Адаптация - Екатерина Лесина

       Тод ждет в комнате. И полковник, войдя, благосклонно кивает. Полковнику Говорленко нравится, когда подчиненные ведут себя правильно. Упаковку с пивом он демонстративно не замечает. Поворачивается спиной, тычет пальцем в монитор и спрашивает:

       - Умаялись?

       На пленке остается жирный отпечаток полковничьего пальца.

       - Наговорились, наголосились... а ты садись, наслышан о подвигах твоих.

       Тод садится. Локти прижаты к туловищу. Руки на коленях. Полковник не любит не видеть рук подчиненных. Сам он усаживается в старое кресло, расстегивает пиджак и ослабляет узел галстука.

       - Ну и на кой ляд тебя туда понесло-то? А если б узнал кто? Если б догадался, что ты того... не человек, - уши полковника розовеют. В тайне он сочувствует "черносотенцам", но вслух никогда не признается.

       - Визуально идентифицировать... определить... узнать, - спешно поправляется Тод: полковник терпеть не может сложных слов. - Модификация предполагает максимальный уровень сходства. Я выглядел как они. И вел себя как они.

       - Ну да, ну да...

       - Движение набирает силу. Это опасно.

       - А не тебе решать, чего опасно! Не тебе! Ишь, волю взяли! Решают... даже тут умники. Куда ни сунься - всюду умники, - полковник замолкает и прикусывает ноготь мизинца. - Отчет составил?

       - Так точно.

       - Отправил?

       - Еще нет.

       - Ничего, отправишь. И хорошо, и ладненько. Славный ты парень, даром, что из этих... был бы человеком, я б тебя отстоял. А так - права не имею... собственность компании, чтоб тебя...

       Девочка на экране ворочается, закручиваясь в знамя, как в кокон.

       - Закрывают дело! Закрывают! - орет полковник, шлепая кулаком по пластиковому столику. - За отсутствием угрозы! А что через пару лет на этих черносотенцев управу хрен найдешь, так им плевать... а ты не смотри, не смотри так. Чего я могу? Чего мог, того и делал.

       - И что теперь?

       - Ничего, - полковник берет из упаковки банку пива и, повертев в руке, кидает. - На вот, выпей за новое назначение.

       - Куда?

       Он имеет право не ответить, но полковника мучает вина. Он - неплохой человек, не самый худший из тех, что встречались Тоду. И поэтому отвечает:

       - "Формика". А там уже на месте... объяснятся. А я от себя постараюсь. Характеристику напишу хорошую.

       Полковник отстал от времени. Характеристики не играют никакой роли, но Тод говорит:

       - Благодарю.

       Полковника хватило даже на то, чтобы руку пожать. Наверное, знал он все-таки больше, чем сказал, если чувство вины было настолько глубоким.

       - А потом что было? - спрашивает Айне тоном полковника. Или наоборот, память извратившись разукрасила давнюю мизансцену красками из новой жизни.

       - Серия инцидентов. Взрывы. Стрелки. Рост количества черносотенцев, как активных, так и сочувствующих. Волны народного гнева. И попытка вернуть мир анклаву путем ликвидации раздражающего элемента.

       - Постановление об ограничении функционирования? Десятый съезд? Юридически принятое определение избыточной единицы и указ о прекращении жизнедеятельности таковых? Да?

       Наверное. Те события кажутся привнесенными в память из хранилища информации бункера. Статьи. Интервью. Факты. Отчеты. Документалистика скрытого боя. Эхо эмоций, но тоже не факт, что собственных. Скорее всего чужих.

       И Тод отвечает:

       - Наверное. Не помню. Дыра в голове.

       Скорее раневой канал с венчиком порохового ожога на входном отверстии. Под ним проломанная кость и разрушенная пулей мякоть воспоминаний. Отдельные сохранившиеся элементы роли не играют.

       Ранение не смертельно. Это главное.

       - По-моему сейчас ты пытаешься врать себе же. Это неразумно, - Айне, сунув мизинец в рот, сосет палец. - И все-таки, как ее звали? Ту женщину с пленки?

       И она же не отступит, дрянь такая.

       - Ева.

       - Е-ва, - с непередаваемым выражением повторяет Айне. - Ева.

Глава 4. Вопросы целеполагания.

       Ева волокла его с упорством собаки-спасателя. Она уговаривала сделать шаг и еще шажок, и Глеб, размякнув от ласкового тона, делал. Не сказать, чтобы боль была совсем уж невыносимой. Случалось попадать и хуже. Ребра вот ныли. И бочина тоже. Но в остальном - норма почти.

       На них с Евой не обращали внимания.

       Правильно, в поселке хватает тех, кому помощь нужнее, чем Глебу. А он сам напоролся. Дурак несчастный, попер против машины с кулаками.

       С этой мыслью он и отключился.

       - Нельзя считать андроидов существами механическими. Их геном близок к человеческому, и в этом сходстве таится главная опасность, - напарник читал с монитора, время от времени останавливаясь, чтобы хлебнуть пивка.

       Глеб полировал саблю.

       - Возможность скрещивания, оставленная создателями, есть та самая бомба, которая рано или поздно уничтожит наш мир.

       Детали взрывного устройства валялись на столе, и напарник, положив в очередной раз локоть на плату, матюкнулся да сбросил ее на пол. Плат в ящике хватало. И проводов. И аккуратных брикетов С-4, источавших слабый запах миндаля.

       Всего хватало, кроме решимости.

       Мягкая ветошь скользила по клинку. Острая кромка разрезала ткань, а лезвие слегка прогибалось под нажимом. Покачивался венчик эфеса.

       Не сабля - цветок на стебле. Жаль, что по-настоящему позаниматься времени нету. Ничего, сабля подождет, она верная.

       - Борьба за существование человечества ведется тайно. Она началась в тот миг, когда первый андроид осознал себя и ту роль, которую уготовили ему создатели. И понял, что желает иного. Не служить, но властвовать. Они вступают в борьбу. И нам ничего не остается, кроме как вступить в противостояние, надеясь, что еще не поздно принять соответствующие меры. Два вида не могут занимать одну экологическую нишу. Останется лишь тот, который более конкурентноспособен. Слышь, Глеб? Тот, который кон-ку-рент-но-способен! - слова не дается напарнику, и он произносит его, расчленяя на слоги, как расчленил последнего "цацика". Глеба тогда едва не вывернуло.

       Глеб слабый.

       Он "театры" любит и прятаться за красивыми словами. И если Глебушка не переменится, то его спишут. Так сказал мастер ячейки, и Глебов напарник только руками развел: мол, чего я могу?

       Ничего. И Глебу было стыдно перед мастером и напарником, который ручался, что Глеб выправится, забудет про "театры" и займется настоящим делом.

       Все так и будет. Сабля - это не театр. Она настоящая.

       Напарник все читал. Статья оказалась длинной.

       - Борьба заставляет использовать все средства, которые могут ослабить боеспособность противника. Необходимо использовать любую возможность, чтобы непосредственно и косвенно нанести максимальный урон его боевой мощи!

       Напарник от избытка чувств стучит по столу, из банки выплескивается пиво.

       Все это как-то неправильно.

       - Все это как-то... неправильно, что ли, - говорит Глеб, бросая тряпку в ящик. Саблю он поднимает к свету и любуется переплетением серо-голубых дорожек.

       - Чего неправильно? - напарник поворачивается на стуле, колесики его скрипят, замотанная скотчем спинка все-таки падает на пол, но напарнику уже плевать. Отставив банку с остатками пива, он поднимается. - Чего неправильного? Или ты опять струсил, а Глебушка?

       - Нет.

       - Стру-у-сил... как до настоящего дела дошло, так сразу и все? Я за тебя ручался! Я клялся, что ты наш... а ты...

       - Да нет же! Просто... ну люди же могут погибнуть. Обыкновенные люди. Как ты вот. Или как я. Или вообще дети там, старики.

       - Ксенофильская пропаганда, - уверенно режет напарник. - Нет войны без жертв. А те жертвы, которые будут - оправданы.

       - Чем?

       Сабля ложится в руку.

       - А тем, что без этого - ничего не будет! Ни для них! Ни для нас! Тем, что мы должны бить, пока можем бить! На шаг впереди! На удар впереди!

       Он злился. Орал. Слюна летела, и Глеб начал жалеть, что затеял этот разговор. Прав напарник: надо сражаться. И что за беда, если век сабельных поединков ушел?

       Глеб сделал пробный замах. Взвился клинок, вычертил полукруг и, почти коснувшись пола, вновь взлетел, пытаясь рассечь несуществующего противника.

       - Мне надо знать, Глебушка, - напарник глядел с удивлением и презрением, - с нами ты или нет.

       - С вами.

       Только все равно, неправильно это.

       С саблей - честнее было бы.

       Болты и гайки, выброшенные из пивных банок взрывной волной, сработали за тысячу клинков. Один распорол шею. Еще парочка увязла в толстой коже куртки. И напарник, вытерев кровь с лица, крикнул в оглохшее ухо: