, - просит она, глядя снизу вверх. Глеб прощает и то, что было, и то, что еще будет.

       - Ты просто прелесть! А братик мой - зануда. Наверное, это общая беда - занудные родственнички. Чаем угостишь? Правда, торт я на этот раз не принесла. Как-то подумалось, что не в тему.

       - У меня сушки есть, - отвечает Глеб и мысленно клянет себя еще и за тот бардак, который на кухне. - Ты тут посиди, ладно? Я сейчас!

       Ева кивает. Ева стаскивает с дивана покрывало, складывает вдвое и кладет на пол. Садится, скрестив ноги, и предлагает: